Так же быстро Карла Петера Ульриха перекрестили в православие, назвали Пётром Федоровичем и провозгласили наследником престола. С этим не было трудностей.
Вот с другими планами Елизаветы на «чертушку» (она, впрочем, чаще называла его «племяшкой») все оказалось много сложнее, в том числе и по её собственной вине. Елизавета хотела многого, почти невозможного: обрести близкого человека в том, кто воспитывался в другой общественной среде, в совершенно иных условиях жизни; и в том, кто уже психологически очень изуродован. А одновременно хотела, чтобы племянник был хорошо воспитан и образован, соответствовал своему месту в жизни. Это были две разные, не очень сочетаемые между собой задачи — потому что сама Елизавета была почти не образована, к царствованию не,подготовлена, и сделаться для нее близким человеком означало совсем не то, что пытаться стать хорошим царем.
Одной рукой императрица нашла для племянника учителя, который как будто и впрямь мог что–то сделать с «племяшкой». Это был академик Яков Штелин, искусствовед и гравер, собиратель исторических анекдотов (которыми воспользовался и автор сих строк) и автор интереснейших мемуаров об эпохе Петра III, о событиях 1740–1760 годов [55].
В 1742 году Яков Штелин разменял 33–й год жизни; с 1735 года он находится в России, хорошо знает её и любит. С портретов смотрит человек добродушный, спокойный и мягкий… Но и не лишенный типично германских черт, в том числе и стерженька железной воли, и умения делать так, как он считает нужным. Чувствуется, что этому человеку не занимать и терпения, и упорства; что он очень обо многом «знает, каким оно должно быть», и готов приложить немалые усилия, чтобы сделать «как надо». Словом, Яков Яковлевич Штелин, судя по всему, был типичным порождением Германии… но как раз той Германии, которую презирало титулованное мужичье и о которой Пётр II! не имел решительно никакого представления.
Елизавета познакомила Петра и Якова Штелина так же трогательно, как встретилась с племянником:
— Я вижу, ваше высочество часто скучает и должен научиться многому хорошему. И потому я приставляю к нему человека, который займет его приятно и полезно.
По крайней мере, так передает эту историю сам Я. Штелин.
Яков Яковлевич прекрасно уловил интересы Петра, и нельзя сказать, что так уж их и не учитывал. Русскую историю он преподавал по старинным монетам, которые приносил с собой на занятия, или делал модели старинных крепостей и старинных орудий; приносил книги с чертежами крепостей и городов.
Петр III увлекался игрой в оловянные солдатики, причем охотно играл в них не только в этот период своей жизни, в четырнадцать–пятнадцать лет, но и много позже, лет по крайней мере до тридцати. Так вот, рассказывая об исторических событиях, Штелин и его воспитанник раскрашивали солдатиков в цвета мундиров воюющих сторон и играли во взятие крепостей и ведение военных действий.
Новейшую историю России Штелин излагал по медалям Петра I, а два раза в неделю читал воспитаннику европейские газеты. Через статьи в них воспитанник знакомился с историей европейских государств, с политикой, а заодно с картами и глобусами.
Короче говоря, Яков Яковлевич умел и развлечь ученика… Но и был достаточно непреклонен: отведено время для занятий? Будем заниматься! Его высочество плохо себя чувствует? Позовем лекаря, пусть скажет, в силах ли царевич заниматься. Его высочество устал? Тогда погуляем, а во время прогулки будем говорить о важных предметах.
Система Штелина быстро начала давать результаты, но в том–то и дело, что одной рукой давая Штелину возможность образовывать и воспитывать принца, Елизавета другой рукой изо всех сил ему мешала. То есть она, наверное, искренне хотела видеть племянника на уровне поставленных задач, но так же искренне, так же простодушно не понимала, что для достижения результата необходимы время и усилия. И что авторитету Штелина нельзя создавать противовесы.
Елизавета хотела, чтобы племянник знал французский язык и историю, но, дико невежественная, окруженная такими же невежественными людьми, она сама же считала всякое учение скучищей и бессмысленным препровождением времени. И давала племяннику заметить свое отношение: простовата была у нас царица, что поделать.
Воссоединившись с племянником, Елизавета не хотела с ним расставаться ни на час и, уж конечно, считала необходимым его участие в светской жизни: в постоянных балах, маскарадах, праздниках и поездках.
Есть хорошая американская поговорка: «твои дела говорят так громко, что я никак не расслышу, что же ты говоришь». Елизавета громко говорила о пользе учения, но сама же отменяла занятия, гнала Штелина, считая веселье и выпивку куда более важным, чем французский. И сама же делала лукавое выражение на лице: мол, ты ёще маленький, ты учи географию, а мы займемся чем–нибудь поинтереснее.
Петр Федорович так и не полюбил ни тетки, ни её двора. Судорожное веселье, танцы, оркестры — это ему было попросту неинтересно. Танцевал он плохо и со скукой, в карты не играл, а если садился, то в самые примитивные игры, не требующие сложного расчета. Вести задушевные беседы до утра? Но долго разговаривать царевичу было трудно, не о чем, да и плохо он знал русский язык. К тому же пить долго, смакуя напитки и закуски, одновременно получая удовольствие от общения и веселья, он не умел. Обычно Петр быстро напивался и шел спать, а мнение окружающих и их занятия его совершенно не интересовали.
Даже развратничать он не умел и не хотел. Намеки и куртуазные беседы дам не понимал (или все–таки «понимал»? Бог знает…), а раз вывел за руку из своей спальни некую из княжон Лопухиных. То есть у него происходили романы, но в основном до Елизаветы Воронцовой. С тех пор, как он откровенно увлекся Елизаветой Воронцовой, он не скрывал своего увлечения, а общение с другими дамами как–то отодвинул. О том, что представляла из себя Елизавета, судить трудно, потому что мы знаем о ней в основном от врагов — от придворных клевретов счастливой соперницы, Екатерины II. В их же устах «краснорожая Лизка» — это еще почти комплимент.
Цвет лица Елизаветы не изучал, спорить не буду. Но вроде бы Елизавета Воронцова могла похвастаться и воспитанием, и образованием, и общей культурой. И была очень, очень неглупа.
Но кем бы ни была Елизавета, могла ли она составить счастье принца и наследника престола, а Петр был ею очень увлечен, планировал даже развестись с Екатериной и жениться на Елизавете. И что характерно — Пётр III Федорович был Елизавете верен. Несколько раз у него появлялись другие женщины, но было это всякий раз непродолжительно, и эти свои романы Петр Федорович от Лизаветы Романовны скрывал: не хотел, видимо, делать ей неприятное.
Так что и куртуазной игры в любовь, встреч, расставаний и сцен под музыку в танцевальной зале или при прогулках Пётр не искал и не хотел. В чем можно увидеть как некоторую примитивность, так и поведение душевно здорового человека.
Так что двор Елизаветы был Петру невыносимо скучен (а он сам был скучен этому двору), чувствовал он себя при дворе напряженно, у него не было интересных занятий во дворце. Быстро Пётр стал отлынивать от маскарадов и балов, от пьянок, пиров, танцев, прогулок. Не потому, что возжаждал книжной премудрости и полюбил общество Штелина. Как раз позиция императрицы давала ему прекрасную возможность не заниматься, и он прилагал максимум усилий, чтобы учиться поменьше.
Так что план тетки образовать царевича натолкнулся на сопротивление самой же тетки. Даже по–русски говорил и писал он плохо, а по–французски почти не говорил. Ненависти к этим языкам, как к латыни, он не испытывал, но и знать их толком не знал.
В дневнике Штелина есть очень любопытное место, где указано, чем занимались учитель и ученик, и оценка — как реагировал, как занимался ученик. Приведу выдержку:
«6 октября 1743 года. Составили профиль по данной линии на плане. — Очень хорошо.
7 октября. Начали читать о Дании. — С нуждою.
Рисовали по старо–голландскому чертежу профили, чтобы исправить старую ошибку. — Неутомимо.
1 октября. Продолжали историю самозванцев с показанием выгод, какие хотели себе извлечь из России соседние державы, и часто извлекали. — Совершенно легкомысленно.
1 октября. Занимались древнею историей Дании до Вольдемара III. — Буйно.
10 октября. Профиль с плана по Когорну. — Прекрасно».
Что ж! Нельзя отказать царевичу, по крайней мере, в одном прекрасном качестве — в целенаправленности. Царевич хотел заниматься только одним, любимым — армией! И занимается «прекрасно» или «неутомимо». А заниматься всем остальным он не хочет и потому занимается «буйно» или «совершенно легкомысленно».
Но из этого, конечно, вовсе не следует, что нравы теткиного двора становятся ему интереснее. Позицию тетки он использует только для одного — для борьбы с ненавистным учением.