— Давай, я тебе какой-нибудь документ продырявлю!
— Айсман, а вы умеете пользоваться дыроколом?
— Конечно! — обиделся Айсман. — Я точно таких же штук пять уже сломал!
— Ну-ну.
— Наташа, а давай все-таки переспим? Знала бы ты, как я люблю таких молоденьких девушек, как ты! М-м-м, — промычал Айсман, вертя головой. — Молоденькие девушки — это как «шерше ля фам»!
— Не буду я с тобой спать, — отрезала Наташа.
— Это еще почему?
— Я — честная секретарша. Я буду спать только с боссом. А босс у меня — Штирлиц! — ответила девушка.
— Да он на тебя даже не посмотрит! — протестовал Айсман, пытаясь обнимать Наташу за плечи. — Полюби сначала меня, я у него самой близкий друг! Я с ним в такие истории попадал, закачаешься!
— И не проси, Айсман, — ответила Наташа, отмахиваясь от настырного Айсмана.
— Вот так всегда, — обиженно протянул Айсман. — То ли дело были секретарши у Бормана! Такие истинные арийки! Как я их любил! Жалко, что Штирлиц не дал Борману секретаршу.
— Я — чисто русская девушка. Я люблю Штирлица.
— Это тоже очень хорошо. И за это я тебя тоже люблю, — Айсман задумался. — Знаешь, Наташенька, я должен тебе признаться. Я еще и Свету люблю.
— Надо же! Айсман, да вы, оказывается, бисексуал!
Штирлиц вошел в кабинет.
— Айсман, там Мюллер завален работой, иди, завали его секретаршу. А мне — кофе, — сказал разведчик и уселся в кресло.
Айсман выскочил в коридор, откуда послышалась его заунывная немецкая песня: «Моя прекрасная Гретхен сегодня гуляла с другим…»
— Вечно припрется и мешает работать, — пожаловалась Наташа и пошла в соседнюю комнату, где у них была оборудована кухня с баром, варить кофе.
— В этом он весь, — согласился Штирлиц. — Пока не добьется, чего хочет, не отвяжется. Гестаповские привычки.
Наташа поставила перед боссом чашку ароматного кофе и тарелку с двумя сдобными булочками. Через минуту она снова печатала на компьютере.
— А на чем ты там остановилась?
— «Если в течении двух дней на наш счет не будет переведено полтора миллиона рублей, средства массовой информации будут оповещены о вашей антинародной деятельности…» — процитировала Наташа и пояснила. — Это для депутата Анатолия Ручконожкина. Взялся, мерзавец, торговать Родиной направо-налево! Таких стрелять надо!
— Да, рано еще Мюллера списывать на покой! Все про всех разнюхает и в дело занесет, — похвалил Штирлиц. — Какой слог! А фотография этого Ручконожкина есть?
Штирлиц посмотрел на протянутый снимок.
— Ха! Я его знаю! Не ожидал снова увидеть. Это же Толик, мы с ним вместе в одной клинике лежали. Полный урод… Частушки петь любил. Надо с него обязательно получить эти деньги, а потом настучать на него в КГБ.
— Правильно, — одобрила Наташа.
— Давай, я тебе выпишу тысяч двести, купишь себе что-нибудь, — предложил Штирлиц.
— А что именно?
— Ну, что-нибудь в новом магазине Шварцкопфмана «Нижнее белье и другие сопутствующие товары».
— Спасибо, — секретарша благодарно захлопала ресницами.
— Наташа! Пойдешь со мной в ресторан?
— Пойду. Только вы должны побриться и помыть руки с мылом.
— Ты меня что, хоронить собралась?
— Ладно, договорились, — рассмеялась Наташа и снова застучала по клавишам.
Штирлиц решил не уподобляться Айсману и не мешать девушке работать. Он сделал вид, что просто так здесь сидит. Разведчик положил свои длинные ноги на самый краешек стола, чтобы не испачкать лежавшие на столе важные бумаги, и расслабился. Штирлиц прихлебывал из большой чашки сваренный Наташей кофе и смотрел в окно. Там догорал закат уходящего дня. Закат, правда, был виден плохо, заслоняемый мрачным зданием ГУМа. К тому же окна офиса выходили на восток…
Конечно же, Штирлицу хотелось обнять эту славную девушку Наташу, но он посчитал это аморальным. В этой стране он уже был однажды женат.
Незаметно для себя основатель ШРУ заснул. И видел он сладкий сон со сладкой парочкой. Этой парочкой были он сам и девушка Наташа.
По всем признакам сон обещал стать вещим.
ГЛАВА 10. ШТИРЛИЦ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА МИЛЫЕ СЕРДЦУ РУИНЫ
На следующий день Штирлиц оставил Айсмана копаться в забарахлившем «Ниссане», а сам решил съездить на свою старую квартиру, из которой его когда-то увезли Гмертошвили и Шкафчик. Вырвавшись на свободу, Штирлиц так и не удосужился зайти домой.
Штирлиц подъехал к дому на старом побитом «БМВ», который Плейшнер отобрал у кого-то за долги. Он остановился возле второго подъезда, вылез из машины и осмотрелся. Все оставалось таким же, и все напоминало ему о годах, прожитых в этом дворе. Вот справа стоят те же помойные ящики, доверху заваленные зловонными отбросами, слева — просто мусорная куча, которая росла год от года и, наконец, в ней стало вырисовываться какое-то архитектурное сооружение в стиле «модерн». Штирлиц мрачно вздохнул, широким жестом достал из кожаной куртки папиросу и прикурил от позолоченной зажигалки, выполненной по заказу Мюллера и подаренной Штирлицу им же на день рождения.
— Максим Максимыч! Ты ли это!? — раздалось от старичка, сидевшего на лавочке.
Штирлиц прищурился и опознал соседа по лестничной площадке — отставного партократа Илью Филимоновича Лизоблюдова. Как и всех своих соседей, русский разведчик его не любил, но Илья Филимонович, семеня своими короткими ножками, уже струился в сторону Штирлица.
— Привет, Филимоныч! Как жизнь?
— Да разве это жизнь! При Брежневе-то как хорошо жили, а теперь никому не нужен стал.
— Работать надо, — наставительно бросил Штирлиц.
— Кого! Я свое уже отбарабанил!
— А я вот нет.
— Максимыч, а здесь ты что делаешь? Где был-то столько лет? — по привычке старого стукача выпытывал Лизоблюдов. — Как я тебя ждал, думал, не доживу… Принес ли ты свой долг, что брал у меня пятнадцать лет назад?
— Принес, — неприязненно бросил Штирлиц, который никогда не любил попрошаек. — Сколько я там тебе должен?
— Я тебе давал на три бутылки водки, если по три шестьдесят две, то почти двенадцать рублей. Значит, по теперешним ценам, семь тысяч двести тринадцать…
— На, возьми, — сказал Штирлиц, достал из своего бумажника две пятидесятитысячных купюры и протянул их старику. — Все, что могу. Сдачи не надо.
— Благодетель! — прослезился Илья Филимонович. — Никак разбогател?
«Столько лет стоял на стреме, меня ждал… — подумал про себя Штирлиц. — Совсем из ума выжил старик».
— Немного.
— Ну, как тебе наши руины?
— Они милы моему сердцу, — отозвался Штирлиц. — Слушай, а чего это ты называешь этот дом руинами? Выглядит, как и раньше.
— О! В нашем районе объявились террористы. В соседний дом они уже подложили бомбу, недавно взорвалась. Вот, посмотри…
Штирлиц посмотрел на руины соседнего дома. В общем-то, ничего примечательного. В 1944 году он видел кое-что и похлеще, правда, в Германии. «Ну, там во всем нас опередили», — пошутил Штирлиц про себя.
— Максимыч, а ты сейчас откуда прибыл? Из Южной Родезии? Такой загоревший, помолодевший!
Не отвечая, Штирлиц мягко разжал руки старика на своем плече, который, казалось, вцепился в свое прошлое, и неторопливо вошел в подъезд. Там тоже все было по-старому. Штукатурка на стенах осыпалась, а почтовые ящики выгорели от многочисленных поджогов. Штирлиц быстро поднялся пешком на третий этаж, предусмотрительно не пользуясь лифтом, который мог застрять дня на два, так что потом не вылезешь. Он позвонил в квартиру 47, где когда-то жил некоторое время.
Ему открыла незнакомая женщина, наставив на него газовый пистолет.
— Чего надоть?
— Исаев Максим Максимович здесь живет? — вежливо спросил Штирлиц.
— Нет здесь таких, и, сколько себя помню, не было!
— А соседи ничего не знают? Может, им документы какие передавали?
— Так я тебе и сказала! Ага! Умник! Я тебе про соседей расскажу, а ты их потом топором! Нет уж! Иди отседова, а то милицию позову!
Дверь захлопнулась перед носом разведчика. «И зачем я сюда приехал?» — подумал Штирлиц.
Спускаясь по лестнице, Штирлиц обнаружил своего бывшего соседа. Филимоныч лежал на ступеньках, в его тощей спине торчал большой топор, все вокруг было измазано и забрызгано кровью. Не пошли впрок старику подаренные деньги. Штирлиц брезгливо поморщился.
«Да, здесь пошаливают», — задумался он и решил взять это на заметку.
Подойдя к «БМВ» он почувствовал, что за ним следят. Разведчик прищурился — в одном окне показалась чья-то подозрительная голова в черных зеркальных очках. Штирлиц погрозил ей кулаком, а потом запустил в окно камнем. Всколоченная голова скрылась за подоконником.
— То-то, — буркнул Штирлиц, сел в свою машину и выкатил со двора уже совсем не милых его сердцу руин.