Читать интересную книгу О героях и могилах - Эрнесто Сабато

Правда, это только предположение, пусть и правдоподобное. Я же намерен говорить о ФАКТАХ. Итак, вернемся к событиям в их хронологическом порядке.

В дни перед выходом Иглесиаса я изучал, как в шахматной партии, все варианты, могущие возникнуть при этом его выходе, – следовало быть готовым к любому. Например, вполне могло случиться, что те люди приедут за ним в такси или в частной машине. Не мог же я терять самый блестящий шанс в моей жизни, упустив столь легко предсказуемую возможность! И я держал поблизости грузовик, который мне одолжил Р., один из моих сотрудников по изготовлению фальшивых ассигнаций. Но когда в тот день я увидел, что эмиссар, похожий на Пьера Френе, пришел пешком, я понял, что эта предосторожность была излишней. Разумеется, оставался еще вариант, что они могут взять такси уже вместе с Иглесиасом, и, хотя теперь в Буэнос-Айресе поймать такси труднее, чем встретить мамонта, я, глядя, как они выходят из пансиона, был готов и к этому варианту. Но они не задержались у подъезда, не постояли с видом людей, ожидающих такси, напротив, коротышка, даже не поглядев по сторонам, повел наборщика под руку к улице Бартоломе-Митре – было ясно, что они поедут общественным транспортом, куда бы они ни направлялись.

Был возможен, конечно, и еще один вариант – толстяк из КАДЭ мог где-то ждать их в машине, но это я считал нелогичным, естественней тогда было ему ждать тут же, на улице Пасо. С другой стороны, поездка автобусом представлялась мне вполне уместной: ведь они вряд ли захотят сразу же внушить новичку, что их Секта всемогуща, нет, смиренная повадка, показная нужда – это отличное оружие в обществе жестоком, эгоистичном, но склонном к сентиментальности. Хотя «но» следовало бы здесь заменить союзом «и».

Я шел за ними в благоразумном отдалении.

Дойдя до угла, они свернули налево, к авениде Пуэйрредон. Там подошли к остановке транспорта, где стояла небольшая очередь – мужчины, женщины, – но по инициативе некоего господина в очках и с портфелем, весьма почтенной внешности, за которой я, однако, почуял прожженного негодяя, все уступили очередь «бедняге слепому».

Итак, эти двое прошли вперед, вся очередь – за ними.

На таблице были указаны три маршрута, их номера были для меня ключом к разгадке великой тайны: то не были номера автобусов, направлявшихся в Ретиро и к Юридическому факультету, к Клинической больнице или в Бельграно, нет, они вели к вратам Неведомого.

Моя пара вошла в автобус, идущий в Бельграно, а я за ними, пропустив впереди себя нескольких человек – вроде изоляционной прокладки.

Когда автобус подъехал к Кабильдо, я стал себя спрашивать, в каком месте района Бельграно они сойдут. Но автобус двинулся дальше, а маленький человечек сидел совершенно спокойно. Только когда стали подъезжать к остановке Виррей-дель-Пино, он попросил пропустить их, и оба стали у выхода. Сошли они на улице Сукре. По улице Сукре направились к улице Облигадо и по ней на север, до улицы Хураменто, потом по улице Хураменто до улицы Куба, потом по улице Куба опять на север; дойдя до улицы Монроэ, снова повернули на улицу Облигадо и по ней возвратились к небольшой площади, по которой уже проходили, площади на перекрестке улиц Эчеверриа и Облигадо.

Совершенно ясно, они сбивали со следа. Но кого? Меня? Или кого-то другого, который, как и я, шел за ними? Да, этим предположением не стоило пренебрегать – конечно же, я не первый, кто пытается проникнуть в их тайный мир. Возможно, что на протяжении истории человечества таких было много, я, во всяком случае, назвал бы двоих: Стриндберга [132], который поплатился безумием, и Рембо [133], которого стали преследовать еще до его отъезда в Африку, как явствует из одного письма, посланного поэтом его сестре и неверно истолкованного Жаком Ривьером [134].

Еще могло быть, что они старались запутать Иглесиаса, учитывая изощренную способность ориентироваться, которую приобретает человек, лишившись зрения. Но для чего им это?

Как бы там ни было, после всех поворотов они возвратились на небольшую площадь, где находится церковь Непорочного Зачатия. У меня мелькнула мысль, что они зайдут в нее, и я мгновенно подумал о склепах и каком-либо тайном пакте между обеими кастами. Но нет, они, миновав церковь в этом любопытном закутке Буэнос-Айреса, приблизились к ряду старых трехэтажных домов, образующему касательную к зданию церкви.

Войдя в одну из дверей, ведущих на верхние этажи, они стали подниматься по грязной, ветхой деревянной лестнице.

XIX

Начинался самый трудный и опасный этап моего исследования.

Остановившись посреди площади, я стал обдумывать, что я должен и что могу сейчас предпринять.

Следовать за ними немедленно я, ясное дело, не мог, зная свирепые нравы Секты. Оставались две возможности: либо ждать, пока они выйдут, и, когда удалятся, я в свою очередь попытаюсь войти в дом и разведать, что удастся; либо, немного повременив, войти, не дожидаясь, пока выйдут они.

Хотя второй вариант был более рискованный, он сулил больше возможностей: в случае если ничего не удастся разведать, оставался первый – дождаться их выхода, сидя на скамье напротив церкви. Минут через десять я стал осторожно подниматься по лестнице. Я не сомневался, что знакомство, переговоры или чем они там занимаются с Иглесиасом – дело не минут, но часов, или же мои представления об этой организации совершенно неверны. Лестница была грязная, с оббитыми ступеньками, какие бывают в старинных домах, когда-то не без претензий, но теперь запущенных и нечистых, где обычно сдаются квартиры внаем – для одной обедневшей семьи такие дома уже слишком велики, а для семьи состоятельной слишком неопрятны. Я об этом подумал в связи с тем, что, если в доме много жильцов, проблема усложняется, становится прямо-таки головоломной: к кому они направились? В какую квартиру? Однако мне казалось вполне правдоподобным, что правитель слепых или его доверенное лицо живет так скромно и даже бедно.

Пока я поднимался по лестнице, мысли эти вселяли в меня неуверенность и глубокое огорчение – неужто после стольких лет ожидания я окажусь перед входом в некий лабиринт.

К счастью, у меня есть склонность воображать наихудшее. Говорю «к счастью», ибо благодаря этому я всегда готовлюсь более основательно, чем требуется для задач, которые ставит передо мной реальная действительность; и, хотя я настраиваюсь на самое худшее, действительность обычно оказывается менее трудной, чем я ожидал.

Так, во всяком случае, и было с проблемой, которую представлял для меня этот дом. Что ж до остального, то впервые в моей жизни оно оказалось хуже, чем я ожидал.

Дойдя до площадки второго этажа, я увидел, что там всего одна дверь и что лестница тут кончается: стало быть, нет ни мансарды, ни входа в другую квартиру – с виду задача была проще, чем думалось.

Некоторое время я постоял перед запертой дверью, настороженно прислушиваясь, не слышно ли шагов, и готовясь при первом шуме сбежать вниз. Страшно рискуя, я припал ухом к щели, пытаясь уловить признаки присутствия людей, но ничего не услышал.

Было похоже, что в квартире никто не живет.

Мне оставалось только ждать их на площади.

Я спустился вниз и, сев на скамью, решил воспользоваться ожиданием, чтобы хорошенько разглядеть это место.

Я уже сказал, что застройка домов там необычная – ряд их тянется на пол квартала по прямой, образующей касательную к круглой на плане церкви. Центральная часть дома, прилегающего к церкви, наверняка относится к ней, и, как я полагаю, в ней находится ризница и какие-нибудь церковные служебные помещения. Но остальные части этого дома и другие дома, слева и справа, заселены жильцами, о чем свидетельствуют горшки с цветами на балконах, развешанное белье, клетки с канарейками и тому подобное. От глаз моих, однако, не укрылось, что окна предполагаемой квартиры слепых несколько отличались от остальных: в них не было никаких признаков жильцов, к тому же они были зашторены. Можно было объяснить это тем, что слепым не нужен свет. Ну а воздух? Впрочем, эти признаки подтверждали то, что я установил, подслушивая под дверью там, наверху. Не спуская глаз с входной двери, я размышлял над этой странной историей и, обмозговав ее со всех сторон, пришел к выводу, который мне самому показался неожиданным, но и неоспоримым: в этой квартире никто не живет.

Я говорю «неожиданным», ибо, если там никто не жил, зачем же туда зашел Иглесиас с человечком, похожим на Пьера Френе? Дальнейший вывод был также неоспорим: эта квартира служит лишь переходом к чему-то другому. Я сказал «чему-то», ибо, хотя то могла быть тоже квартира, возможно квартира смежная, в которую вела внутренняя дверь, это также могло быть «что-то» не столь уж обычное – ведь речь-то шла о слепых. Внутренний, потайной ход в подземелья? Вполне вероятно.