Читать интересную книгу Кавказ - Александр Дюма

Глава XXIX

Дорога из Шемахи в Нуху

Как было условлено накануне, ровно в полдень мы откланялись нашему почтенному коменданту и его семейству. Он снабдил нас конвоем из двадцати человек под командой храбрейшего из его есаулов — Нурмат-Мата. Нурмат-Мат должен был сопровождать нас до Нухи. Лезгины уже начали тревожить мирных обитателей. Рассказывали о похищении скота, об уводе в горы жителей равнин. Нурмат-Мат отвечал за нас головой.

Наше отправление из Шемахи, предшествуемое двумя охотниками с соколами в руках, некоторым образом напоминало обычаи средних веков, которые доставили бы большое удовольствие еще сохранившимся во Франции приверженцам исторической школы 1830 года.

От Шемахи до Оксуса — новой Шумахи — дорога немного походит на шоссе, и потому нельзя сказать, чтобы она была слишком дурна: по обеим сторонам дороги изредка появляется «держи-дерево», т. е. те знаменитые колючие кусты, которым противостоят лишь одни лезгинские сукна.

По дороге из Баку мы не встречали ни одного дерева. На шемахинской же дороге снова показались деревья — даже с листьями. Воздух был теплый, небо чистое, и горизонт прекрасно голубого цвета. За полтора часа мы проехали двадцать верст, которые отделяли нас от условленного места охоты.

Мы узнали его издали. Два татарина ожидали с двумя охотничьими лошадьми и тремя собаками.

Мы слезли с коней, но так как вдоль всей дороги шмыгали по разным направлениям зайцы, то я через кустарники в сопровождении моего татарина пустился пешком их преследовать. Муане присоединился ко мне. Не успели сделать и ста шагов, как мы вдвоем убили по зайцу. Кроме того, я поднял стаю фазанов и следил за ее полетом.

Потом я сел на коня и подозвал к себе людей с соколами и собаками. Я указал им место, где сели фазаны. Мы пустили собак, и сами двинулись вперед. Скоро мы очутились посреди летавших вокруг нас фазанов. Были спущены два сокола.

Не прошел я и двести шагов, как фазан, за которым я наблюдал, очутился в когтях моего сокола. Я успел вырвать у него фазана еще живого. Этот великолепный самец был только слегка ранен в голову. Сокольник вытащил из кожаного мешка кусочек сырого мяса и дал его своему соколу в награду. Хотя бедная птица была ограблена, но тем не менее казалась совершенно довольной и готова была снова начать охоту на тех же условиях.

Муане также был счастлив и возвращался с самцом еще живым, но пострадавшим больше моего. Ему сразу же свернули шею и бросили в ящик экипажа с двумя убитыми зайцами. Потом, взобравшись на самое высокое место, господствующее над всей равниной, мы остановились там, как две конные статуи, а сокольников послали на поиски. Они поскакали через кустарник с соколами и сворой собак.

Вот взлетел фазан. Сокольник бросил на него свою птицу, но фазан ускользнул. Поднялся другой фазан; второй сокол устремился на него. Фазан летел прямо на нас, как вдруг сокол, которому оставалось сделать крыльями несколько взмахов, чтобы настигнуть добычу, быстро спустился в кустарник, словно ружейный выстрел переломил ему оба крыла.

Я поднял глаза, чтобы отыскать причину этого внезапного падения. Большой орел парил в ста метрах над моей головой. Сокол заметил его и, без сомнения, считая себя несостоятельным перед столь могущественным соперником, поспешил скрыться в кустах. Орел спокойно продолжал свой путь.

Я побежал туда, где упал сокол, и с трудом отыскал его; он спрятался в траве и весь дрожал. Я с трудом вытащил его, но лапы его так сжались, что он не мог держаться на ногах и с ужасом озирался во все стороны. Орел был уже далеко. Сокольник взял его с моей руки и успокоил, но только через полчаса он решился снова преследовать внезапно оставленного им фазана.

Несмотря на это неожиданное приключение, которое в нравственном отношении было даже приятно, в течение двух часов мы поймали трех фазанов.

Нам еще оставалось проехать тридцать верст до Турманчая, где мы намеревались заночевать. Правда, нам еще предстоял подъем на большую гору и спуск с нее. Это следовало успеть сделать днем; поэтому мы прервали охоту, дали несколько рублей сокольничим и простились с ними, унося с собой дневную добычу, обеспечившую нас пищей на остальную часть дороги.

Нам дали новый конвой, но Нурмат-Мат остался с нами. Приняв команду над двадцатью казаками, он двух из них послал вперед, двух оставил позади, а с остальными скакал возле нашего тарантаса. Такого рода предосторожности принимаются всегда, так как дорога не совсем безопасна.

Мы осмотрели наш арсенал, который уменьшился карабином, подаренным Багратиону, и револьвером, отданным князю Хасару Уцмиеву, заряды дробью заменены были пулями, и мы отправились в дорогу. У подъема тарантас замедлил ход. Мы воспользовались этим, чтобы снова переменить заряды, и пустились пешком в сопровождении двух казаков по обеим сторонам дороги. Один фазан и один турач тут же сделались нашей жертвой.

Неожиданный выстрел, раздавшийся с одного неприступного места, и пуля, просвистевшая мимо нас, были сигналом необходимости возвратиться в тарантас и быть бдительнее.

Продолжения этого приключения не было, и мы после часового подъема на гору достигли вершины.

Гора поднималась отвесно; дорога, подобно огромной змее, как бывает в некоторых местах горы Сени, извивалась по крутому скату. Дорога была опасная, хотя и достаточно широкая, чтобы два экипажа могли разъехаться; горизонт был великолепный и занимал нас более чем сама дорога.

Мы спускались между двух кавказских хребтов: правый хребет с лесистым основанием, обнаженным и сухим центром и снежной вершиной; левый более низкий, с лазуревым основанием и золотой вершиной; между обоими хребтами раскинулась обширная долина или более точно — равнина.

Вид был великолепный.

Глядя вниз и измеряя расстояние, отделявшее нас от этой равнины, при каждом повороте дороги, я не мог не почувствовать дрожи, пробегавшей по всем моим жилам.

Что же касается нашего ямщика, то, казалось, в его теле сидел черт; в самом начале спуска он возбуждаемый еще слышанным нашим выстрелом, пустился вниз рысью, так что казаки из арьергарда пропали из виду, сопровождавшие нас остались позади, а авангард был настигнут нами и даже обогнан. Напрасно мы кричали ему, чтобы он придерживал лошадей, — он даже не отвечал нам а напротив удвоил удары, чтобы заставить их ехать тем же шагом, и даже скорее, если можно. Он, как Нерон управлял своей колесницей, держась середины дороги с математической точностью и, что всего утешительнее, если бы он имел несчастье убить нас одним разом, то, судя по его седалищу, неминуемо должен был бы прикончить себя не менее десятка раз.

Этот бешеный спуск, на который мы употребили бы два часа, был совершен за полчаса. Наконец мы очутились почти наравне с основанием равнины, имея под собой вместо змеистых извилин длинную прямую линию, оканчивавшуюся у первых домов Аксуса.

Вдруг, в ту минуту, когда мы решили, что опасность миновала, ямщик закричал Калино, сидевшему рядом с ним на козлах:

— Возьмите вожжи и правьте: сил нет, мочи нет!

Мы не понимали, что хотел сказать ямщик, но видели, что лицо его приняло самое тревожное выражение.

Лошади, вместо того, чтобы идти под тупым углом по прямой линии, продолжали свой бег прямо по направлению к оврагу, склон которого казался совершенно вертикальным.

Калино выхватил вожжи из рук ямщика, но уже было поздно. Все это случилось быстро, можно даже сказать молниеносно.

Ямщику досталось первому; он скользнул или, лучше сказать, провалился и исчез между лошадьми. Калино, напротив, был отброшен в сторону. Тарантас задел за скалу. Этот толчок выбросил Муане из экипажа, но нежно, даже деликатно — на мягкую траву, увлажненную ручейком. Мне же удалось ухватиться обеими руками за ветвь какого-то дерева, и потом я был вытащен из тарантаса, как вынимается клинок из ножен. Ветвь согнулась под моей тяжестью, я повис на фут от земли и наконец упал, когда Муане был уже на ногах.

Калино был выброшен на вспаханную землю, это не причинило ему большого вреда, но его озадачила одна вещь. На нем были мои часы, довольно ценное изделие Рудольфа, так как ему было поручено каждый раз извещать о ходе времени. Из щегольства он вместо того, чтобы прикрепить конец цепочки к пуговице жилета прицепил его к сюртуку. Во время воздушного пируэта гибкая ветвь, задев за цепочку, вырвала часы из кармана и забросила их черт-те куда. На пуговице осталась разорванная цепочка, часы же исчезли.

Двое других так легко не отделались: ямщик оставался под ногами лошадей. Голова и руки у него были окровавлены.

Он объяснил мне свое затруднительное положение.

— Сначала поможем ямщику, — сказал я ему — потом займемся часами.

Муане держал лошадей и распрягал их.