рукой, он медленно всплыл на поверхность со дна скопившегося внизу густого удушливого времени…
Заместитель нашел-таки повод и не преминул заглянуть к ней: отодвинул жалюзи и, склонив набок испещренное морщинами ханжески улыбчивое лицо, произнес:
– Лариса Ивановна, вы не забыли, что к завтрашней планерке надо подготовить и распечатать справку? Я бы вам помог, но многого из требований дирекции даже не представляю…
– Да-да, конечно. Для того и пришла.
И все-таки он сумел застать ее врасплох – уж слишком поспешно она ответила. А вдруг он догадается?
Подошла к зеркалу, долго вглядывалась в свое лицо. Мысленно она все еще оставалась в кабине пилотов.
Пару часов пришлось потратить на сбор и анализ материалов для дирекции. Справка была готова.
Лариса, как всегда, купила вкусненького и чай в немецкой пирожковой «Штолле» напротив и, вернувшись в офис, вновь предалась воспоминаниям. Подобно человеку, ныряющему в постель досмотреть прерванный сон, она, повертевшись на стуле, с легкостью вернулась в позавчерашний день, в кабину Ил-62…
В сопровождении Игната они прошли в салон, наблюдали за уборкой. Потом осмотрели камбуз бортпроводников, размещение аварийных выходов.
Похоже, что именно тогда Лариса произнесла:
– Я вам очень признательна за то, что уделили нам с сыном столько времени. В знак благодарности хочу пригласить вас завтра куда-нибудь на ужин, если вы свободны.
Хотя тон ее оставался сдержанным и светским, во взгляде Подгорного читалось искреннее удивление.
Ларисе вспомнился вчерашний ужин в «Корсике»… Вежливый ужин – не более того. Он держался уважительно и достойно, как и подобает офицеру. Потом долго гуляли. Валерий сказал, что проводит ее до дома, и они дошли до бульвара Победы, а потом, не решаясь расстаться, сидели на скамье, откуда хорошо был виден порт. Говорили о разном. После ухода мужа она ни разу столь долго не разговаривала с мужчиной на посторонние темы…
Расставшись с Ларисой и условившись встретиться вечером после того, как она освободится, Подгорный на автобусе вернулся в аэропорт, потом заехал в уютную гостиницу «Усадьба у речки», недолго пробыл в своем номере, тут же вновь вызвал такси и отправился в центр города. Не придумав лучшего, он решил провести время в Ботаническом саду. Дошел до урочища Чертов Стул, с которого открывалась живописная панорама на столицу Карелии. Несмотря на не по-весеннему жаркую погоду и воскресный день, здесь было безлюдно.
В уголке рта угнездился кусочек горячей папиросной бумаги, появился неприятный запах оплавляющегося сигаретного фильтра… Наблюдения дневного пейзажа Подгорного перемежались впечатлениями вчерашнего вечера и прошедшей ночи. Вновь и вновь он ворошил свою память, пробуя свои воспоминания на вкус и запах.
Лариса вчера спросила его:
– Почему вы не женаты?
Он с улыбкой ответил:
– Нет желающих идти за воздушного извозчика.
Собирался ответить совсем по-другому:
– У моих сослуживцев по двое, по трое детей. Им присылают видео, они могут напрямую говорить с малышами, по многу раз пересматривать послания из дома. Они сами отказались от счастья быть свободными в самой свободной из стихий. Да, я не делал ничего, чтобы обзавестись семьей, зато всегда жил с мыслью о собственной уникальности. Ведь однажды под утро прозвучит одинокий горн, низко спустятся грозовые облака и далекий твердый голос назовет твое имя… И тогда ты оставишь все и шагнешь навстречу судьбе… Пока жил с этой мыслью, мне незаметно перевалило за тридцать.
Но ничего такого он не сказал. Посчитал, что собеседница вряд ли поймет.
Не рассказал он и о своем образе идеальной любви. Ему казалось: на пути к лучшей в мире женщине – той, которую встретишь лишь раз в жизни, – обязательно стоит смерть. Любовь – она и есть смерть. Именно она отчаянно зовет и неотступно притягивает друг к другу ничего не подозревающих влюбленных. Кому-то его рассуждения могут показаться слащавыми и патетичными, но именно так он это и чувствовал, в его голове сливались воедино любовь, темная страсть стихии и рев неодолимого штормового ветра, круговерть грозовых облаков и молнии, смертельно опасно бьющие в корпус воздушного судна…
Подгорный думал о том, что эта женщина и есть та самая, единственная. Думал, мечтал, грезил, но не мог произнести этого вслух, даже сейчас, вдали от нее… И вот теперь они встретились, достигнув пика: он – мужественности, она – женственности, спаянные губительной любовью-смертью. В их встрече для него не было ни дешевой дружбы, ни жалости, ни анемичных юношеских нежности и наивности. Они вместе уже отправились в путешествие на самое дно своих душ, каждый – в гигантскую Марианскую впадину, куда до сих пор не ступала нога человека.
Нет… Он не мог поделиться с Ларисой даже частью своих безрассудных, разорванных, до конца не оформившихся мыслей. Вместо этого он произнес:
– Случается, во время долгого рейса заглянешь на кухню бортпроводников, мельком увидишь веточку петрушки или кусочек тыквы. И почему-то эта мелочь ножом проникает в сердце. Ты просто забыл, как мила тебе эта земная чепуха…
– Мне кажется, я вас понимаю, – любезно отозвалась Лариса. Ее обрадовала возможность разделить точку зрения собеседника – чисто женская черта, между прочим…
Откуда в середине апреля комары? Неужели в подвалах успели дать приплод? Подгорный отогнал насекомых от ног Ларисы. Вдали расширялись и сужались бортовые огни стоящих недалеко от порта судов.
Ему хотелось рассказать о необычной страсти, приходящей без видимых причин и гонящей человека туда, где, кажется, и смерть уже не страшна… Но вместо этого он стал рассказывать о себе, как остался без семьи и близких, как пошел в авиацию, чтобы хоть в чем-то изменить свою унылую жизнь. О полной свободе от земли с ее обычными тяготами и заботами. Впервые поведал совсем незнакомой женщине. Сам, по собственной инициативе.
В конце своей довольно жалкой истории Подгорный с гордостью назвал его нынешние накопления, показав себя заурядным тщеславным хвастуном, отклонившись от рассказов о небесной силе и необыкновенной щедрости настоящего героя, о которых так жаждал поведать еще минуту назад. В этом проявилась другая, мелкая и немного хвастливая сторона его неровного характера.
Валерий собирался говорить о воздушной стихии… о том, что стихия похожа на женщину, в то время как реальная женщина из плоти и крови всегда далека… Так далека… Уж он-то очень хорошо это знает. Но вместо такого признания с его уст слетел лишь привычный куплет: «Каменный, холодный звон, ⁄ Лунный танец замедлен, ⁄ В одиночестве – ⁄ Как жить теперь?»
– Глупо, да? А между прочим, это моя любимая песня.
Лариса кивнула, а Подгорный подумал: «Она не хочет обидеть меня – сделала вид, будто знает