этой презентации с демонстрацией, как повлияют все эти ходы и телодвижения, что, наверняка, обнаружатся, а пока для него и для Леры за семью печатями… Вот и у вездесущего Петровича, кроме обещанного гонорара за экспертизу Брагинских программ и прочих результатов своя мимолетная странная миссия… Пусть признался в чем-то человек, мол после вдохновивших его «Негров» и курить бросил, и с ползанием на брюхе завязал, только и он в Гурзуфе возник не случайно, чтобы выполнить свою быстрокрылую миссию и раствориться после ее выполнения в пространстве… Как будто и не было его: налетел легким облачком и исчез, выполнив странную миссию, сам вдохновившись, а теперь Брагина на новые подвиги вдохновив… Своим безыскусным, всамделишным удивлением, что можно, оказывается, делать великие дела фаната не за деньги, а ради любви и ради улыбки любимой…
А может Брагину дело с экспертизой, с тем же ошарашенным, комплексующим, рассыпающимся в комплементах Петровичем показалось чрезвычайно простым и ясным? Неужели все ему ясно с самого начала и до конца? Неужели ему так дорога тога влюбленного бессребреника, не желающего ни подо что на свете прогибаться и никому на свете продаваться в мире, где все продается и покупается? Откуда было ему знать, что впереди еще такая морока, что способна все на свете заморочить, всех истерзать и измучить – неизвестно за что и почему? Если знать, куда его дело, их дело с Лерой загибается, на какую тропку выводит, может, и соломки б подстелил – на всякий случай – только кто знает все и, кто доверяет полностью всем своим тайным предчувствиям и предощущениям?.. Мало таких… Вот и Брагин не доверял всем своим предчувствиям, только главным и добрым, а в плохих всегда сомневался, гнал их прочь – напрасно или нет, кто знает?.. «Интересно, когда выступят эксперты, – подумал Брагин, глядя на улыбающуюся Леру, радующуюся его успеху и ничего не подозревающую.
– Вот и ладушки, забирайте свою заветную флэшку, Евгений Михайлович, все в порядке, – сказал нарочито громко в микрофон Петрович и незаметно подмигнул Брагину. – Диагноз был верен – ваш комплекс из разряда выдающихся на мировом рынке, я бы сказал непревзойденных…
Во время легкой суеты и неразберихи, когда председатель пытался взять бразды правления в свои руки, но так и не смог ни у кого добиться вразумительного ответа: стоит ли, а если стоит, то где и когда состоится обсуждение, в узком или широком круге, Брагин прицепился мыслью к словечку «прогноз». Может это понятие применительно к распознаванию и определению вялотекущей или неизвестной никому болезни на основании замечаемых местных изменений, предполагаемых причин, а также особенно выдающихся явлений ее поможет разобраться с будущим живого организма. Вспомнил, что различают диагноз анатомический, этиологический и симптоматический, а искусство распознать болезнь называется диагностикой, особой формой предчувствия на предмет выявления болезни, определения шансов жизни и смерти. «Вот и я на пике радости, свершения устремлений, выполнения целей, поставленных в любовном порыве почему-то думаю о шансах жизни и смерти, – думал с горькой иронией Брагин, принимая поздравления коллег, – странно и горько это». Он уже почувствовал прикосновение руки и услышал ее голос, сообщивший, что их приглашают на торжественную процедуру в узком кругу в гостевую гостиную, где уже накрыт стол…
– Слушая, я так проголодалась, – сказала Лера, – что у меня нет сил на поздравления…
– А на поцелуй есть? – подставил ей щеку для поцелуя Брагин.
– На него всегда силы есть – даже у голодной девушки… – Она поцеловала его нежно-нежно, так страстно, что у него пошли мурашки по спине.
– Куда мы идем, – спросила тихо Лера.
– На фуршет в графских апартаментах, – хмуро ответил Брагин, – что Гиви с Вахой сподобились устроить по случаю успешной презентации.
– Ты чем-то расстроен?
– Откуда ты взяла? Ты же видишь свечусь от радости… Правда адским пламенем нахлынувшей тоски и грусти… Не обращай внимания… Всегда в конце дела охватывает необъяснимое опустошение…
– Ты давно знаешь Гиви с Вахой?
– Недавно, с позавчерашней ночи…
– Но ночь ты провел со мной…
– За вычетом времени на поход в вагон-ресторан…
– Вот это да, – Лера сделал круглые глаза уже на подходе к старинному зданию в парке у фонтана «Ночь», – значит, они только позавчера познакомились с тобой, а сегодня во время нашего знакомства просто рассыпались передо мной в комплиментах… Как будто не ты, а я доклад сделала и демонстрацию провела…
– Ты же было моим главным ассистентом, Лера…
– Вместо Петровича?..
– Петровичу судьба уготовила роль второго вспомогательного ассистента, и он против этой роли не возражал, как ты видела…
– Проницательность и толерантность Петровича не знает границ. Я особенно не прислушивалась к вашему разговору. «Негру» – это вино типа «Алушты?..
– Для Петровича отныне нет лучше в мире вина, чем «Негру».
– А для меня отныне, нет лучше в мире вина, чем «Алушта» в нашем ночном поезде. А для тебя Евгений?..
– А для меня отныне нет лучше в мире вина, чем «Алушта» и «Негру». Разумеется, в разряде красных марочных вин, творящих чудеса с хрупкими девушками и матерыми мужиками…
– Не ожидала в компании Гиви, Вахи и Петровича увидеть моего незабвенного Гарика, – с легкой смешинкой в горле, но как-то неуверенно нараспев произнесла Лера, – вот уж век живи – век удивляйся. Было бы поистине чудом, если бы он сделал точно такие же выводы, какие сделал Петрович в связи с «Неграми», а я в связи с «Алуштой», и действовал в соответствии с ними… То есть с добрыми оптимистичными чувствами, без всякого зла… А он зло постарался вселить в Игоря – только не знаю зачем и каким образом…
– Зато я догадываюсь – каким образом, – хмуро сказал Брагин, только не знаю, как и ты, зачем…
– Боюсь, что скоро все выяснится…
– В любом случае, держи себя в руках и не плачь… Твои слезы меня убивают… Увидел их в твоем номере – и сердце оборвалось…
– Постараюсь… – она хотела что-то сказать Брагину, очень-очень важное, но только устало и грациозно махнула рукой, как-нибудь после. – Постараюсь…
На крыльце старинного дома в тени златоглавых деревьев их поджидали Гиви, Ваха, Петрович, Гарик вместе с неразлучной троицей американских профессоров-экспертов, державшихся обособленной кучкой с заметной холодностью, если даже не вызывающей надменностью. Представляя хорошо знакомых американских профессоров, Петрович на великолепном английском сделал все возможное и невозможное, чтобы растопить ледок недоверия и холода. Может, его врожденное нагловатое остроумие сыграло свою роль, может, хорошее впечатление, которое произвел на них докладчик, точнее, его доклад с демонстрацией программ, только на пышной парадной лестнице холод и надменность с американцев, как