Жорж-Альбер отчаянно заверещал, будто сердился на нее за то, что она начала строить глазки англичанину и обмениваться с ним любезностями. Жорж-Альбер явно выказывал признаки ревности.
«Сказать по правде, я ошибалась. Он может быть очень мил, когда захочет, этот капитан!» — подумала юная кокетка, опираясь на руку, предложенную ей угрюмым полковником Бамбертоном.
«Красные мундиры»[15] помогли Батистине подняться в карету с плотно задернутыми шторками. Девушка едва успела рассмотреть множество палаток, стоявших вокруг той, где ее допрашивали. Вдалеке какой-то странный гортанный голос выводил незнакомую мелодию. Карета тронулась. Батистина поняла, что они проезжают через военный лагерь, Они часто останавливались, видимо чтобы пропустить встречную телегу, пушку или другую карету.
До ушей Батистины долетали взрывы смеха и короткие, отданные грубыми голосами приказы, которых она не понимала.
Полковник Бамбертон, относившийся с явным неодобрением к плану молодого капитана, был мрачно молчалив и только беспрестанно теребил свои усы. Жорж-Альбер воспользовался тем, что суровый офицер не обращает на него внимания, и тайком немного раздвинул шторки. В английском лагере от множества горящих факелов было светло как днем. Там царила такая же суматоха, как и на дороге к Валансьену. Жорж-Альбер бесцеремонно ткнул Батистину рукой в бок, чтобы она тоже посмотрела в окошко. «Красные мундиры» разгружали телеги и тележки с боеприпасами, без конца сновали туда и обратно; и, вообще, все это напоминало потревоженный улей.
— Bloodi french gile![16] Противный маленький француженка! — взревел полковник, переходя на ломаный французский, чтобы у Батистины не осталось никаких сомнений в том, как он относится к проявленному ею любопытству. У него был ужасный английский акцент. Бамбертон быстро задвинул шторки, продолжая что-то зло ворчать себе под нос.
«Грубиян! Хам! Дубина!» — ругательства так и просились на язычок, но Батистина благоразумно промолчала.
Карета мягко катила по дороге. Батистине показалось, что они проехали около полулье. Девушка поняла, что они выехали за пределы лагеря, так как колеса застучали по мостовой, и в узенькую щелку Батистина смогла разглядеть улочку какого-то городка.
Вдруг карета остановилась. Дверцы распахнулись, по бокам встали четверо солдат. Бамбертон почти втолкнул Батистину в сад перед большим красивым домом. Они быстро поднялись по ступенькам и вошли внутрь.
Дом принадлежал, должно быть, нотариусу или какому-нибудь представителю судейского сословия. Здесь приятно пахло воском, лавандой и мылом, как во всех голландских и фламандских домах, ибо всем известно, что голландки и фламандки помешаны на чистоте. Они прошли через гостиную, миновали столовую. За окнами простирался большой парк. Ветви деревьев заглядывали прямо в окна. В доме было полным-полно англичан.
Батистина посмотрела на Жоржа-Альбера и тяжело вздохнула. Да, с ними сейчас обращались хорошо, но было совершенно ясно, что оба они пленники. И поведение полковника ясно говорило о том, какова будет их участь.
— Ваша комната здесь, на второй этаж! — буркнул полковник, еще сильнее закручивая усы.
Батистина последовала за ним наверх. Шествие замыкали двое солдат. Полковник открыл дверь и пропустил пленников вперед.
— Вот ваш комната, рядом будуар. Если вы иметь нужда, стучать, часовой открывать и все исполнять. Вы быть наготове через час! — буквально прорычал Бамбертон.
— Быть готовой? Но к чему? — воскликнула Батистина.
— Вы ужинать с его светлость герцог Камберленд! — рявкнул полковник.
— Как мило было с вашей стороны похитить меня, но забыть мои платья! Мне просто нечего надеть! — язвительно заметила Батистина.
Выведенный из себя полковник возвел глаза к небу и завопил:
— Мадемуазель, вы выбирать из военный трофей! — он открыл битком набитый платьями гардероб.
Батистина радостно вскрикнула и сразу же забыла о присутствии полковника, даже о самом его существовании. Ее также ничуть не задело упоминание о военных трофеях. Туалеты были прекрасны, а откуда они взялись — ее не интересовало.
— Вы не иметь нужда больше ни в чем? — вздохнул измученный полковник.
— О нет! Нуждаюсь, очень нуждаюсь… Я хочу получить горячую воду.
— О-о? Но зачем?
— Как это зачем? Представьте себе, для того, чтобы помыться!
— Отлично! Я присылать одна голландская женщина помогать вам! — сказал полковник, выходя из комнаты и поворачивая в замке ключ.
Жорж-Альбер тотчас же знаком поманил Батистину к окну, но англичане были вовсе не так глупы, чтобы оставлять окна открытыми. Ставни оказались заперты снаружи. Дверь вновь отворилась. Батистина едва успела отскочить от окна и присесть на постель. Часовой пропустил в комнату толстую голландку с лоснящимся от жира лицом. Женщина приветливо улыбалась. Она несла два огромных кувшина, из которых валил пар.
— Ах, какое счастье! — воскликнула Батистина, торопливо раздеваясь и с наслаждением погружаясь в лохань, стоявшую в туалетной комнатке.
Жорж-Альбер стыдливо отвернулся. Красота обнаженной Батистины была воистину ослепительна. Толстая голландка старательно терла девушке спину, взбивала мыльную пену и ополаскивала шелковистую кожу. Казалось, ей и дела не было до того, что Батистина принадлежит к вражескому лагерю.
Батистина встала и увидела свое отражение в зеркале. Она разглядывала свое тело, круглые груди с розовыми сосками. Батистина вдруг подумала, что создана для любви… Но в чем, собственно говоря, заключалась любовь? Что это такое? Она представила себе, как мужские руки прикасаются к отливающей перламутром груди… Она вспомнила поцелуи Жеодара, ее первые поцелуи в жизни! А затем и восхитительное ощущение, которое испытала, когда ласковые руки Людовика прикоснулись к ее груди… все это было так ново, так заманчиво, но в то же время подспудно таило в себе какую-то угрозу.
Она не могла сказать почему, но Эрнодан казался ей менее опасным, чем те двое. Ей нравилось класть головку юноше на плечо, с ним всегда было легко и спокойно… девушка задумалась и стала машинально вытираться большим полотенцем, поданным голландкой. Она подняла кверху руку, чтобы подхватить и удержать на весу копну волос.
«А если бы Флорис вдруг увидел меня обнаженной?!» — обожгла ее мысль. Сердце в груди Батистины забилось гулко и часто. Девушка покраснела. Почему, ну почему он так странно вел себя в Версале? Ведь он был просто очарователен и на какую-то секунду вскружил ей голову!