Читать интересную книгу Тайная жизнь непутевой мамочки - Фиона Нилл

Входная дверь открывается, и мы оказываемся в прихожей дома, где живет Само Совершенство.

— Неужели? — Ошарашенная тем, что услышала, я захлопываю за собой дверь. Я забыла, как точно умеет Эмма использовать лесть, чтобы добиться своего. Она вынимает из кармана клочок бумаги и, глядя в него, начинает набирать цифры на сигнализации.

— Ну да… Ты же привыкла иметь дело с непредсказуемыми ситуациями при неблагоприятных обстоятельствах! У матерей это хорошо получается.

— Ты делаешь из меня члена отряда особого назначения! — Я оглядываюсь. Не знаю, чего я ожидала, — такой роскоши, как время на размышления, у меня не было. Я включаю свет и таращусь на люстру из разноцветного хрусталя, которая отбрасывает цветные блики на кремовые стены. На столе рядом с огромным зеркалом букет цветов. А в нем — отражение черно-белого семейного портрета, висящего у основания лестницы.

Привлекательная мамочка в непринужденной позе лежит на траве. Рядом с ней супруг. Гай. В глубине виден дом — по-видимому, их пристанище в Дорсете. Ее голова запрокинута назад, она смеется. Гай смотрит на нее несколько снисходительно. Все их четверо детей тут же. Летний день. На детях купальники, на их матери обрезанные джинсовые шортики с бахромой, открывающие взгляду совершенство ее длинных ног. Эмма подходит, чтобы взглянуть на фотографию, и вздыхает.

— Как меня угораздило вляпаться во все это? — устало роняет она.

— Фотографии никогда не расскажут тебе всего, — замечаю я, пытаясь ее утешить. — Они всего лишь проекция того, какими люди хотят казаться в глазах других.

Букет в вазе на столе составлен из пурпурных аллиумов, сирени и зеленых хризантем.

— Точно такой же он прислал мне на день рождения! — печально говорит Эмма. — Должно быть, он получил целую партию от Полы Прайк[86]. Пойдем, давай искать автоответчик!

Мы прокрадываемся в огромную двойную гостиную, которая примыкает к прихожей, и разуваемся. Деревянные ставни закрывают окна размером от пола до потолка. Я включаю небольшую настольную лампу в той части комнаты, окна которой выходят на дорогу. Автоответчик здесь, его индикатор мигает, свидетельствуя о принятых сообщениях.

— Надеюсь, они не принимают их дистанционно! — озабоченно бормочет Эмма, покусывая рукав своей черной рубашки. Какая она сейчас маленькая и несчастная! Я нажимаю кнопку «воспроизведение». Голос Эммы заполняет пустоту огромного дома. Она медленно и сурово ведет рассказ о себе и Гае, обращаясь к его жене. Я сажусь на стул перед письменным столом, снимаю очки и сонно тру глаза.

— Ваш муж живет двойной жизнью… — слышу я. Я хочу послушать дальше, до конца, но Эмма проворно подходит и нажимает на кнопку «Удалить», прежде чем я успеваю остановить ее. Я чувствую себя немного обманутой: мне очень хотелось получше узнать Эмму — у нее есть стороны, доступа к которым я не имею.

— Не хочу, чтобы ты все это слышала, — говорит она. — Я тут в полной патетике, доведенная до отчаяния. Моя рациональная половина понимает, что мне следует покончить с Гаем, но у меня не хватает на это сил. Я ни с кем никогда не была столь близка. Думаю, он чувствует это, когда говорит, что любит меня, однако теперь я понимаю, что он также счастлив и со своей семьей, в то время как моя жизнь состоит в ожидании того, когда он вернется. Я никогда не ощущала себя такой беспомощной. А ведь сразу было ясно, что так все и окажется. — В ее голосе звенят слезы. — Я ее понимаю. Так всегда бывает, когда ты становишься от кого-то зависим. Силы покидают тебя. Это случилось с моей матерью, теперь то же самое происходит со мной.

— Влюбиться — дело рискованное, — говорю я, преодолевая оторопь от резкой обнаженности ее суждений, высказанных столь откровенно. — Но это не признак слабости. Это может быть и признаком силы. Периоды сомнений и несовместимости неизбежны, и когда их удастся преодолеть, они превращаются в нечто даже еще более ценное. Давай же спустимся и нальем себе по чашечке чая!

Она слабо смеется.

— Как я хотела бы иногда быть тобой, Люси! Все одним махом взяла и разложила по полочкам!..

— Не смеши меня. Это карточный домик! В любой момент может рассыпаться, — отзываюсь я уже с лестницы, ведущей в кухню в цокольном этаже.

Я включаю свет. Перед нами длинная, как посадочная полоса, простирается кухонная зона. На одном ее конце стоит чайник, на другом я замечаю стопку бумаг. Зубами стащив с пальцев перчатки грабителя, я начинаю одну за другой открывать и закрывать бесчисленные дверцы шкафчиков в поисках чая. Эмма уткнулась в бумаги.

— Смотри-ка, — окликает она меня, — похоже на выписку из банковского счета! Его жена думает, что получает арендную плату с той квартиры, где я живу! Каждый месяц по 2500 фунтов! Вот смотри, в графе «Рента в Клеркенвелле» так и обозначено.

Я осматриваю кухню. Здесь все парное: две раковины, две посудомоечные машины, два чайника. Я начинаю заваривать мятный чай.

— И все тут точно такое же, как в моей квартире, — игнорируя мою хозяйственную деятельность, докладывает Эмма; в ее голосе снова звучит отчаяние. — Интересно, и спальня тоже?

Она бросается вверх по лестнице, и я тащусь за ней хвостом, оставив чашку с чаем на ступеньке. Спальня на втором этаже.

— Так я и знала! — восклицает Эмма. — И кровать! Можешь ли ты поверить в то, что он выбрал для меня такую же, какую делит с женой?

— Это, безусловно, свидетельствует об отсутствии воображения, — нахожусь я. — Но ты всегда твердишь, что банкиры действуют наверняка. Вот и он нашел идеальную для себя кровать и привык к ней. Давай лучше уйдем отсюда. Такая иллюминация в отсутствие хозяев со стороны может показаться подозрительной.

Но Эмма уже исчезла в гардеробной. Я следую за ней. Меня всегда снедало любопытство по поводу одежды нашей привлекательной мамочки, и я не разочарована. Хотя в большей степени меня впечатлило не само содержимое ее гардероба, а то, как все это организовано. Есть хранилище для обуви, причем каждая пара — в коробке с фотографической наклейкой сбоку. Ряды подобранных по цветам кашемировых джемперов. Не в силах удержаться, я делаю один снимок с помощью мобильного телефона, чтобы потом показать Тому.

Эмма, кажется, что-то ищет. Она снимает перчатки, и я в ужасе вижу, что она роется в ящике с нижним бельем хозяйки дома. Вытащив оттуда изумительный лифчик «Агент-провокатор» и соответствующие трусики, она запихивает их себе за пояс.

— Ты воруешь нижнее белье? — Я хватаюсь за лямку лифчика. — Ты что, ненормальная? Это не твой размер!

— Это доказательство! Мне он купил точно такой же.

— Послушай, мы уйдем отсюда или нет?

— Это сделка! Есть еще одна вещь, которую я хочу сделать. Последняя. — Она идет в ванную комнату и возвращается, держа в руках заводного кролика. — Их два, — поясняет она.

— У нее?

— У нас с ней.

Я никогда не смогу больше снова взглянуть в глаза привлекательной мамочке. Эмма заводит кролика. Комната наполняется шумом. Она возвращается в гардеробную и опускает кролика с работающей батарейкой в карман одного из костюмов Гая.

— Теперь ему не отвертеться, — говорит она, отправляя ему сообщение с уведомлением о том, что она сделала.

Так внезапно завершился уик-энд Гая в Альпах. Я сопротивляюсь желанию посочувствовать ему. Иногда это очень неприятно — видеть все и с других точек зрения.

Глава 16

Брак — это нечто большее, чем четыре ноги в одной постели

Сэм разлегся на нашей кровати и наблюдает, как я и Том собираемся на школьную вечеринку. Внезапно он сообщает, что его следующая творческая работа должна быть связана со Средневековьем, и спрашивает меня, не можем ли мы пролить какой-нибудь свет на этот предмет. Я рада отвлечься. К большому удивлению Тома, мне потребовалось не больше часа, чтобы собраться, и вот я готова, задрапированная в мое платье с глубоким запахом, обладающее неограниченными возможностями по увеличению выреза на груди и сглаживанию животика. Всю прошлую неделю меня не покидало беспокойство. Я даже немного похудела, и у меня все начало валиться из рук. Я поняла теперь, что под кожей каждой организованной матери находится прослойка невроза.

Я разглаживаю платье на животе. Оно мне так же хорошо знакомо, как старый друг, и напоминает о старых временах, других вечеринках, где множество людей собирались вместе, объединенные кое-чем менее случайным, чем тот факт, что наши дети посещают одну и ту же школу. Оно ассоциируется у меня с тем временем, когда я еще не была замужем, и в таком смысле это сильнодействующее платье, ибо лишь я знаю его опасность.

Сэм наблюдает, как я наношу крем на ладонь одной руки, потом другой и массирующими движениями втираю его в тыльную поверхность кистей. Их грубый внешний вид, появившиеся темные пигментные пятна и тонкая, почти бумажная кожа возле суставов напоминают мне о моей матери. Мы обе всегда мыли кастрюли руками. Мать никогда не надевала перчаток, поскольку считала, что они символизируют бытовое порабощение женщин. Я же никогда не надевала их, потому что никогда не могла найти в нужный момент. Это, я думаю, подчеркивает существенное различие между нами. Ее страсть и мою пассивность. Однако происхождение обоих слов — одинаковое[87], от латинского passus, то есть «терпеть, страдать, выдерживать».