Читать интересную книгу Отчий дом - Ян Винецкий

Петр Николаевич беспокойно поглядывал на темневшие впереди облака. Он поднял правую руку и Вачнадзе тотчас резко снизился, будто провалившись в пропасть, потом вырвался вперед и встал во главе группы. Нестеров все время следил за землей и глядел на карту: Вачнадзе вел правильно. Затем ведущим стал Миша Передков.

Через два часа двадцать пять минут аэропланы снизились над Нежином и, выбрав подходящую площадку, сели неподалеку от города.

Петр Николаевич, Миша и Вачнадзе — все разом выпрыгнули из аэропланов и, обнявшись, побежали по теплой и мягкой траве. Потом стали весело тузить друг дружку и, наконец, повалились на траву.

— Фу, устал! — воскликнул Миша. — Головой так много пришлось ворочать, что шея ноет!

— Это хорошо, — ответил Петр Николаевич. — Кто больше головой ворочает, тот скорее увидит противника!

К летчикам, шатаясь, шел Вениамин Добржанский. Он икал, безмолвно шевелил бледными губами, но в глазах его было что-то безмерно счастливое и гордое.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Петр Николаевич, сознавая свою вину в том, что так нелюбезно встретил фотографа на аэродроме в Киеве.

— Как после именин, — признался Добржанский.

Все рассмеялись.

— И ушам ужасно больно. Пока работал — ничего. А когда приземлились, — тут меня завертело! Зато мировой рекорд группового перелета увидит каждый киевлянин, и не только киевлянин!

— «Не кажи „гоп“, пока не перескочишь», — проговорил Нестеров. — Мы прошли только половину пути.

На дороге из Нежина завихрилась пыль. Вскоре пять извозчичьих пролеток подъехали к стоянке аэропланов. Тут были и начальник Нежинского гарнизона, тучный рыжебородый полковник, и городской голова, маленький толстый господин с розовыми щечками, старенький, с трясущейся головой архиерей с реденькими седыми завитками волос вокруг лысины и с большим серебряным крестом на шее, красивые дамы в длинных платьях и белых шляпах с широкими полями, корреспонденты «Киевской мысли» и местной газеты.

Архиерей осенил летчиков крестным знамением и прошамкал беззубым ртом:

— Христолюбивому воинству слава и благословение господне!

Дамы не сводили глаз с Добржанского, принимая его за летчика и восхищаясь его красотой и могучим сложением. Петр Николаевич отмахивался от назойливых корреспондентов:

— Господа, перелет еще не окончен. Я не могу вам сказать более того, что все участники перелета живы, здоровы и нуждаются в отдыхе. Поймите, господа, что нам требуется отдохнуть!..

Корреспонденты щелкали фотоаппаратами, что-то записывали в свои блокноты.

Нежинский городской голова преподнес Петру Николаевичу серебряный складень с изображением Трех Святителей.

— Теперь нас будут звать «Тремя Святителями», — шепнул Георгий Вачнадзе Передкову.

— Побрился бы, святитель! — отозвался Миша. — Видишь, ни одна дама не удостоила до сих пор тебя ни единым взглядом.

— Ты, Мишука, тоже у них не в фаворе, хоть и побрился! — уколол Вачнадзе.

Петр Николаевич убедился, что отдохнуть не придется, и, с досадою махнув рукой, приказал вылетать…

До Остера ведущим шел Вачнадзе. Петр Николаевич с удовлетворением думал о своих друзьях. Вачнадзе и Передков показали себя вдумчивыми и исполнительными пилотами. Они вели аэропланы точно по карте, ни разу не теряли ориентировки.

Вот и Десна. Отсюда, с высоты, видны камни на дне реки и волны кажутся застывшими, как барханы песка. Добржанский ссутулился над синематографическим аппаратом, фотографируя реку, пароходы, степь в мозаике теней от облаков.

Петр Николаевич покачал крыльями. Это означало: «Группу веду я!»…

На Сырецком аэродроме собралась большая толпа: офицеры и солдаты Третьей авиароты, корреспонденты, фотографы, жители села Святошино, чумазые и неугомонные крестьянские ребятишки…

Заходя на посадку, Вачнадзе заметил цепочку городовых и жандармов, отделявшую толпу от летного поля. «За мной!.. — подумал он. — Городовые для порядка, а жандармы за мной…»

Когда Петр Николаевич выключил мотор, он услышал приветственный рев толпы, увидел Вачнадзе, вылезавшего из аэроплана со складнем в руках.

— Чего это он за икону вдруг взялся? — недоумевал Нестеров, но тотчас приметил, как трусцой, придерживая шашки, бежали к аэроплану Вачнадзе жандармы, и все понял.

Громко забилось сердце. Пропала радость от удачливого исхода перелета. Хотелось улететь отсюда, чтобы не видеть ни жандармов, ни городовых, ни корреспондентов…

Аэроплан содрогнулся, и кто-то обнял Петра Николаевича — тяжелый, сильный.

— Поздравляю! Браво, Петр Николаевич! Браво, родной мой!..

Это был поручик Есипов. Он разжал руки и вдруг, увидав мертвенно бледное лицо Нестерова, спросил в испуге:

— Петр Николаевич, что с вами?..

И как бы отвечая ему, у соседнего аэроплана раздался густой, привычно-сдерживаемый, чтобы не привлекать внимания посторонних, голос жандармского офицера:

— Господин Вачнадзе, я имею предписание немедленно арестовать вас…

— Богохульники! — закричал Вачнадзе с каким-то отчаянным злорадством. — Фуражки долой перед святой иконой!..

Растерянные жандармы сняли фуражки, а офицер позеленел от негодования, но, помедлив, тоже скинул фуражку.

Летчики медленно пошли к толпе, вслед за Георгием Вачнадзе. Жандармы не отставали ни на шаг. Вачнадзе подозвал глазами Нестерова, быстро и очень тихо зашептал:

— Слушайте внимательно, Петр Николаевич. Это, должно быть, последний наш разговор…

Петр Николаевич задыхался, во рту было горько и сухо.

— Они меня сейчас уведут… — продолжал Вачнадзе. — Не могу доверить никому другому. Передайте… Лене… сегодня же: «На Подоле переменить явки. Феоктист — провокатор».

Жандармский офицер подошел поближе к Вачнадзе, но Миша Передков резко отодвинул его плечом:

— Не лезьте в пекло поперед батьки, господин ротмистр, а то люди подумают, что вы главный участник перелета!

Голос Миши дрожал от обиды за милого друга Жору Вачнадзе, которого вот-вот постигнет страшная участь. «В чем он провинился, что его… жандармы?.. И так много их…»

Во всяком случае, Миша был уверен, что разговора Георгия с Петром Николаевичем жандарму слышать нельзя. И он взял на себя заботу охранять их от жандармов.

— И еще, — продолжал Вачнадзе уже громче, — я хочу взять с вас слово, что вы совершите свой подвиг — мертвую петлю. Это очень нужно народу, Отчизне нашей. Прощайте, Петр Николаевич! Я надеюсь, что и в тюрьме услышу о вас и буду рассказывать людям…

Петр Николаевич вдруг заплакал, впервые после далеких лет детства. Горячие слезы бежали по лицу, боль сжала горло, и он не мог произнести ни одного слова.

Миша Передков подбежал к Вачнадзе и со слезами на глазах порывисто обнял его.

Вачнадзе тихо, сдавленным голосом сказал:

— Прощай, Мишутка! Береги Петра Николаевича. Помогай ему!..

Толпа со всех сторон окружила летчиков. Их обнимали, крепко пожимали им руки. Потом толпа стала плотнее, летчиков подняли на руки и стали подбрасывать в воздух…

Вачнадзе выронил икону, и тотчас два жандарма схватили его, скрутили ему назад руки.

Вениамин Добржанский ошеломленно смотрел то на Вачнадзе, которого уводили жандармы, то на хмурого, бледного поручика Нестерова, ничего не понимая…

— Вот как нынче встречают летчиков на Руси! — неожиданно для самого себя звонким голосом крикнул в толпу Миша.

— Что случилось?

— Почему арестовали летчика? — раздавались недоуменные голоса…

Корреспонденты подскочили к Петру Николаевичу.

— Расскажите о своих впечатлениях от перелета, — попросили они.

Петр Николаевич еще более нахмурился и с горечью бросил:

— Спросите у господ жандармов!..

10

В доме Нестеровых поселилась тягостная тишина. Все разговаривали вполголоса, будто при покойнике. Миша Передков часто вздыхал, ерошил волосы и все повторял:

— Что они сделают с Жорой? Ведь он князь, дьявол их возьми!

— А ты в этом уверен? — спросил Петр Николаевич после долгого молчания.

Миша опешил.

— Как?! «Князь Жоржик» — не князь?!

— Точно не знаю… Но думаю, что нет…

Оба снова замолчали, погруженные в невеселые думы. Они вспоминали последние годы, так сдружившие их. Гатчина, Варшава, Киев… Сколько труда, тревоги, споров, сомнений и первых, робких, выстраданных успехов!..

Петр Николаевич с особенной отчетливостью вспомнил, что за все эти годы Вачнадзе ни разу не посетило уныние. Он всегда был весел, пересыпал свою речь шутками, и вместе с тем, с какой-то заботливой, застенчивой мягкостью относился к друзьям.

— Осиротели мы с тобою, Мишутка, — сказал Петр Николаевич и отвернулся к окну. — Они его теперь не скоро выпустят.

— А кто «они»? Жандармы, да? Что ж, над ними нет управы?! — голос Миши звенел и дрожал.