С помощью пяти простых слов он открывается мне. Его слова значат гораздо больше. Это не просто «Я скучаю по этому» и даже не «Я скучаю по нам». Я. Он скучает по мне, и в его словах таится гораздо больше смысла.
— Почему? — шепчу я, упираясь лбом в его грудь. Голоса в моей голове кричат, чтобы я заткнулась и позволила ему держать меня в объятиях так, как он хочет. Так, как ему нужно.
Ноа сжимает руки на моей талии. Мы молчим, но по напряжению в его теле я понимаю, что он пытается что-то сказать. Наконец-то. Я практически не могу дышать, находясь так близко к нему. Не знаю почему. Может, потому, что он знает всю правду обо мне. В последние дни я заметила припухлость его глаз. Черт, да последние два года я наблюдаю на его лице только выражение страдания и боли от утраты. Он наклоняет голову вперед, пока губы не соприкасаются с моей кожей.
Я чувствую его дыхание, его заминку, фразу «Ты выслушаешь что я скажу?» Наблюдаю его глубокий хмурый взгляд и то, как морщинки на лбу становятся все более выраженными, потом окидываю взглядом небо, внимательно рассматривая, как меняется цвет облаков.
— Да.
Ноа кивает и делает еще один мощный вдох, словно ему не хватает кислорода.
— Да. А ты хочешь этого?
Сердце выпрыгивает из груди, когда я украдкой смотрю на него. Теперь он делает глубокие ровные вдохи. Либо он к чему-то готовится, либо успокаивает нервы.
— Думаю, что хочу.
Но не могу сказать этого наверняка, потому что иногда мы прячемся от того, что нам нужно услышать. Из-за страха, что нам причинят слишком много боли и оставят слишком глубокий порез, который мы не сможем залечить.
Объятия мужа ослабевают, но он не делает ни шага назад. Просто сомневается. Мы застыли в моменте, к которому никто из нас не готов. Ноа хмурится и разочарованно кривит губы. Я могу сказать, что таким образом он изо всех сил пытается выразить свои мысли. Он опускает голову, словно в поражении.
— Нам необязательно говорить прямо сейчас, — произношу я.
Ноа мгновенно поднимает голову и смотрит на меня.
— Это не так, Келли. Просто… Я даже не знаю, с чего начать и что сказать.
— Хорошо.
— Я читал дневник, но есть страницы, которые я вообще не смог прочитать.
Мое сердце пропускает удар, на глазах наворачиваются слезы. Мы оба знаем, что такое печаль. Ух, это просто ужасное чувство.
В его голосе слышно сожаление, а покрасневшие глаза блестят от слез.
— Даже те, где ты обвиняла меня.
Обвиняла его? Я не ожидала, что он это скажет и что эти слова причинят мне боль.
— Ты так предположил, да?
Мое сердце разрывается от каждого слова и с каждым вдохом бьется все сильнее. Мне больно дышать, потому что сердце пронзает резкая боль. Я пытаюсь отстраниться от мужа.
Когда я отступаю, его глаза превращаются в грозовое облако. Он готов метать гром и молнии.
— А что еще я должен думать? — От его тихого голоса мое сердце снова пропускает удар, а кожу покалывает. — Все, что ты чувствовала, было оправдано. Но ты никогда не думала, что в этом есть твоя вина. Я считаю, что по-своему виноват в случившемся. Или я неправ?
Наконец, я делаю вдох. Резкий и спонтанный, как будто все это время тонула и только сейчас поднялась на поверхность воды, чтобы глотнуть воздуха. Когда Ноа говорит о том, что ему причиняет боль, то это становится реальностью. Той, которую я не готова услышать. Меня словно кирпичом по голове ударили. Я не понимаю, как реагировать.
— Не знаю, как ты должен думать, но мне нужно пойти проверить детей.
И я убегаю.
ГЛАВА 28
Келли
Навеки
(И что это вообще значит?)
В небе раздаются раскаты грома, и я понимаю, что частые капли вот-вот превратятся в стену дождя. Надеюсь, не будет торнадо. Я не только морально и физически истощена, но и не хочу оказаться в убежище вместе с Ноа. Плавали. Знаем. Он ненавидит замкнутые пространства и из-за этого всех вокруг сводит с ума.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Воздух такой влажный и душный, как будто я застряла в сушилке с мокрыми полотенцами на цикле подогрева. Да, я потею настолько сильно, что вы даже представить себе не можете. Когда я убежала с озера, то собиралась вернуться в дом, чтобы проверить детей, но не стала этого делать. Почему-то я направилась к сараю. Сработала реакция «бей или беги». Я швырнула в Ноа дневник и теперь убегаю от него, как от убийцы с топором, оглядываясь через каждые несколько шагов, чтобы понять, догонит он меня или нет.
Ноа от природы спортивный, поэтому не отстает. Проблема в том, что я бегу босиком, так что у Ноа довольно быстро получается догнать меня.
— Я еще не закончил разговор, Келли. Вернись! Нам нужно поговорить.
Поговорить? Это один из тех моментов, когда мне хочется его ударить, а такое за время нашего брака случалось всего несколько раз. Фактически каждый раз, когда я рожала и мучилась от сильнейшей физической боли.
— Нет! — кричу я ему в ответ, надеясь, что он сдастся.
Не-а. Ни единого шанса. Ноа — эмоциональный скопидом. Некоторые люди скупо берегут свои вещи, а Ноа — чувства. До тех пор, пока не взорвется. По его мнению, разговор вовсе не завершен, поэтому он продолжает преследовать меня.
— Просто поговори со мной, черт возьми! — кричит он, заглушая далекий раскат грома.
— С чего я должна это делать? Потому что тебе так захотелось?
Я продолжаю идти, несмотря на то что с трудом различаю дорогу из-за слез и дождя. Вдалеке, справа от себя, я вижу сарай. Ветер усиливается, дождь хлещет по щекам.
— Потому что мне нужно кое-что тебе сказать.
Ноа произносит слова так, будто то, что он хочет поговорить, — обычное дело. Сейчас он идет прямо за моей спиной, звук наших тяжелых шагов заглушает вспышка молнии в небе и громкий раскат грома.
От грохота я останавливаюсь и, всплеснув руками, снова смотрю на мужа. Не обращая внимания на спутанные мысли, пытаясь осознать свою боль, я спрашиваю:
— Зачем? Хочешь, чтобы я почувствовала себя еще более паршиво?
— Проклятье. — Он глубоко вздыхает от разочарования. — Я не это имел в виду. Давай просто поговорим.
— Я пыталась. Очень много раз. — Я поворачиваюсь к нему лицом, упираясь рукой в бедро. — Ты не можешь год избегать этого разговора, а затем продолжить его как ни в чем не бывало. Так не делают, Ноа! — Чем больше я кричу на него, тем меньше что-то понимаю. Мое нутро скручивает от гнева и негодования.
— Так происходит, когда ты кидаешь дневник мне в голову.
— Он не попал в голову!
Ухмыляясь, муж стучит пальцем по отметине на своем виске, куда, собственно, и угодил дневник. Я не осознавала, какой силы оказался бросок, но опять же, в то время я была не в состоянии ясно мыслить.
Пыхтя, я поворачиваюсь и продолжаю идти, надеясь, что он оставит меня в покое. Конечно же, Ноа никогда не делает то, чего я хочу. Я в бешенстве и готова надавать ему по шее. Когда мы оказываемся на неровной почве, я поскальзываюсь на мокрой траве. Ноа пытается помочь и ловит меня, предотвратив падение, но я только отбрасываю его руки и бегу к сараю.
— Ради бога, я же поставлю тебя в положение, в котором ты не успеешь продумать свой ответ! — кричу я ему, стараясь побольнее его задеть.
Ноа хватает меня, когда я добираюсь до сарая, насквозь промокшая. Я так тяжело дышу, что едва могу вымолвить слово. Он прижимает меня к дверям, заставляя посмотреть на него. Вспышки молнии пронзают темное небо за его спиной.
Он ищет в моих глазах то, чего боится не найти, а я боюсь, что он это сделает. Ноа отказывается отпускать меня, обхватывая руками мое лицо.
— Это не так, — оправдываясь, говорит он с таким видом, будто его ударили под дых. — Все это нелегко сказать, услышать или прочитать. Но ты не можешь передать мне дневник с описанием своей боли, которую я причинил, и не дать мне возможности оправдать себя. Я тоже через это прошел. Я был там. Я тоже потерял дочь. — Руками он скользит вниз, касаясь моей груди. — Я знаю, что ты это чувствуешь. Я здесь. И мы обязаны поговорить ради себя и нее.