— Сама увидишь.
Они перешли мост над рекой Лиффи и попали на набережную Холостяков. Женщина вошла в церковь. Арчи остановился.
— Пошли за ней.
— Нет. Я подожду здесь.
— Зачем же? Посмотрим, что она там делает.
— Что можно делать в церкви? Я туда не пойду и тебе не советую.
— Может, она исповедуется, может, передает конверт агенту иностранной разведки, может, плачет, поет, раздевается догола и кувыркается вокруг алтаря.
Арчи с удивлением покосился на нее:
— Интересные у тебя мысли.
— А у тебя? Что-то не пойму, если ты правда слышишь чужие молитвы, отчего же отказываешься войти в церковь? Там же много людей, которым ты мог бы помочь.
— Похоже, ты начала во мне сомневаться?
— Кажется, да, — не стала она лукавить.
Он поразмыслил и вошел в церковь вместе с Китти.
Она следила за выражением его лица. Они переступили порог, в церкви было тихо, человек десять, не больше, рассеянных по рядам. Где-то кашлянут или чихнут, но стоит непроизвольному звуку раздаться в одном приделе, как он приливной волной распространяется по небольшому собранию, — и вновь тишина. Арчи прикрыл глаза, склонил голову набок, ему, кажется, было не по себе. Потом он открыл глаза, оглядел прихожан. Его взгляд сосредоточился на женщине-мышке. Она зажгла свечу, вернулась в свой ряд, преклонила колени. Арчи медленно прошел вдоль рядов по левой стороне и осторожно пристроился в следующем ряду, позади женщины. Китти осталась стоять у двери — во-первых, чтобы не мешать Арчи, во-вторых, она отнюдь не чувствовала себя в церкви как дома, главное же, если Арчи и вправду слышит чужие молитвы, не хотелось бы, чтобы он подслушал ее.
Китти не солгала, когда сказала, что в Бога не верит. Ее крестили в младенчестве, но, как большинство ее знакомых-католиков, она не посещала церковь, разве что по случаю свадьбы или похорон. И не молилась — то есть не опускалась ежевечерне на колени у кровати, соблюдая предписанный ритуал. Но иногда, когда все шло из рук вон плохо, она молилась сама не зная кому, чтоб беда поскорее миновала, и так ни разу и не спросила себя, кому же адресует эти молитвы. Она верила Арчи: он действительно думает, что слышит чужие молитвы. Это понятно — после долгих страданий от того, что никто не услышал его молитвы о спасении дочери, ему пришлось убедить себя в том, что кто-то где-то его все же слышал. Пусть не Бог, пусть человек, — и в итоге таким человеком стал он сам. Ему становилось легче от мысли, что его молитвы не пропали зря, что они были услышаны, только не всемогущим божеством, а таким же, как он, слабым человеком. А может, Арчи просто рехнулся, вот и все. Китти старалась отвлечь себя такими мыслями, только бы не начать молиться, но отвлечься не получалось. Слишком многое угнетало ее, многое волновало, а здесь было так тихо, так мирно, тишина, словно на берегу моря, и эта тишина затягивала Китти в глубину ее собственной души.
Она переживала из-за Пита, из-за Ричи, корила себя за то, что вообразила, будто Стив бросил ее, а он-то ринулся на защиту ее чести, пыталась понять, какие чувства пробудил в ней его поступок, и как она в пятницу представит на редколлегии идею статьи, и как — если эту идею одобрят — успеет написать ее за выходные, и о том, что за две ближайшие недели нужно отыскать новое жилье и переехать, думала, что надо устраиваться на работу, что ей предстоит принять участие в угоне автобуса, принадлежащего дому престарелых. Более всего ее терзала мысль, как ей извиниться — как ей хоть когда-нибудь придумать способ попросить прощения у Колина Мерфи. В одном она была уверена: статья, задуманная Констанс, сложилась у нее в голове и, с согласия Пита или без оного, она эту статью напишет.
Минут через пятнадцать тихая женщина поднялась и вышла из церкви. На Китти она даже не глянула, вроде бы не узнала, хотя уже третий раз они завтракали в одном и том же кафе. Поднялся и Арчи, прошел мимо Китти, вышел на яркий уличный свет. Они стояли рядом и щурились от солнца.
— Куда она теперь идет? — спросила Китти.
— Не знаю, так далеко я ни разу не заходил. — Он вздохнул. Видимо, устал.
— Что ты почувствовал там? — мягко, настойчиво спросила Китти.
— Одно дело в толпе или в автобусе, слышишь какие-то случайные просьбы, когда люди молятся на ходу: только бы не опоздать, только бы получить хорошую отметку в школе или институте, чтобы на работе произошло то-то и то-то, чтобы дали кредит. Но там… — Он выдохнул через нос. — Там все обнажено.
— Что ты слышал?
Он поглядел на Китти, сомневаясь, как лучше ответить:
— Это же… личное, правда?
— Я должна знать, — не лукавя, напомнила ему Китти. — Иначе как же я напишу? И ты ведь не священник, обязанный блюсти тайну исповеди.
— И все же, — повел он плечами. — Лучше не стоит. Неприятно. Люди молятся, когда им плохо. Пока все в порядке, никто не спешит в церковь к девяти часам буднего дня.
Они остановились на променаде, нависавшем над Лиффи, — южный его край занимали кафе-террасы, где-то еще пили кофе, где-то уже завтракали. Женщина зашла в кофейню у моста О’Коннела и надела фартук, готовясь к смене.
— Чего ты хочешь от меня? — спросил Арчи.
— Постарайся помочь кому сумеешь. И это поможет тебе. Начни с нее, Арчи.
Они вместе смотрели на тихую женщину.
— Меня примут за сумасшедшего.
— Так ведь и сейчас люди о тебе не лучшего мнения, верно?
Он призадумался, кивнул, дождался просвета в потоке машин и двинулся через дорогу к кофейне.
— Дай ей еще один шанс, вот и все, о чем я прошу, — заявила Гэби, осушив второй эспрессо в отеле «Меррион» на Меррион-сквер. Место встречи выбрала Гэби, она же до сих пор и вела единолично разговор, а Китти лишь молилась про себя (Арчи рядом нет, никто не подслушает), чтобы Гэби оплатила счет за немыслимо дорогой кофе. Они устроились в саду отеля, вокруг них проходили такие же деловые встречи, и Гэби одним ухом прислушивалась к чужим разговорам, продолжая убеждать Китти. Прервала на мгновение монолог, закурила. Ее, видимо, тревожило, как бы Китти не вычеркнула Эву из своей статьи, и, чтобы закрепить для своей подопечной местечко в престижном журнале, Гэби расписывала карьеру Эвы, перечисляла знаменитостей, которых той довелось обслуживать, издания, в которых она упоминалась. Отчасти эти опасения не были напрасны: Китти не хотела тратить время на Эву, его и так не хватало, а Эва не шла на откровенный разговор, одно вранье насчет игрушечного пони чего стоило. Однако этим решением Китти пока что не делилась ни с Эвой, ни с Гэби. Правда, ни та ни другая отнюдь не были дурочками и могли кое о чем догадаться после того, как Китти дважды уклонилась от предложения встретиться. Эва — из тех людей, которые до конца будут противиться попыткам выведать у них что-то личное. Времени на общение с закрытой книгой у Китти не оставалось.