Читать интересную книгу Логово - Виктор Точинов

Майор свистнул — громко и коротко. Проснулись и вылезли из палаток мгновенно, в полном снаряжении. Петрусь возник из кустов с секундным запозданием — рот и руки измазаны черникой.

Не дожидаясь команды, широко рассыпались, залегли в густом подлеске — вариант воздушной тревоги не раз отрабатывался.

Майор лежал на спине и ждал, когда Ка-26 замелькает в разрывах ветвей. Пытался представить себя на месте людей, шарящих сейчас взглядом по раскинувшемуся внизу зеленому морю… Ленивым взглядом, утомленным обязательной и бесплодной рутиной? Или — жадным, цепким, ищущим? Ищущим именно их?

Он пытался представить, как выглядит лагерь с воздуха — с земли маскировка казалась почти идеальной. Именно почти, поскольку идеальных маскировок не бывает. Как пели в старой песне из старого фильма: «Кто ищет, тот всегда найдет…»

Невольно в памяти майора всплыл другой старый фильм, где действие происходило в такой же европейской тайге, на берегу похожего озера — и девушки-зенитчицы отвлекали внимание фрицев, купаясь в самом соблазнительном виде. «Вот бы и Надьку с Оленькой…» — додумать до конца майор не успел, вертолет загрохотал над самыми головами, очень низко, потоки воздуха сшибали хвою и шишки с сосновых крон, и вздымали лежавшие на земле… Майор увидел в прогале ветвей серое вертолетное брюхо и удивился — вместо привычного Ка-26 над ними летел Ми-8, который на рутинные облеты обычно не гоняли. То-то звук казался иным…

Затем всё кончилось — рев и грохот стали удаляться.

Молодец, хорошо выбрал позицию, похвалил себя майор, сочетание высоких сосен и подлеска тут идеальное, лагерь не заметить ни издалека, на подлете, ни близко, чуть не царапая шасси по ветвям… Тут же подумал: дважды за три дня вертушки пролетают над самой головой. И — ничего не замечают. Совпадение? Хм… Ладно, будем пока считать, что всё дело в хорошей маскировке…

А потом ему стало как-то неприятно и противно, как-то обидно за себя и за свою треклятую работу — такая красота вокруг, такие сосны рвутся к небу, что можно поверить в Бога, вот так взять и поверить, а у него не то глаза, не то мозги так устроены, что видит вокруг лишь идеальную маскировку, или удобные огневые позиции; ему было грустно, и когда шум вертолета стих, и группа подтянулась, он коротко скомандовал, кивнув Оленьке: «Твое дежурство, остальным — продолжать отдых!», а сам обошел, оглядел еще раз лагерь и нырнул в палатку к Надежде, и хотел объяснить ей все, что сейчас подумал, и сказать, что пора завязывать со всеми казаками-разбойниками, и если за это задание расплатятся без обмана, надо бросать все к чертовой матери и поселиться где-нибудь на таком холме, под такими соснами, и заводить детей, много детей, потому что только тут они вырастут настоящими людьми, не убивающими других даже не за идею, а просто за зарплату, за кусок хлеба… Но Надя уже ждала его, нетерпеливо-ласковая, и майор ей так ничего и не сказал, просто не успел…

До начала операции оставалось семь часов. …На борту вертолета, кроме пилотов, находился лишь Ахмед — полет не был обычной разведкой.

Ахмед выполнял приказ Мастера — слетать в Олонец, на местный аэродромчик, принять прибывшее на Ан-24, принадлежавшем «ФТ-инк.», пополнение — пятнадцать человек. Он недоумевал — какое пополнение? зачем? — всё тихо и спокойно, но принял, и доставил в Логово, и выстроил на вертолетной площадке, и обратился с приветственной речью: «Мне, бляди, насрать, кем вы были до этого и чем занимались. Здесь вы будете тем, кем я скажу, и делать будете, что я прикажу. Прикажу говно хлебать — готовьте ложки, прикажу раком встать — готовьте жопы…»

Он распинался в таком духе долго, скользя взглядом по ряду лиц: до всех ли доходит? — но не обратил внимания на стоящего третьим справа худощавого бойца с неприметной, какой-то стертой физиономией, а тот думал, что если все сложится, как задумано, то жить этому индюку остается несколько часов, и это придавало особую пикантность речам трупа, и боец позволил себе улыбнуться, но осторожно, краешками губ, когда Ахмед отвел от него взгляд…

Касеево совсем не было похоже на Нефедовку. Последняя привольно и беспорядочно раскинулась на холме — подворья там возводились без какого-либо плана, исключительно в видах удобства.

Касеево же было поселком крупным — по здешним меркам — и дома двумя чинными рядами вытянулись вдоль главной улицы, она же дорога на Артемовен, местный центр цивилизации и золотодобычи.

Впрочем, приметы цивилизации встречались и в Касеево, но смотрелись слегка неуместно.

Спутниковые антенны (три или четыре на поселок) выглядели диковато рядом с потемневшими резными коньками крыш. Стоявший возле одного из домов «мерседес» — трехсотый, салатного цвета и двадцатилетней давности — казался неизвестно как залетевшим сюда аппаратом пришельцев. Окончательный сюрреализм картине придавал украшавший заморское средство передвижения прицеп, с горой наваленный сеном.

Эскулап сейчас был не в силах оценить мелкие странности пейзажа. Было плохо.

Ему было очень плохо, он еле тащился вдоль улицы-дороги, и с трудом подавлял желание принять очередную дозу… И думал, что полный цейтнот наступил раньше, чем он рассчитывал. Эта попытка последняя, если ничего не получится, если Евстолия, внучка старой Ольховской, не сохранила вещи бабки, если они пропали, или даже находятся где-то еще — пусть даже неподалеку, пусть даже в сотне-другой километров, тогда… Тогда он отойдет немного в сторону от Касеево, выберет живописное местечко под старым, разлапистым кедром, — и застрелится. Вариант казался более чем вероятным. Настолько вероятным, что пистолет лежал уже наготове, в правом боковом кармане куртки…

Дом Евстолии Ольховской (по мужу Парамоновой) стоял чуть на отшибе от остальных, словно форпост, выдвинутый и сторону тайги. Неужели унаследовала от бабки нелюбовь соседей? Эскулапу не хотелось об этом думать, сил на мысли не оставалось, силы были лишь на то, чтобы пересечь двор — бело-рыжий кобель гавкал, тянулся, цепь не пускала, и он исходил злобой на поднявшегося по ступеням крыльца пришельца.

Тяжело облокотившись на косяк двери, Эскулап постучал, сначала костяшками пальцев, затем кулаком. В доме — ни звука, ни движения. Он забарабанил рукоятью пистолета, готовый, если надо, разнести в щепки дверь — из каких-то потаенных закоулков организма явились последние резервы сил. Надо понимать, действительно последние…

Дверь подалась, приоткрылась. Незаперто. Он шагнул в полутьму сеней. Пес продолжал надрываться. Во внутреннюю, ведущую в дом дверь стучать не стал, сразу потянул за ручку — и здесь незаперто.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});