— Ну а если от исторических метафор перейти поближе к нашим баранам…
— Мне думается, что в течение ближайшего года мы станем свидетелями интереснейших явлений — политического и экономического характера. Несмотря на нефтяные цены, наша экономическая перспектива продолжает ухудшаться. Наши расходы все растут, а доходы все более уходят в трубу. К сожалению, в ту трубу, куда улетает дым.
— Можно ли ждать нам сюрпризов от Медведева?
— Наш нынешний президент производит на меня впечатление вполне серьезного и внутренне глубокого человека, который не захочет быть зиц-директором Фуксом в конторе «Рога и копыта». Полагаю, что определенные изменения на политической доске мы еще увидим. Кроме того: когда Запад начинает все-таки какие-то переговоры насчет признания Абхазии и Осетии, это говорит о том, что начали разменивать судьбы маленьких государств в интересах больших — с обеих сторон. Мы подошли к очередному переделу мира.
Мы стоим на грани социальных недовольств, так как монопольный рост цен совершенно беспрецедентный. И всю жизнь лицемерно называть его инфляцией, видимо, не удастся. Рубль с каждым годом укрепляется и укрупняется относительно доллара, евро и всех валют. На рубль с каждым годом на Западе можно купить товара все больше, обменяв на любую валюту. А на любую валюту в России товаров все меньше. Это никакая не инфляция, а элементарный рост цен. Думаю, гражданам не удастся всю дорогу компостировать мозги. Вот если сложить все это воедино и прибавить возможное, пусть временное, падение цен на нефть, то, я думаю, интересного мы еще насмотримся.
— Ну а в личной судьбе Веллера, филолога с университетским образованием, поработавшего и учителем, и бетонщиком, и лесоповальщиком, в какое время наступил кризис и все перевернул?
— Это было в 78-м году в Ленинграде. В течение двух лет мне возвращали абсолютно все, что я написал, из всех редакций. И однажды, когда я гулял ночью в мелкий ноябрьский дождик по городу с бутылкой недорогого портвейна в кармане, ко мне пришло ощущение, что ничего страшного в смерти под забором нет. Какая, в сущности, разница, где умирать? Но если ты будешь делать свое дело потихоньку, минутка за минуткой, час за часом, то у тебя есть все шансы доползти до конца.
Лет в 37 я почувствовал на уровне чисто внутреннего состояния, что не вписываюсь в вираж — меня буквально выносит…
— Да, твой порог был тяжел. Но как поменял ты свои привычки?
— За пару лет до этого ночного дождя я все бросил и уехал гнать скот. Из внутренней Монголии на Бийский мясокомбинат. На Алтае.
— И сколько времени заняла эта метаморфоза?
— Полгода. Монголия — моя заграница. В 20 лет я занимался комсомольской работой на ленинградском филфаке. Там в основном учились «западники», им нужна была комсомольская работа для хороших анкет и заграничных командировок. А я был русист и еврей. Они откровенно смеялись: «А ты, Веллер, за каким хреном полез в комсомольскую работу? Для тебя все равно заграница — Монголия». И в результате они осели в своих Парижах, а я в 28 увидел Монголию, которая ничем не отличалась от Алтая, — просто посредине были две контрольно-следовые полосы.
— И какой же скот доверили вам перегонять?
— Овец и монгольских яков. Трудность была не физическая — мокро, холодно. Скот наша бригада принимала под полную материальную ответственность. Если у тебя что-то сбежит, пропадет, то за это будет выплачивать вся бригада. Если конкретно ты это допустил, то тебе выплачивать уже не придется…
— Тебя посадят?
— Какое там! Тебя стопчут ножками и сбросят в озеро. Километры там немерены, милицию никто в глаза не видел.
— Ну тебе повезло — уцелел.
— Работали мы нормально, да и скот монгольский дрессированный: монголы хорошие гурты выхаживают.
— Но погода непредсказуема.
— Да, была одна ночь, когда скот у меня сдувало с горы — стоянка была на высокогорной поляне, а руки у меня настолько замерзли, что пальцы не сходились. Если б я тогда мог бросить это все и в этот миг вернуться обратно, я бы это сделал, заплатив любую цену. Но возможности не было никакой. Это называется — куда ты денешься с подводной лодки?
И вот когда наконец дождь перестал и ветер стих, все тучи разнесло, и луна взошла, мне удалось согреть руки и закурить. А там, на востоке, уже и отбеливать стало. И ко мне пришло замечательное чувство: кажется, я не сбежал, кажется, я дошел до Бийска. Кажется, это было самое чудовищное состояние в моей жизни. Стоянка была на высоте 2700 метров, с озерцом. Видимо, тогда я понял, что теперь смогу сделать то, что мне сильно захочется.
— Ну, Веллер, раз ты справился с монгольскими яками, то без труда свалишь любого противника на словесном поединке.
— О нет! Есть чудесная шутка. Пастуха спрашивают, как он дожил до столь преклонных 120 лет. Он говорит, разумеется, про молодое баранье мясо, про вино, про размеренный образ жизни. «Но главное, — говорит он, — каждый день, как чуть что, я орал на своих овец не сдерживаясь, и ни разу они мне не ответили». Если скот не отвечает, это очень вдохновляет.
— Блестящая новелла у тебя сейчас получилась! Теперь, Михаил Иосифович, как относятся жена и дочь к твоему шестидесятилетию? Хотя, по-моему, ты все-таки не столь уж повзрослел.
— Дело в том, что мы взрослыми становимся для других. Для себя мы остаемся теми же самыми. Все чаще ловлю себя на том, что с возрастом вокруг становится все больше молодых и очень молодых людей, хотя ты сам вроде бы не изменился.
— Вот не встречались мы с тобой года полтора или два, и мне кажется, что ты даже помолодел.
— Однажды мне задали веселенький вопрос: «Как чувствует себя гений?» Подозреваю, под гением спрашивающий мыслил меня. И стал я раздумывать над такой постановкой: если хоть один человек, пусть неумный, меня таковым считает, то почему бы не попытаться вжиться в роль гения?
— Но и гении тоже думают о своем возрасте.
— Ты остаешься тем же самым, что был, и чувствуешь себя точно так же. Но с каждым годом вокруг все больше неучей и идиотов, которые не понимают элементарных вещей.
— Вот твой «Перпендикуляр» содержит именно эту мысль: «Какие же идиоты пишут книжки о великих людях?»
— Отчасти ты права. Такая мысль неизбежно должна присутствовать. Но я подчеркиваю: в книжке моей — мое личное мнение, и оно ничего не изменяет. Но я категорически на этом настаиваю.
— Миша, ты сегодня выглядишь спортивно: плечи широкие, грудь колесом. На тренажерах накачиваешься?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});