Но не тут-то было! Наши ребята были ни на йоту не умнее этого придурка. Второй тоже принял влево, загораживая ему дорогу. А Ефим добавил газу и подвел свой «кенгурятник» буквально вплотную к багажнику «девятки».
Но этого ему показалось мало.
– Банзай! – азартно заорал профессор, давя на газ. Второй тоже пришпорил, но далеко зад от наказуемого не убирал. «Девятке» деваться было некуда: обгонять не давали, отстать – тоже. Тащили его так минуты три, не меньше, пока не показалась встречная.
– Третий, отпускаем баклана, – просипела рация.
– Разрешаю закурить и оправиться, – смилостивился Береславский, сбрасывая скорость и уходя вправо.
«Девятина» не стала искушать судьбу дальше, закивала правым подфарником – до этого до обозначения маневров она не снисходила – и пришвартовалась к обочине.
Пожалуй, Ефим правильно сказал. Не знаю, курящий ли он, но оправиться ему точно не помешает. А может, почиститься.
– Ефим, ты уверен, что все сделал правильно? – спросил я нашего водителя.
– Не очень, – извиняющимся тоном сказал Береславский.
Ну хоть не упорствует в глупости, и то слава богу.
– Тот парень на «девятке» – хулиган, но и ваши друзья не лучше, – деликатно сказала Смагина, упомянув в числе «не лучших» только друзей.
– Да ладно вам, – вяло отбивался Береславский. – Ничего ж не случилось.
– А зря, – серьезно сказал Самурай. – Надо было давить подонка. А потом вырезать у него печень.
В общем, заклевали они командора, и я решил заступиться:
– Все, народ. Он не виноват. Это у него от утреннего обжорства.
– И ты, Док… – выкатил на меня глаза Ефим. – Тогда я тебе одну тайну не выдам. А она тебя очень даже касается.
И ведь задел! Не люблю, когда есть тайны, которые меня касаются.
Я уже был готов покаяться в своей дружеской нелояльности, как нас отвлекла обеденная остановка: первая машина, а за ней все остальные подрулили к небольшой, но все же двухэтажной деревянной постройке, на которой гордо сияла надпись: «КАФЭ-БАР». Именно так и сияла – через букву «Э».
Деревни никакой не было. Был старый мощный лес, выдранная из него поляна, и на краю поляны – «КАФЭ-БАР».
Моторы умолкли, народ вышел на улицу. Человек поболее десяти. Но неожиданно все замолчали. Прямо разом.
Это было что-то удивительное. Раскаленная черная дорога улетала вдаль, сначала спускаясь вниз, а потом снова залезая в гору. Над ней знойно переливался обычно прозрачный воздух.
Во все стороны, сколько хватало глаз, тянулись леса. И почему-то пахло не грибами, а медом.
А тишина стояла такая…
Да это даже и не тишина была. Птицы пели. Кузнечики стрекотали. Ветер шелестел. Короче, тишина была нечеловеческая. Или, наоборот, человеческая? Ведь это шум от людей отсутствовал.
Пока я разбирался с дефинициями, тишина кончилась.
– Есть будете или красотами любоваться? – Толстая тетка в опрятном белом переднике весело смотрела на нас с веранды второго этажа.
– Есть, есть! – Все загалдели разом и радостно.
Я попрощался с тишиной и пошел мыть руки.
Потом мы долго – непростительно долго для графика – кайфовали на веранде под легким теплым ветерком.
И еда была вкусная. И квас чудесен.
И мне вдруг стало страшно, что ребята вполне могли не позвать меня в этот пробег и я бы никогда всего этого не увидел.
А потом на рукав моей куртки сел жук. Он был длиной сантиметров в пять. А вот усищи его полосатые – раза в два длиннее. Смагина, как водится, взвизгнула. А Ефим заинтересовался.
– Что это за зверь? – спросил он у пацана – наверное, кухаркиного сына, который во все глаза рассматривал разноцветных пришельцев.
– Это стриж, – солидно ответил пацан.
– Да ладно, – не поверил умудренный жизненным опытом рекламист. – Стриж – это птица.
– А это – жук, – таинственным шепотом сообщил мальчик. – А стриж – потому что в волосы влетит и все сострижет.
– Вот ужас-то, – хохотнул рекламист, погладив лысину. Но Смагина приняла все близко к сердцу и даже повязала платочек, который сделал ее еще симпатичнее.
Повезло Самураю. Эх, где моя молодость?
В общем, так хорошо нам было в этом малонаселенном пункте со странным названием, что потеряли мы здесь целых два часа.
Или, правильнее сказать, нашли?
В Иркутск приехали поздно ночью. Когда уже стемнело.
Все водители, в том числе и наш, здорово вымотались.
Я пожалел Береславского, сказал, что захвачу его сумку. А он сказал, чтоб и чемодан прихватил.
У меня сумка была в салоне, а чемодана не было вовсе.
Я даже не успел спросить Ефима, что за чемодан, как уже увидел его.
Серебристый красавец стоял, прикрытый какой-то тряпкой, которая лишь подчеркивала его благородство.
У меня аж дыхание перехватило. Вот же чертов рекламист!
И как теперь быть?
Принимать такие подарки не в моих правилах. Но и отказаться от него я был не в силах.
– Что ж ты творишь, буржуин? – только и сказал я.
– Не парься, Док, – ответил профессор. – Это не на мои куплено.
– А на чьи же?
– На бандитские. Мы ж с тобой не бесплатно по стране дурь развозим.
Ладно, пусть треплет что хочет. Я не удержался от благодарного взгляда, схватил заветный чемодан и, как упырь жертву, поволок к себе в номер…
Глава 30
Трасса Красноярск – Иркутск, 30 июля
Опять «наган»
Скрепов вел машину, здоровой левой рукой придерживая руль. Это не было сложным делом: «Королла» как будто сама чувствовала, куда нужно ее хозяину, и реагировала на мельчайшие импульсы, отчего порой казалось, что управляема она не мышцами, но мыслью.
В данный момент это было немаловажно: с мышцами у Виктора проблема. Точнее, с трехглавой мышцей – трицепсом – правой руки, прорванной насквозь девятимиллиметровой пулей из «стечкина».
Хорошо, что насквозь. В локте руку пока не поднять, но мясо заживет. Хуже было бы, если бы эта фанатичная тварь раздробила ему кость.
«Чех, сволочь!» – скривясь, вспомнил Скрепер своего врага.
Но, как ни странно, без особого зла. Сильной ненависти к Али он не испытывал. Правительственные разборки с мятежной Чечней его особо не занимали: у каждого свой бизнес, а этот точно его не касался.
Так что идеологических противоречий у них не было. Что, конечно, не мешало Скрепову сильно жалеть о не слишком меткой вчерашней пальбе. Был бы у него его старый «наган», наверняка завалил бы обоих чеченов, а не одного.
Но опять-таки с его стороны это был всего лишь бизнес, а не принципиальный спор двух непримиримых идей. Пресловутое выяснение отношений между хозяйствующими субъектами.
А вот для Али взаимоотношения с ним уже давно перестали быть просто бизнесом.