Да, в тяжком горе, которое ему суждено нести через всю жизнь, длинную или короткую, он ощутил себя счастливым лишь в минуту возмездия.
Что же в таком случае счастье?
Счастье — это когда человеку становится лучше. А ему сейчас действительно было легче и радостней…
Глава пятая.
ИСПЫТАНИЕ
Прошло два месяца.
Полк вновь был готов к боям. Осипов видел себя уже в небе Сталинграда или Северного Кавказа, где решались судьбы летных сражений, а может быть, и более важное — будущего.
Многое за это время изменилось в жизни Осипова и его товарищей. Оставшиеся в живых летчики получили новые воинские звания и были награждены орденами.
Нет людей равнодушных и к порицанию, и к похвале. А награждение первым орденом оставляет глубокий след на всю жизнь. Награда — признание, и оно особенно было дорого им, уже два лета подряд летящим через огонь… Война — не призвание. Они выполняли свой солдатский долг перед Родиной. Уже не раз редели их ряды, а оставшиеся в живых не всегда приходили домой на своем крыле, но воля их не ослабла. С наградой она еще больше укрепилась. Признание и опыт давали Осипову и его товарищам новые силы.
Матвей особенно радовался за Пошиванова, голубые петлицы которого украсились золотым галуном и ярко-красными кубиками лейтенанта. Летчики по-своему отметили производство Степана в командиры. Подарили ему синюю пилотку, коверкотовую гимнастерку, синие галифе и хромовые сапоги. Подготовили это втайне от него: сняли с себя, почистили, погладили и получилось как новое. Неизвестно, кто от такого подарка получил больше удовольствия: радостная смущенность и детская благодарность, как от хорошего новогоднего подарка, на лице Степана были искренними, но не меньшее человеческое счастье испытали и дарившие.
Изменился и полк в его составе уже стало три эскадрильи. Но сержантов-летчиков в полку не убавилось, а, наоборот, стало еще больше. И все они не имели боевого опыта. Несмотря на то что полк все же получился «сержантским», Митрохин считал, что новые бои пойдут успешней. Маслов, Осипов, Шубов стали командирами эскадрилий и могли на практике показать молодежи, как надо воевать в той или иной обстановке. Да и, кроме них, в каждой эскадрилье набиралось еще по одному-два командира звена, которые бывали уже в бою.
Учебные полеты были закончены. Директива о формировании полка в составе трех эскадрилий породила в душе Осипова радость и раздумья. Вернула его мысли в сорок первый год. В полку тогда было пять эскадрилий и более шестидесяти самолетов. В его теперешнем понимании войны такая часть могла существенно влиять силой удара в какой-то момент наземного боя в нашу пользу или нанести большой урон войскам врага. Но незнание тактики врага, догмат устаревших боевых уставов, неознакомление командования сухопутных войск с реальной боевой эффективностью авиации привели к тому, что их полк, как и другие части, действовал маленькими группами, разрозненно по месту и времени. Такая тактика снижала боевую эффективность, множила потери самолетов и людей. Полк за весь сорок первый год так и не сделал ни одного боевого вылета сразу всем составом.
«Чему же я научился, что понял к сорок второму году?
На рубеже сорок второго новых самолетов было мало, летчиков с боевым опытом еще меньше, и полки стали формировать из двух эскадрилий. Всего по двадцать шесть самолетов. Командование торопилось их подавать на фронт, затыкало дыры.
Часть, не успев приобрести боевой опыт, теряла и летный состав, и технику. Наземные службы и знамя увозились в тыл на новое формирование.
И примером тому — судьба полка. Мы в этом году полком выполнили всего один вылет. Летали эскадрильями, шестерками, четверками и даже парами. Летом быстро потеряли боеспособность и ушли в тыл на переформирование.
Летчиков-командиров, как мы говорим — стариков, уже нет. Я — лейтенант на двадцать первом году жизни — уже командир эскадрильи. Такой же Шубов. Других нет. Прибывшие пилоты еще моложе. Партийная организация — это технический состав и пятеро летчиков.
Полк получился сержантско-комсомольский.
Конечно, три эскадрильи лучше, чем две! Если летать в бой полком да отрабатывать эффективное взаимодействие с истребителями прикрытия, то можно и долго воевать. Но этого можно добиться только в том случае, если штурмовики и истребители будут в одном подчинении у старшего командира. Чтобы мы, по возможности, лично знали друг друга.
Как мог повлиять, например, мой вылет четверкой «илов», когда меня сбили, на продвижение колонны врага, состоящей из сотни машин, танков, орудий и тысяч людей с оружием?
Никак! В самом лучшем случае — задержка движения на пятнадцать-двадцать минут, потребная, чтобы передать убитых и раненых соответствующим командирам, а сгоревшую технику в степи можно просто объехать.
В этот день от нашего полка враг получал уколы от шести и четырех самолетов в группах, а наши потери — три самолета и два летчика.
Так и не слетали на эту немецкую армаду ни полком, ни дивизией, а в ней ведь три полка. Если б разом бить в одном месте всеми полками друг за другом, наверное бы остановили? Не щекотали, а били бы до большой крови».
…Митрохина разбудил среди ночи дежурный и, когда командир оделся, подал ему телеграмму за подписью командира Запасной авиационной бригады:
«Вам надлежит со всем летным составом полка к 10.00 явиться на заводской аэродром, где получите дальнейшие указания».
— У вас есть расписание пригородных поездов?
— Есть, командир. Первый уходит в шесть часов, последующие — через каждый час. Надо ехать шестичасовым.
— Хорошо. Спасибо… Летчиков, комиссара и начальника штаба поднимите в четыре. Закажите чай в столовой на четыре сорок пять. Ко мне придете в три тридцать. Все понятно?
— Так точно…
Еще можно было полежать около двух часов, и подполковник решил этим воспользоваться. Но сон не шел. Тревожило необычное распоряжение. Он догадывался, что им придется куда-то лететь, но не на своих самолетах и без своих техников. Куда?… Если пригнать на этот аэродром, то дело несложное. Но на формирование машины такими партиями не дают. Значит, будет более трудное поручение. А может быть, это перелет на фронт? Надо будет летному составу взять самые необходимые вещички с собой. Неизвестно, на сколько дней затянется эта «командировка»…
Все выяснилось на аэродроме. Предстояло лететь под Сталинград. На подготовку людей и техники — два часа. Самолеты к вечеру должны были быть на фронтовом аэродроме. Утром уже участвовать в боях. В обратный путь этой ночью на Ли-2.
Митрохин был рад такому поручению. Это дополнительная тренировка для летчиков. Да и сам он мог за несколько часов пребывания на фронтовом аэродроме поговорить с воюющими и присмотреться к происходящему, оценить своих людей и недоделки в подготовке. Предстояло сделать одну посадку: одним в Энгельсе, другим в Саратове. Сам по себе маршрут несложный, если не будет непредвиденных обстоятельств по отказам техники и обстановке на фронте.
Ког да подготовка летчиков к перелету в эскадрильях была закончена, самолеты от завода приняты и опробованы, подполковник собрал всех пилотов.
— Товарищи летчики! Каждая эскадрилья идет двумя группами. Первую группу веду я, замыкающую — капитан Русанов. Взлет групп с интервалом в пять минут. Первая, третья, пятая группы садятся в Энгельсе, остальные — в Саратове. Мне думается, сразу после Саратова надо быть готовым к воздушному бою с немецкими истребителями, поэтому пойдем пониже и восточнее Волги. Запуск моторов и отсчет времени по моему самолету.
…Группа Осипова взлетала пятой. Он был рад этому обстоятельству: садиться ему в Энгельсе, на центральном аэродроме своего родного училища, из которого он ушел в «большую жизнь» весной сорокового года. Не ждал, что придется так скоро свидеться, и теперь волновался, как будто предстояло встретиться с родной матерью после долгой разлуки.
Осипов и его летчики сидели в кабинах, ждали свое время для запуска.