Он окаменел, у него появился какой-то отсутствующий взгляд, как говорят в своих мемуарах многие из его собеседников. Но врожденная мягкость не покинула Николая, и он совсем не был безразличным. Такое его состояние было чем-то вроде убежища, позволявшего ему сохранить самообладание и подготовить получше свой ответ.
Он, неторопливо наклонившись к матери, почтительно поцеловал ей руку и сказал:
— Матушка, не лишайте нас последней надежды! Я почему-то уверен, что в один прекрасный день Александра подарит мне сына.
Мария Федоровна издала смешок, не злобный, нет, а окрашенный долей иронии, которая говорила о ее истинных чувствах.
— Ты сам выбрал себе женщину, которая приносит нам одни несчастья! Это она-то даст России нового императора? Дитя мое, не рассчитывай на это, лучше подумай о своей ответственности. Лучше назначить твоего брата естественным наследником, чем ждать, когда русский народ это сделает за тебя…
Ничто не могло больнее ранить Николая, чем такое замечание матери. Он с большим уважением относился к отцу, он очень любил мать, но даже это не могло заслонить его страсти к своей жене.
Он долго молчал. Его мать тоже не раскрывала рта.
Осенняя ночь окружала своими тенями Аничков дворец. Он поднялся, чтобы с ней проститься.
— Матушка, позвольте мне удалиться… На моем рабочем столе куча неразобранных дел… Я подумаю над тем, что вы мне советуете. Но у меня нет никакого права лишать мою жену вполне законной надежды…
— Ей нужно считаться с реальностью!
— Ее молитвы, долгие моления в церквах…
— Ничего не поможет, — резко оборвала сына вдовствующая императрица, поднимаясь, чтобы поцеловать его в лоб.
— Вот увидите! Произойдет чудо! Обязательно произойдет! И я с таким удовольствием, с такой нежностью буду прижимать к своей груди маленького цесаревича…
— Нужно было думать об этом раньше!
— Не будем же больше огорчать друг друга. Я люблю свою жену, люблю безумно; я ныне — отец трех дочерей, но мы с ней еще, по сути, молодые люди, и императрица поправит свое здоровье…
— Миражи, сын мой, миражи… Твой младший брат никогда не допускался до официальных бесед с министрами. Теперь он достиг такого возраста, когда ему пора брать на себя какую-то государственную ответственность. Зачем все время его задвигать в тень только потому, что вы с женой мечтаете о чем-то невозможном? Николай медленно закрыл веки с длинными ресницами. Потом взял протянутую матерью руку, долго, ласково ее поглаживал:
— Матушка, послушайте меня, — пусть невозможное, пусть расчудесное, пусть сверхъестественное, но что-то должно произойти, чтобы избавить нас от такой тяжкой ноши… То, что вы хотите, просто чудовищно, — это — приговор… И в нынешнем состоянии Аликс я не могу сообщить ей о подобном решении…
Мария Федоровна вдруг расчувствовалась. Она вспомнила, что когда-то и у нее с Александром была такая супружеская жизнь, и Бог увенчал их счастье, сразу же подарив им наследника!
— Ладно, ступай, мой сынок. Благословляю тебя и очень хочу, чтобы я заблуждалась. Ну что же, будущее покажет, кто из нас с тобой прав. Передай Ее величеству, что завтра я нанесу ей визит…
Когда наступила ночь Николай поехал в карете в Царское Село. Густая сырость вызывала у него дрожь.
Теперь, когда он был один, он вспоминал разговор с матерью, обдумывал его. У его матушки, такой во всем совершенной, нет одного — веры! Он ведь знал, что Господь назвал его для выполнения трудной миссии, и он был уверен, что должен за это получить награду. К тому же разве Господь мог отказать очаровательной Аликс исполнить свою самую дорогую, самую естественную клятву, — родить ему сына!
Он погонял лошадей. Он еще мог до темноты увидеть на руках своей жены это маленькое сокровище, — подарок Небес, — его последнюю дочь Марию…
Сердце у него колотилось в груди. Он не опоздает. Ведь он лишь наспех просмотрел все эти бумаги, которые постоянно накапливаются у него на рабочем столе. Да, он будет напряженно трудиться, чтобы заслужить такую награду, он присоединится ради этого к молитвам своей возлюбленной…
* * *
Все столицы, как Старого, так и Нового Света, казалось, застыли в едином ожидании. Последняя ночь XIX века заканчивалась на Руси… а половина Европы уже приветствовала наступление нового века, обещавшего такие дивные чудеса, невероятные технические изобретения, успехи в самых различных областях, когда осуществится, наконец, мечта молодого Николая, и все народы объединятся, и такие надежды, казалось, становились реальностью, фактом. Франция, превращавшаяся во все большего друга России, занималась подготовкой к проведению Всемирной выставки. Теперь повсюду только и было разговоров о чудодейственных новинках, о магических метаморфозах в повседневной жизни. В Париже уже появилась волшебница, которая стала сенсацией, и она направляла свою волшебную палочку по направлению к его соседям, — эту фею звали Электричество. Николай с Александрой с увлечением читали все брошюры, все газеты, поступавшие в Санкт-Петербург из Франции. Президент Французской Республики в своем сердечном Новогоднем поздравлении пригласил молодую императорскую чету оказать честь своим присутствием на громадной выставке, призванной продемонстрировать всему миру здравомыслие европейского гения и его озабоченность достижением всеобщего мира. Государь с государыней — когда позволяло состояние здоровья Александры, — посещали театры. Недавно они побывали на представлении комедии одного автора, уже довольно известного в кругах элиты, но пока не получившего истинной оценки. Его звали Антон Чехов. Его пьеса «Дядя Ваня» пользовалась определенным успехом.
Императрица восхищалась этой пьесой. Она открывала в ней все то, что ей когда-то рассказывала сестра о русской душе…
Как ей хотелось бы попутешествовать инкогнито по всем этим обширным регионам России, где множество местных обычаев, семейных привычек заполняли экспонатами этот громадный сентиментальный музей под голубым небом.
Все больше и больше царившая в Александровском дворце атмосфера напоминала атмосферу богатого английского особняка, где обитатели по возможности живут, выполняя трудную, порой непосильную работу, где счастье — это собраться всем вместе, чтобы что-то почитать, послушать музыку, или, в основном, помолиться. Достаточно ли было сказано в многочисленных книжках, посвященных императорской чете, о ее постоянных религиозных занятиях?
Нужно вернуться к стародавним временам, к прошлым векам, к эпохе Средневековья, чтобы увидеть у русских правителей мистическую любовь такой же громадной силы. Можно ли упрекать человека за то, что он обрел пристанище в Боге? Император очень любил монахов, отшельников, саму атмосферу в святых монастырях, приютившихся на высоких горных вершинах или спрятавшихся в непроходимых лесах, откуда, словно защитный покров, подымается туман сжигаемого в кадилах ладана, располагающего к высоким мыслям…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});