раз показался — даже расплакалась, по-моему, когда я в отчаянии рявкнул… Или до этого? Хоть убей, не помню. Но зато я точно помню, что она успокоилась, развеселилась даже, когда я о себе заговорил. Спокойно и негромко. Ладно, где там у меня неприкосновенный запас терпения? Сейчас я ему расскажу… Или ей? Слушай, ты кто? А ну-ка, повернись… Да не спиной же! Тихо-тихо-тихо, я не кричу — я тебе очень ласково объясняю, что познакомиться хочется… Вот молодец — бочок показал, словно ухо на меня наставил, а ну, еще чуть-чуть… Ну, я же говорил, что парень! Не удирай! Давай назад потихоньку плыви — я тебе сейчас расскажу, кто я. Не в смысле, кто я, а в смысле, кто я тебе — и как ты мне уже понравился, и как мне хочется, чтобы мы с тобой подружились, и как мне уже не терпится посмотреть на тебя глазами…
Чтение чтением, Людмила Викторовна, но приучить его к моему внутреннему голосу не менее важно!
Чтобы и думать не мечтал мысли свои за невинным личиком скрывать, как Татьяна.
Чтобы в свет вышел в твердой уверенности, что уж мне-то точно можно во всем довериться.
А то я потом умом тронусь — двоих постоянно на чистую воду выводить.
Через несколько сеансов регулярных, как и было обещано Людмиле Викторовне, занятий йогой он, кажется, стал понемногу ко мне привыкать. При каждом моем обращении к нему, он все также замирал, но уже не шарахался в сторону, а тут же разворачивался и начинал целенаправленно двигаться из стороны в сторону — явно в поисках источника… меня. Когда я рассказывал ему, как рад снова его видеть, и как здорово он вырос с прошлой встречи, он принимался помахивать ручками и ножками, а при особо удачно завернутом комплименте мог такой кульбит совершить, что у меня в первый раз чуть сердце не остановилось.
Меня уже просто на части разрывало от желания поделиться с кем-то своими наблюдениями. Но не с Татьяной же! Объясняй ей потом, как я доступ к сокровенным глубинам получил. Она с восторгом рассказывала мне, что в моменты особо глубокой сосредоточенности вроде бы начала чувствовать парня — не физически, а так, словно он к ней мысленно тянулся. Знала бы она, сколько я ему внушал, какая замечательная у него мать… Да и потом — она так раздувалась от гордости, что ей удалось совершенно самостоятельно установить контакт с малышом, что у меня просто язык не поворачивался сказать ей, что я его первым приручил.
Оставался один Тоша. Мое общение с ним вернулось, наконец, в положенную по субординации норму: я повествую ему о неведомом, он слушает меня с разинутым от восхищения ртом.
К сожалению, рот его недолго оставался просто разинутым. Однажды из него посыпались слова. В форме вопросов. Технических, разумеется.
В тот день я со смехом упомянул человеческое УЗИ. Ну, ни в какое же сравнение не идет с тем, что я имею возможность наблюдать! Фиксирует себе равнодушно и механически встретившееся на пути препятствие — а так, чтобы попросить нужным бочком повернуться или вытянуться, чтобы поточнее рост измерить… Не говоря уже о том, чтобы успокоить, объяснить, что это не холодная лапа какого-то чудовища к нему тянется…
— Так ты говоришь, что все это и при УЗИ увидеть можно, — перебил он мою вдохновенную речь о преимуществах духовного наблюдения над техническим, напряженно хмурясь.
— Ну…. в целом, да, — неохотно признался я, — но картина совсем не такая отчетливая.
— И настроение по движениям даже можно определить? — продолжал допытываться Тоша.
— Конечно, — небрежно бросил я тоном знатока. — А ближе к концу — так и по мимике.
Он вытаращился на меня во все глаза.
— Ты, что, к врачу с ней не ходишь? — подозрительно прищурился я.
— Конечно, хожу! — возмутился Тоша. — Но не в кабинет — неудобно мне… А на УЗИ так вообще не прорвешься: одна выскочила, другая вскочила, а следующие в очереди, как тигрицы, дверь охраняют.
— Ну, туда-то тебе точно не нужно! — уверенно заявил я. — Ты и сам все можешь увидеть — и куда детальнее. Ты же наверняка и другое сознание рядом с Галиным ощущаешь — нужно только сосредоточиться на нем и подступаться очень осторожно, чтобы не спугнуть…
— Ничего я не ощущаю, — удивленно возразил мне Тоша. — Это же — не мой объект, как я могу его ощущать?
Я запнулся на полуслове, озадаченно моргая.
— А я почему ощущаю?
— Не знаю, — дернул плечом Тоша. — Может, тебя как-то случайно на обоих замкнули?
Отлично — если у меня что-то получилось, то это, разумеется, не мое достижение, а чья-то ошибка.
— И всякий раз случайно? — сдержанно поинтересовался я. — Ты бы поменьше ехидничал — я бы тогда, возможно, и за тебя словечко замолвил, чтобы и тебя замкнули…
— Не надо! — резко выпрямился Тоша. — Я могу что-нибудь… напортить. И так в доме такой бедлам — боюсь, что на ребенке уже сказывается, потому и посмотреть хочу… Но только на экране! — В голосе у него появилось уже печально знакомое мне нездоровое оживление.
Говорил бы уже прямо, что с новой техникой ознакомиться хочет. Я почувствовал, что нужно срочно переводить разговор на что-то другое.
— Какой бедлам? — озабоченно спросил я. — Ты же говорил, что все скоро успокоится.
— Говорил! — нехотя протянул он, и глаза у него как-то странно забегали. — Откуда же я знал, что Галина мать мою вину усмотрит во всем, что даже в мое отсутствие происходит?
— Ну, давай, я попрошу, чтобы тебя на нее ненадолго замкнули, — предложил я. — Правда, нужно, чтобы инициатива от нее исходила — чтобы она сама к нашим обратилась.
— О, к Богу она каждый день взывает! — разражено фыркнул Тоша.
— Ну, и отлично! — обрадовался я. — Судя по всему, по ее запросам отказ идет — можно будет договориться, чтобы их на тебя, хоть на полчасика, переключали…
— Нет-нет-нет, — решительно отказался Тоша. — На прямое влияние на посторонний объект я точно не пойду. Опять потом на контрольную комиссию вызовут — объясняться, по какому праву полномочия превысил и каким образом средства для этого выискал. И себя, и других под расследование подставлю. Так что, спасибо, но не нужно.
У меня возникло очень неприятное подозрение, что он опять что-то недоговаривает, но в этот момент рабочий день подошел к концу, и нам пришлось прерваться. И не просто рабочий день, а вся неделя — и за выходные, на которые выпало наше первое посещение концерта классической музыки и галереи изобразительного искусства, я как-то забыл о