чистоты, а в волосах нет тины, прервались, толком не начавшись. Что капитан, что наемники единогласно пообещали вырвать мне язык, если я еще раз посмею дерзить их госпоже.
Сама же «госпожа», лишь презрительно морщила накрашенные губки, стараясь не глядеть в мою сторону. Почему-то, когда взгляд ее красивых изумрудных глазок нечаянно падал на меня, миловидное личико искажалось в гримасе презрения и тошноты.
К полнолунию мужики все реже пытались острить и бороться за внимание дамы, ограничиваясь лишь преданными взглядами в сторону своей новоиспеченной госпожи. Только храп одноного пенсионера да сумбурное бахвальство капитана все еще разносились поверх высокой болотной травы. Вскоре умолк и капитан, уставившись на костер широко открытыми глазами.
В отблеске потрескивающего пламени, из-за накренившегося ствола мертвого дерева, блеснуло что-то отвратительно черное. Толстый панцирь насекомого переливался в свете огня, пока многочисленные мерзкие тонкие лапки бесшумно тараторили по мокрой почве. И лишь тошнотворные жвала твари издавали едва слышимый треск, зазывая и подбадривая своих сородичей.
Из высокой травы и гнилых стволов на освещаемый костром островок посыпали гигантские черные пауки. Ну, как гигантские — размером с овчарку. С мерзкую такую, шестиглазую овчарку.
— Крисси, Крисси, малыш... — засюсюкал низкий копейшик, когда богопротивная тварь заползла к нему на колени. — Я знал, что она наврала, знал, что ты выжил... Иди к папе. Да, вот так... — мозолистые мужские руки нежно обвили мерзкое насекомое.
Баюкая тварь словно возлюбленного первенца, он не обратил никакого внимания на острые жвала блеснувшие во всполохе пламени. Мычащему колыбельную себе под нос мужчине, не было абсолютно никакого дела до острых клыков, утонувших в его горле.
Все больше и больше тварей приближалось к одурманенным наемникам, опутывая их многочисленными лапками и нетерпеливо щелкая жвалами.
Почему они не сопротивляются? Околдованы? А почему я нормально соображаю? Может это сон? Может, я все еще лежу под завалом, а все эти пауки всего-навсего галлюцинация умирающего сознания? А может и тот танк мне причудился? Может он просто плод воображения? Олицетворение тоски по прошлому, тяжести совершенных ошибок и неверия, что все закончится хорошо? Может зря я тогда огонь открыл? Может, то и впрямь беженцы были? Может, я все это заслужил...
— Так, а ну-ка отставить! — вспыхнул я, уставившись в яркие зеленые глаза.
Миловидное личико исказилось в смеси ужаса и отвращения. Какой бы потусторонней фигней эта дрянь не занималась, но на меня она явно не сработала!
— Я тебе сейчас покажу, как лейтенантам мозги пудрить! Шаболда болотная!
Не знаю, что за телепатия такая, но все эти философствования из меня еще в первую военную командировку выбили! По уставу не положено офицерам в головы лазить!
Накатившая волна паники уступила гневу. Отбросив брезгливость, и схватив подбирающегося к моим коленям паука, я с хрустом вырвал его жвало и воткнул твари прямо в глаз. Протяжно визжа, насекомое отскочило назад и, напоровшись на костер, вспыхнуло, словно облитый напалмом факел.
Остальные пауки, как по команде, прервались от своих жертв, и от десятка разъяренно щелкающих жвал у меня закололо в висках. Поблизости не было ни пистолета, ни меча, ни даже палки. Зато был костер! Подскочив к излишне красивой женщине, я рывком ухватил ее за мягкие волосы и не обращая внимания на впивающихся в ноги пауков, потащил к костру.
Истошно вопя, брыкаясь и кусаясь, она кляла меня почем зря. Слова: «тварь», «мерзость», «гадость» и «исчезни» чередовались с обещаниями золотых гор, сладострастных ночей и неведомых сил, которыми она одарит меня, если я ее отпущу.
Но хрен там плавал!
Сбрасывая с себя наседающих насекомых и не обращая внимания на бесчисленные укусы, я, наконец, дотащил девушку до огня. Кожа на моем кулаке запузырилась, когда ярко-красная шевелюра вспыхнула зеленым пламенем. Пронзительный вопль объятой пламенем женщины, казалось, раздавался из самой земли. Под напором огня, с ее лица комьями сходила кожа и, касаясь жарких углей, мгновенно превращалась в густой изумрудный пар.
Пауки обезумели и, опутывая меня тонкими лапками, остервенело вгрызались в плоть.
В момент, когда я почти решил, что настал мой конец, раздался громогласный крик пенсионера:
— Ведьма!!! Етить-колотить! Ведьма, мужики!!! А ну подъем, раззявы! В огонь эту тварь, в огонь!
Опустившееся на остров сонное царство взорвалось испуганными воплями и скрежетом извлекаемой стали.
Вгрызшиеся в мою спину и ноги пауки начали один за другим падать на землю под протяжное уханье стариковского протеза. Наконец отпустив обмякшую ведьму, я поймал кинутый капитаном топор и присоединился к сеансу дезинфекции болот от насекомых. Мерзкие твари, почуяв неладное, бросались врассыпную, но зазубренные наконечники и неказистые клинки не давали им и шанса. Обезумев от страха и ненависти, наемники расправлялись с одним пауком за другим, будто пытаясь искупить вину за недавнюю слабость.
Спустя минуту все было кончено.
На островок, усеянный разрубленными и пронзенными тушками насекомых, вновь опустилась гнетущая тишина, прерываемая лишь напряженным сопением десятка напуганных до усрачки мужиков. Морщась от боли и стараясь не глядеть на зияющие рваными дырами штаны, я обернулся на неподвижного копейщика.
На бледно-белом лице низкого мужчины застыла счастливая улыбка. В безжизненных глазах отражались зеленоватые всполохи костра. Только изящные туфли на догорающем скелете, напоминали о былом изяществе ночной гостьи.
С восходом солнца нервное напряжение на лицах мужиков уступило место обычной усталости. В утренних лучах, мертвые деревья и густая болотная трава больше не наводили былой ужас. И лишь куски свежевырытой земли да сложенная из камня пирамидка у потухшего костра, напоминали о случившемся.
Вопреки моим ожиданиями и бессонной ночи, наемники похоронили своих павших товарищей. Не было громких речей или душещипательных откровений. Пара загорелых мужчин упомянула какой-то «свет Бриолуса», что коснется павших, а одноногий пенсионер пожелал им поскорее воссоединиться с предками. Капитан только тихо пообещал, что найдет способ передать заработанную долю погибших их семьям, если они у них были.
И теперь, в братской могиле покоились копейщик, плохо знакомый мне арбалетчик и мальчишка шарпальщик. Обескровленное лицо пацаненка нашлось с первыми лучами восходящего солнца. Блестя мертвыми глазами, он лежал возле повозки, пока мохнатый бык вместе с ишаком флегматично щипали траву у его холодных рук. Похоже, отлучившись напоить животных, мальчишка первым повстречался с ведьмой.
Ведьма, блин... Всякой херни я навидался — обдолбанные наркотой фанатики, продолжавшие наступать на пулеметы даже когда им полбашки снесешь, отбитые на голову садисты, устраивающие в подвалах пыточные музеи, насильники, террористы, про людоедов даже слышал, — но ведьма?! Настоящая?! Нет, это что-то совсем за гранью.
Я привык находить плохое в людях, но встретить истинное