Читать интересную книгу Кавказ - Александр Дюма

По отрезанной правой руке Наджифа тотчас узнали, что убийство совершено лезгинами, которые имеют обыкновение отрубать не головы, как это делают чеченцы и черкесы, а только руки, которые удобнее класть в карман. Мы уже говорили об этом обычае лезгин и почти всех племен, живущих на южном склоне Кавказа, как, например, тушин — подданных России и притом христиан.

Пока полиция собирала у Соны показания о происшествии, на улице вдруг раздались крики «Лезгины! Лезгины!» В одно мгновенье татарская милиция была на ногах.

(Эта милиция и лезгины напоминают рассказанную уже историю о собаке и кошке, изображавших турок и русских, и которых русский офицер в свободное от занятий время натравливал друг на друга, чтобы насладиться их ожесточенной дракой.)

Татары вскочили на коней, схватив ружья, шашки и кинжалы, и пустились, как голодные борзые, преследовать своих смертельных врагов.

Они их обнаружили за версту от города в пещере горы Дашкесан. Лезгин же, тяжело раненный Наджифом, не мог добраться даже до пещеры и тем самым навел татар на следы своих товарищей. Разбойники отчаянно защищались, потом пошли в атаку и отразили нападающих но когда их оттеснили, они вынуждены были бежать в другую пещеру, называемую Кизе-кала в трех верстах от города.

Там началась методичная осада, продолжавшаяся шесть часов; десять или двенадцать милиционеров были убиты и ранены.

Наконец у лезгин кончились патроны, завязался рукопашный бой, и они были взяты. Все ими похищенное было найдено.

Популярность, которую доставило красавице Соне это происшествие, сильно повредила ее репутации. Она имела в городе многих учеников: каждый думал, что он один упражняется с ней. Но двоюродный брат, убитый у нее в столь поздний час ночи, не оставлял никакого сомнения насчет ее особенного к нему расположения, так дорого стоившему бедному Наджифу.

Прелестная Сона, обесславившая себя, вынуждена была оставить город. В одно прекрасное утро дверь ее дома так же долго не отворялась, как и в первый раз: полиция явилась освидетельствовать ее жилище, но в нем не оказалось ни души: никто не знал, что случилось с очаровательной Соной.

Так как после нее труппа оставалась в составе трех женщин, — а это число, особенно в персидских, танцах, считается кабалистическим и священным, — то восхитительная Сона была заменена мальчиком, переодетым в женское платье. Таким образом труппа баядерок была пополнена и, странное дело, эта реформа не только не повредила ее хореографическому искусству, но оживила и сделала его более привлекательным.

Какой смешной народ эти татары!

Вечер был назначен на восемь часов. Между тем, у г-на Охицинского с нас взяли слово, что в каком бы часу не кончился этот вечер, мы возвратимся в крепость, где нас ожидал бал не в персидском духе, а во французском.

Мы явились к Махмуд-беку.

Дом его одно из самых очаровательных персидских зданий, какие я видел от Дербента до Тифлиса, а я видел их много, не считая даже, в этом последнем городе, дома г-на Аршакуни, откупщика Каспийской рыбной ловли, который уже потратил на постройку два миллиона рублей, а дом все еще не завершен.

Мы вошли в залу, полностью убранную в восточном духе. Ее простые, но богатые украшения невозможно описать.

Все гости сидели на атласных подушках с золотыми цветами, покрытых тюлевыми наволочками, что придавало самым ярким краскам чрезвычайную приятность и нежность; в глубине, во всю длину огромного окна, сидели три танцовщицы и пять музыкантов. Понятно, что для местного танца нужна особая музыка.

Внешность одной из баядерок была малопривлекательной; другая же, по-видимому, когда-то славилась красотой, но красота ее могла сравниться лишь с чрезмерной красотой осенних цветов; она очень напоминала мадемуазель Жорж[194], с которой я познакомился в 1826 или 1827 году и которая соблазнила многих коронованных особ. Правда, мадемуазель Жорж много путешествовала, а прекрасная Ниса, напротив, постоянно оставалась в Шемахе.

Ниса была разрисована, как все женщины Востока: брови ее были похожи на два мрачных великолепных свода, под которыми блестели восхитительные глаза. Правильный нос идеально покоился на ротике со сладострастными губками, красными как коралл и скрывавшими маленькие и белые, как жемчуг, зубы. Густые пряди роскошных черных волос выбивались из-под бархатной шапочки. Сотни татарских монет украшали шапочку и ниспадали каскадами по волосам, осыпая плечи и грудь новой Данаи золотым дождем. На ней был шитый золотом жакет из красного бархата, длинное газовое покрывало и атласное белое платье. Ножек не было видно.

Вторая баядерка, уступавшая первой в красоте, уступала ей и в наряде. Третью — заменял мальчик, хорошенький, как девочка.

Музыканты подали знак. Оркестр составлялся из барабана на железных ножках, похожего на исполинское яйцо, разрезанное пополам; из бубна, имеющего сходство с нашим; из флейты, похожей на древнюю тибицину; из мандолины с металлическими струнами, на которых играют пером; наконец, из чонгура на железной ножке, с шейкой, двигавшейся в левой руке музыканта, поэтому чонгур водит струнами по смычку, а не наоборот.

Все это производит бешеный шум, не очень мелодичный, но довольно оригинальный.

Первым встал мальчик с медными кастаньетами и начал танцевать. Он имел большой успех у татар и персов, т. е. у большинства публики.

Затем поднялась вторая баядерка и, наконец, Ниса.

Восточный танец одинаков везде. Я видел его в Алжире, Константине, Тунисе, Триполи, Шумаке. Всюду одно и то же более или менее быстрое топанье ногами, движение колен — качества, которые у прекрасной Нисы показались мне доведенными до совершенства. Я имел нескромность просить, чтобы исполнили «танец пчелы»: но мне заявили, что он исполняется только в небольшом приятельском кругу. Я взял назад свое предложение, которое, впрочем, нисколько не оскорбило Нису.

Балет был прерван ужином. Самое оригинальное кушанье было — плов с цыпленком и гранатами, с сахаром и салом. Несчастье всякой кухни, за исключением французской, состоит в том, что они имеют вид кухни случайной. Одна только французская кухня есть нечто продуманное, научное, гармоничное. Как и всякая гармония, кухня имеет свои общие законы. Лишь варвары не знают и не пользуются нашими музыкальными законами. По моему мнению, самая дикая музыка это калмыцкая. Но самая ужасная кухня — русская, потому что внешне она цивилизованная, а фундамент ее варварский. Русская кухня не только не настраивает в пользу блюд, но маскирует их и обезображивает. Вы думаете, что едите мясо, а оказывается, что это — рыба; вы думаете, что кушаете рыбу, а это каша или крем.

Ученый г-н Греч составил грамматику русского языка, который до Греча не имел грамматики. Я бы желал, чтобы какой-нибудь гастроном, своего рода Греч, составил словарь русской кухни.

После ужина, изобиловавшего разного рода винами (хозяин дома и несколько строгих блюстителей закона Магомета пили только воду), снова начался балет. Впрочем, спешу оговориться, что он не выходил за пределы правил приличия. Я бывал в Париже на маклерских балах, которые по окончании ужина в три часа утра более оживлялись, чем наш бал с баядерками в Шемахе.

Правда, в Париже все пьют вино — даже гурии.

Уже за полночь мы явились к коменданту. Бал был в разгаре, но казался скучным: за исключением двух безбородых кавалеров, девицы танцевали одна с другой. Мы привезли с собой несколько кавалеров и в том числе прекрасного грузинского князя — брата отсутствующего губернатора.

Грузины, по моему мнению, не только первые красавцы на свете, но еще и костюм их восхитителен. Он состоит из остроконечной черной бараньей шапки, верх которой загибается внутрь она имеет форму персидской, но наполовину ниже ее; из чохи до колен, с открытыми и висячими рукавами которые застегиваются у кисти руки, из вышитого золотом атласного бешмета, рукава которого выходят из открытых рукавов чохи: из широких шелковых шароваров, края которых заложены за сапоги а la paulaine, с бархатными и золотыми узорами, соответствующими костюму.

На нашем князе была чоха гранатового цвета, подбитая светло-голубой тафтой; белый атласный бешмет, обшитый золотым позументом, и шаровары неопределенного цвета. Пояс с золотой чешуей сжимал его стан, кинжал с рукояткой из слоновой кости, оправленной в серебро с золотой насечкой и в ножнах с такой же оправой под чернью, висел на поясе. Прибавьте к этому волосы, брови и глаза, черные как смоль, цвет лица нежный, зубы глазуревые.

Князь рекомендовал нам своего дядю и двоюродного брата, живущих в Нухе. Впрочем, мы были уже им рекомендованы. Дядя — полковник князь Тарханов, нухинский начальник[195], гроза лезгин. Двоюродный брат — князь Иван Тарханов.

Багратион, если припомните, уже говорил о них.