Гуамары начали спускаться с крыши и сдавать лишнее оружие. Я сразу вцепился в луки. С виду ничего особенного: не очень длинные, из цельного куска дерева, не композитные… Даже немного кривоватые. Все – с выжженным орнаментом. Но лупят они отлично – это я сам видел. Ничего, скоро узнаем секрет!
Мои воины вязали пленных пурепеча. Их было не меньше трех десятков, некоторые с ранами от стрел, кому-то уже успели от души зарядить и мои воины. Мы выстроили мичуаке вдоль стены подворья… Именно в этот момент утреннее солнце, наконец, выглянуло из-за восточных гор и брызнуло лучами прямо им в глаза! Символично. Я невольно расхохотался.
– Поздно, Курикауери! Твой народ разбит! Золотой Змей оказался сильнее и вернул нам нашу землю! – четлане радостно подхватили мой крик, восславляя Змея.
Солнцу, кстати, недолго оставалось светить: с юга, с приморских низин на горы наползала ровная черная полоса тяжелых туч, обещавших затяжные дожди.
Кончилось время солнечного бога.
Ннака, который тоже не ушел от битвы, а воевал в составе «штатских», первым делом кинулся в бывший дом Носача. Я вспомнил, как мне докладывали, что горец хранит здесь свои личные закрома, добытые честными путями и не только.
«Нда, Мясо, думаю, тебя ждет большое разочарование, – хмыкнул я. – Наверняка, твоя личная казна пострадала еще сильнее государственной. А вот нечего приворовывать!».
Конечно, я ожидал, что оцколи выйдет из хором Носача невеселым – но лицо моего казначея было просто мертвенно бледным (насколько это возможно для смуглого индейца).
– Володыко… –повернулся он ко мне. – Там… Там… Пойдем со мной.
Насторожившись, я устремился за Мясом в полумрак дверного проема – и сразу в нос мне ударила застоявшаяся вонь! Почти все входы в отдельные комнаты были зарешечены свежесрубленными бревнышками, а внутри каждой находились люди. Здоровые, раненые и даже мертвые – они были туго утрамбованы в каждую комнатушку. Пленные излучинцы, участники ополчения Теплого Ветра сидели, стояли, лежали в куче нечистот, ибо находились в заточении уже много дней. Они старались надышаться воздухом, который едва проникал сквозь махонькие окошки под потолком, но смрад дерьма и гниющей плоти был сильнее. Кто-то в плену умирал, и пурепеча даже не вытаскивали трупы, ленясь лишний раз разбирать решетки. Пленных вообще хоть кормили?
– Вот-ко, сюды, – взволнованный Ннака незаметно для себя снова перешел на родной оцкольский говор.
Я подошел к дальней комнате. Здесь сидели хорошо знакомые мне люди. Черное Воинство. Те, кто попал к пурепеча в самый первый день войны. Они сидели плотно вжавшись в стенки, а посередине комнаты, прямо на земляном полу лежал...
– Черный Хвост! – заорал я в исступлении, судорожно вцепившись в решетку. – Хвост!
Радость обретения и жуткий страх узнать, что пленник уже мертв, жаром опалили лицо. Мой верный помощник, защитник, мой первый друг в этом мире лежал в неестественной позе, чуть подогнув ноги. Лицо его было распухшим, и в полумраке помещения я не видел, дышит он или нет.
Не дай бог… Не дай бог!!!
– Хвост, очнись! – орал я, забыв обо всем.
Наконец, тело вздрогнуло. Черный Хвост приподнял голову и попытался посмотреть на меня, но веки его слиплись от гноя, и пленник смог открыть только один глаз.
Жив! Жив! Я принялся яростно рвать перекладины, которыми был заколочен проход. Даже моя правая рука, забыв о своей увечности, ухватилась за бревнышко – и тянула, тянула!
– Ннака, срочно пошли за сиделками! Пусть несут воду, бинты – надо лечить!
Мы сразу договорились, что как только бой отдалится от Аграбы, всё гражданское население тут же спустится со стены и через Сухотье побежит к Серой Воде и дальше – до самого Крыла. Выиграем мы бой или нет, но хоть кто-то должен спастись. Только две пятерки женщин остались, чтобы помочь будущим раненым. Все добровольно. Здесь были жены воинов, несколько вдов. И. конечно, «прынцесса». На этот раз я никак не мог переубедить эту покладистую и тихую девушку. Она отказалась бежать наотрез.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Горец ушел и почти сразу коридор наполнился воинами. Черные. Ветераны. Немногие из тех, кто выжил за последние недели, ворвались в дом, мягко, но настойчиво оттеснили меня и в клочья разнесли решетку. А затем на руках принялись выносить своих соратников. И, конечно, командира.
Я также выбрался наружу и сразу наткнулся на шеренгу плененных пурепеча.
– Хана вам, уроды, – прошипел я, глядя, как лысые испуганно отводят глаза.
Свет солнца окончательно погас. Тучи накрыли небо мрачным одеялом, и, как-то разом, на Излучное обрушился дождь. Не очень сильный, но плотный и тяжелый.
Когда всех наших пленников вынесли, я велел связать пурепеча, закинуть их в те же самые комнаты и прочно заколотить. Затем отдал приказ собирать добычу, раненых, освобожденных – в бывшем лагере кенгов. Место удобное: совсем рядом рынок – можно следить за рекой. И до Аграбы рукой подать, если что. Время у нас было, но всякое бывает. Еще вчера вечером мы решили, что, в случае удачного сражения, дадим уйти подальше мирянам, прикроем их, а потом и сами рванем в сторону Крыла. Но сначала надо «подвести баланс».
От дождя я укрылся под единственным прочным навесом в лагере мальчишки-орла. Видимо, здесь они хранили запасы еды, которым было плевать на аскетизм благородных уакусеча и которые не желали мокнуть. Я тоже не желал. Над навесом закрепили победное знамя: ткань быстро посерела, напитавшись водой, а дракон из золотого стал бурым.
Вскоре генералы пришли с отчетом о потерях, сияя начищенными медными чайниками. Виктория вышла всесокрушающая и почти бескровная (на фоне прошлых боестолкновений). У нас было всего двенадцать убитых, вдвое больше раненых, но почти все ранения оказались легкими, так что имелась надежда, что большинство выживет. В доме Носача освободили более трех десятков четлан, в том числе – восемь черных. Правда, все истощенные, больные, с запущенными ранами. Их уже уложили в трактире, где девушки спасали их в свои двадцать рук.
При этом, пурепеча потерпели страшный разгром. В четырех стычках мы убили почти две сотни лысых (с небольшими вкраплениями кенгов и гуамаров), взяли в плен больше двух двадцаток, где оказалось тоже немало раненых.
– Никого не лечить! – грохнул я кулаком по бедру. – Пусть боги решают, кому жить.
Размеры добычи пока были труднопредставимы, но у нас оказалась гора оружия! Десятки копий, мак, топоров, ножей, дротиков, щитов. Штук сорок матерчатых панцирей. А главное – три десятка рабочих гуамарских луков с запасными тетивами, колчанами и двумя сотнями стрел. Руки бы им еще опытные найти. Увы, цветметалла практически не было: четыре ножа и один топорик, всё из меди.
– Сложите всё оружие (кроме медного) в кучу и передайте воинам, чтобы в свободное время подошли и выбрали себе по вкусу.
Другая добыча также была, но не так много, как хотелось. К тому же, в основном это было, что пурепеча награбили в Излучном. Но и это были десятки мешков.
– Нда, господа генералы, – закусил я губу. – Даже пока не представляю, как мы со всем этим в Крыло уйдем: раненые, пленники, добыча. Рано мы излучинцев отпустили – так бы хоть носильщиками поработали.
– У нас еще почти тридцать лодок прибавилось, – взял слово Брат Гнева. – Думаю, часть добычи и легкораненых можно там разместить. А для лежачих… Давайте прилавки на рынке разберем, пару плотов можно связать – уложим как-нибудь.
– Подумаем, – кивнул я.
– Лодки идут! – крикнул заполошно дозорный, прибежавший с берега реки.
Я побледнел. Уже? Не может быть! Да мы же ни одного лежачего спасти не успеем! Хвост…
Дозорный прочитал ужас на моем лице, осознал, как мы все его поняли, и быстро замахал руками.
– Нет, владыка! Снизу лодки идут. Не больше десяти.
…Монотонный дождь распылил над весенним пейзажем серую краску: двадцать шагов и всё размывается. Мы осторожно вглядывались в речную даль: судя по всему, плыли свои, четлане. Точнее, четлане – почти наверняка. А вот насчет своих. «Эскадра» явно шла с Черного Урочища – больше неоткуда.