Читать интересную книгу Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский

Восточные германские государства несравненно менее культурны, чем западные германские государства в Рейнской области, в Баварии или, скажем, герцогство Вестфальское. Не так уж велика разница в общественном строе Франции и земель запада Германии; но разница между германским западом и востоком огромна.

Торговые города на западе гораздо увереннее заявляли о себе как о независимых от герцогов и королей; университеты в Майнце, Кёльне и Франкфурте становились заметны во всей Европе. Дворянство теряло привилегии и на глазах обуржуазивалось.

На востоке Германии все и примитивнее, и куда менее цивилизованно. К востоку от Эльбы, как в Чехии, Польше, Венгрии, с XV века нарастала эксплуатация крестьян. Росла барщина, достигая 5—б дней в неделю; крестьян сгоняли с земли, чтобы увеличить барскую запашку. В некоторых государствах Восточной Европы (Мекленбурге, Померании, Польше) даже разрешалось превращать крепостных в дворовых людей, лишая их земли, продавать без земли, менять и дарить. Историки говорят об особом явлении: о «втором издании крепостничества».

Историки справедливо говорят и о причинах, породивших явление: о росте капиталистических отношений, заставлявших помещика выбрасывать на рынок как можно больше товарного хлеба, превращавших и саму землю, и рабочую силу в простые «средства производства». Только вот капитализм–то был везде, а тут, обратите внимание: в Германии «второе издание крепостничества» было вовсе не везде, а только к востоку от Эльбы.

На западе Германии дворянство всё больше обуржуазивалось, всё менее охотно служило в армиях местных владык, всё больше стремилось вести собственное хозяйство, а не получать ренты от правительства. Здесь же, в Бранденбурге–Пруссии, Фридрих Вильгельм заложил основу абсолютизма, создал регулярную армию, подавил выступления дворян и городов против централизации.

Государство курфюрстов Бранденбурга и герцогов Пруссии было крупным на фоне других германских земель, но примитивным и отсталым.

Фридрих I, курфюрст Бранденбурга в 1688—1701 годах, получил титул короля за то, что поставил императору Священной Римской империи солдат для войны за испанское наследство.

Родилось королевство Пруссия, столицей которого с 1657 года был Кёнигсберг, а с 1713 г. — Берлин.

Сын Фридриха I, Фридрих–Вильгельм I правил в 1688— 1740 гг. Он был знаменит простодушным убеждением, что если подданные принадлежат ему, то, значит, и их собственность принадлежит тоже ему. И если король Франции вынужден был платить дороже любого другого за любой товар или услугу, — покупал и одновременно оказывал подданному милость, имевшую вполне конкретное финансовое выражение. А в то же время король Пруссии не платил ничего. Известны случаи, когда он запускал руку в карман богатого купца и непосредственно радовался добыче: вот сколько вытащил!

Король не терпел, чтобы его подданные бездельничали. Вот горожанки перед дворцом заболтались, придя к городскому фонтану. И тут к ним вылетает король, очень толстый и в то же время очень стремительный. Король мчится к бедным женщинам, изрыгая самое отвратительное сквернословие, и хорошо, если смогут убежать: король не только изругает их «какашками», «мерзавками» и «проститутками», он ещё и излупит их палкой. А бегал король очень быстро, несмотря на приличные размеры брюха.

Впрочем, что там всякие глупые бабы, пришедшие по воду! Король бил палкой придворных священников, если ему не нравились их проповеди.

— Чем занимаются эти грязные свиньи, которых я кормлю неизвестно за что?! — орал король и обрушивал палку на священника.

Король не терпел грязи и неряшества. Полиции было приказано делать рейды по городу и камнями бить плохо вымытые стекла в частных домах.

Король был очень бережлив. Если у Елизаветы было 15 000 платьев, то у него — только один кафтан, и король носил его, пока кафтан не расползался прямо на нем. Но даже если надо было сшить новый кафтан, ведь были же ещё и пуговицы! Медные пуговицы переносились на новый кафтан, и король лично следил, чтобы их не подменили и не перелили в более легкие, дерзновенно скрыв часть металла.

Король считал, что только он один вправе решать, что должен делать его сын, причем решительно во всех сферах жизни. Скажем, узнал король об увлечении сына некой Дорисой Риттер, мелкой дворяночкой из Потсдама. С точки зрения короля, эта Дориса Риттер никак не годилась в жены Фридриху — что называется, ни при каких обстоятельствах, и король пришел в совершеннейшую ярость.

По одним сведениям, король собственноручно связал несчастную девицу и начал лупить её палкой по спине и по заду, пока окровавленные обрывки одежды Дорисы не разлетелись вокруг. По другой версии, король действовал более по–королевски; так сказать, более профессионально: велел позвать палача, и уже палач на глазах короля излупил Дорису Риттер до беспамятства.

В обеих известных нам версиях на вопли Дорисы сбежались придворные и с упоением слушали, — видимо, нравы Пруссии мало отличались от нравов Шлезвиг–Гольштейна.

Последующие три года Дориса Риттер провела в исправительном доме вместе с воровками и проститутками, а со своим заблудшим наследником папа «поговорил» примерно так же, только на этот раз уже точно без помощи палача.

Вообще же своего сына, будущего Фридриха II, добрый папочка многократно лупил палкой по самым разным поводам: что–то сын слишком уж увлекался французским языком, играл на трубе, интересовался искусством, читал книги и даже переписывался с Вольтером и энциклопедистами. Папа–король считал, что будущий король не должен заниматься такими глупостями, а если занимается, еще неизвестно, можно ли доверять ему трон. Одно время король–отец подумывал даже казнить неудачного сына: всё равно же от него никакого нет толку.

Сохранились письма юного Фридриха, в которых он писал матери, жаловался ей на жестокость и грубость отца, который постоянно его избивает. До конца жизни у Фридриха сохранялись на ребрах костные мозоли — следствие папочкиных методов воспитания.

Впрочем, голова Фридриха так и осталась на месте, папа решил её все–таки не отрубать; севший же на престол и ставший королем Фридрих II папу простил и даже считал к концу жизни непревзойденным воспитателем.

— Он сумел внушить мне твердые принципы…

Так говаривал порой король Фридрих II Прусский, вспоминая родителя, и очень трудно определить, кто из них вызывает большее отвращение, отец или сын.

Фридриха II Прусского, севшего на престол одновременно с императором Иваном VI, в 1740 году, называли и Великим, и Непобедимым, и Бестией, и, конечно же, «бестией, но великой», и «великой непобедимой бестией», помимо всего прочего.

Фридрих мало изменил способы управления своим государством по сравнению с папой. Разве что привлекал в Пруссию еще больше эмигрантов из всех стран Европы, чем он. Равнодушный к религии, он проводил политику веротерпимости — лишь бы приезжие были полезны и исправно платили налоги. Ему служили и католики, и протестанты, и крещеные евреи.

Фридрих демагогически провозглашал свободу печати… на деле же ввел жесточайшую цензуру, и газеты Пруссии дружным хором исполняли славу своему королю.

Фридрих продолжал делать то же, что всю жизнь делал его отец, — выращивал жестокое, отсталое государство, в котором гражданское общество допускалось ровно постольку, поскольку над ним и за счет него существовали государство и армия.

Свобода конкуренции, свободные выборы, работа ратуш и магистратов — это было для горожан. Крестьяне находились в «крепости» у помещиков, а дворянам запрещалось самим торговать, заводить промышленные предприятия или становиться банкирами. Дворянам предписывалось служить в армии!

Жесткая политика по отношению к дворянам оборачивалась кое–чем хорошим — например, в Пруссии было много квалифицированных и притом достаточно послушных офицеров. Они не пытались становиться верхним слоем буржуа, как в Нидерландах, Англии и Дании, не были развращены французской выдумкой, будто король — это лишь первый среди равных.

Прусский офицер служил истово и честно, порой получал от короля весьма существенные пенсии и поместья… Но вообще–то Фридрих предпочитал разовые подачки, даже порой очень крупные — чтобы офицер, а уж тем более его дети, принуждались и дальше служить. И конечно же, прусский офицер прекрасно знал, что король — это светлое величество, а не какой–то там первый среди равных, смешно сказать.

Фридрих II ухитрился, будучи королем небольшого государства, иметь третью по размерам европейскую армию. При численности прусского населения в два с половиной миллиона человек прусская армия достигала размеров в 200 тысяч человек. Впрочем, далеко не все в ней были пруссаки и вообще немцы. Вербовщики Фридриха искали будущих солдат везде, по всей Европе, и меньше всего интересовались их национальностью, убеждениями или их отношением к прусскому королю. Бывало, подходящему по физическим статям новобранцу предлагали то, что мы называем контрактом: особенно тем, кого планировали сделать унтер–офицером.