На третьем движении клапан нагрудного кармана расстегнулся. Эскулап плотнее прижался к сосне левой стороной груди, стал двигаться осторожнее — вниз, только вниз…
От почти стоял на коленях, когда туба выскочила из кармана. Эскулап повалился рядом, понимая, что встать уже не сможет.
Дотянулся, сдавил пластиковый цилиндрик зубами — пробка выскочила — розовые горошины рассыпались по земле. Он ухватил одну из них губами — и проглотил, вместе с прилипшими иголками и песчинками…
Буду жить, подумал он облегченно. Всем назло буду. Любым способом.
Доска сама развалилась на две половинки, точнее, раскрылась, как книжка, — внутри имелась небольшая пружинка. Причем не металлическая. И не пластиковая, откуда тут быть пластику. «Неужели китовый ус? — подумал Эскулап. — Очень похоже…»
Секрет иконы был прост — надо было всего лишь потянуть за шляпку крохотный серебряный гвоздик, вбитый в нижний обрез доски. Но чтобы найти этот гвоздик под слоем копоти, Эскулап потратил не меньше десяти бесценных минут из имевшегося у него часа. Хотелось надеяться — часа…
Но второй раз он так глупо не попадется в ловушку собственной бунтующей плоти. Эскулап воспользовался рецептом из наивно-древних шпионских фильмов — подпорол угол воротника куртки, вложил туда капсулу-горошину, и заколол— иголки с ниткой не было — булавкой. Теперь, даже полупарализованный, он доберется до дозы…
Тайник состоял из трех выдолбленных в потемневшем дереве полостей. Две оказались пусты. В третьей — небольшой стеклянный флакон. Не похожий на изящно-хрустальную тару для французских духов, был он простых, даже грубых очертаний. Внутри плескалась мутно-желтая жидкость. Горлышко чем-то залито. Эскулап ковырнул лезвием перочинного ножа — твердое. Не воск, по крайней мере. Скорее какая-то окаменевшая смола. Он принюхался, поднеся флакон к лицу. Запах от «смолы» — даже тень почти исчезнувшего запаха — был незнакомый, но приятный.
А крышку тайника сплошь покрывали с внутренней стороны старинные, с титлами, буквы. Их не просто написали или выцарапали — но выжгли.
Эскулап торопливо бегал глазами по строчкам.
Немногие смогли бы так, с лету, разобрать написанное. Это был не отмененный реформой восемнадцатого года русский алфавит с «ятями», «фитами» и «ижицами» И даже не церковнославянская грамота. Это было гораздо более старое, к Петровским временам почти повсеместно вышедшее из употребления написание, с массой надстрочных значков, титлов и апострофов. Были там буквы «краткие» и «кроткие», «тяжкие» и даже «карие»… Одна такая буква с соответствующим значком порой обозначала целый слог, а то и односложное слово…
Сохранится такое могло только у кержаков. У староверов Эскулап взглянул на окончание документа. И церковные, и мирские писания в те времена чаще всего заканчивали одинаково.
Так и есть: «…ВО ВЕКИ ВЕКОМЪ. АМИНЬ». Староверы… Приверженцы патриархии написали бы: «ВО ВЕКИ ВЕКОВЪ». Эта единственная буква несколько столетий была одним из предметов спора между никонианами и раскольниками…
Эскулапу консультация переводчика не требовалась. В свое время он перелопатил груды древних документов — поначалу, конечно, в переводах специалистов. Но лет двадцать назад попалась ему в руки книга — старинный и толстенный сборник староверческих светских и духовных текстов. Не рукописный, отпечатанный скорее всего (титульный лист был утрачен) в XVIII веке, во время «екатерининской оттепели». Предварял сборник краткий учебник, именовавшийся «Наказаше ко учителемъ како оучите детей грамотъ». Проштудировав его, Эскулап медленно, поначалу ошибаясь и разыскивая в словарях значения умерших слов, начал самостоятельно работать с оригиналами старых текстов…
И теперь понял почти всё.
Покрывавшие доску письмена оказались инструкцией по применению — не больше и не меньше.
Это была победа. Пусть отложенная на тридцать лет, пусть едва не упущенная — но победа.
Теперь надо грамотно ее использовать. И — быстро, очень быстро.
Он аккуратно сложил икону, задвинул на место гвоздик. Положил в черную сумку, болтающуюся на плечевом ремне. Пора исчезать отсюда. Пока не обнаружили убитую им женщину.
Эскулап не знал, что Дарья Парамонова — не дочь, но невестка Евстолии — осталась жива.
Пуля зацепила ей язык, выбила два верхних коренных зуба, и вышла наружу, пройдя через щеку. При падении женщина сильно ударилась затылком, и в сознание ее привел муж, поздно вечером вернувшийся с работы.
С этой стороны Эскулапу повезло. Убийц милиция ищет куда активнее, чем нанесших телесные повреждения. Не повезло ему в другом — у Дарьи действительно имелся сосед-участковый, и злоязыкие деревенские кумушки поговаривали, что связывают их не одни лишь соседские отношения.
Может, так оно и было, потому что деревенский детектив провел свое частное расследование — дотошно расспросил водителей машин, проезжавших в тот день через Касеево, благо трасса не слишком оживленная, большинство шоферов регулярно ездят туда-обратно…
Но тут фортуна снова, повернулась к Эскулапу лицом. Подобравший его «пазик» был здесь проездом, катил через Артемовск и Минусинск аж в далекий Кызыл — и никогда не вернулся в Касеево.
Происшествие пообсуждали и перестали, Дарья трижды ездила в Канск и вставила-таки новые зубы. И была уверена, что геройским своим поведением расстроила планы бандита, в результате завладевшего лишь одной, самой грязной и никчемушной иконкой. Официальное расследование никаких результатов не дало, и дело помаленьку забылось.
О пропавшей иконе Дарье пришлось вспомнить только осенью.
«Ну и денек», — подумала Наташа, стараясь ползти по-пластунски (получалось плохо). — «Изнасиловать пытались, убить пытались, даже снять за стакан портвейна пытались… Но вот кражей мелкого рогатого скота ей заниматься до сих пор н„приходилось… Ни сегодня, ни вообще. Как, впрочем, и крупного“.
Она приподняла голову, осмотрелась.
Молодая козочка щипала траву внешне беззаботно, но краем глаза поглядывала-таки на Наташины эволюции. А может, то был молодой козлик — в первичных половых признаках несовершеннолетних парнокопытных она не разбиралась. У взрослой козы вроде бы должно быть вымя, а у козла — борода…
…Расстояние между нею и козочкой-козликом было сейчас метров семь, не больше. Дальше подползать не стоило, кусты кончились. Она встала на колени под прикрытием последних чахлых кустиков — зачахли они наверняка вследствие стараний упомянутого животного, обглодавшего все листья, до которых смогло дотянуться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});