Афанасий наклонился, поцеловал мать в голову. Поставил сына на пол.
— Роман, поздоровайся с бабушкой.
— Здравствуй, Рома, здравствуй. Дождался отца-то. Вот, видишь, какие мы счастливые. Еще бы приехал дед Михаил, было б совсем хорошо…
Поцеловала внука.
— Ну, иди раздевайся.
— Здравствуй, мама! Тебе помочь?
— Да нет, теперь уж я сама.
Лиза подошла к свекрови и мужу со счастливым и мокрым от слез лицом.
— Мои вы хорошие. — Мать встала. Обняла обоих. — Рада я. Ох как я рада! Ну, идите. Сейчас ужинать будем. А уж потом поговорим, отцовские письма почитаем…
Перед рассветом Афанасий Михайлович проснулся оттого, что услышал всхлипывание и почувствовал на своем плече мокрую щеку жены. Чуть пошевелился, чтобы было удобнее, и стал перебирать тихонько ее волосы.
Мокрая щека немного холодила плечо, отчего теплота радости и счастья, наполнявшая его тело, стала еще заметней.
— Лизонька, радость моя! Успокойся. Слезы — они, знаешь, спокойствия не прибавляют. Если так и дальше будет продолжаться, то весь праздник размочишь.
— Это не я, Афонюшка, плачу. Это моя радость через край выливается. На душе и сладко, и тревожно. Ты уезжаешь сегодня, а меня с собой взять не можешь. — Лиза примолкла, но Афанасий не успел ей ответить. — Пусть, родной мой, эти слезы будут уверенностью и надеждой, что наше свидание не пройдет бесследно и у нас будет еще один ребенок. Еще один сын, и назовем мы его Афанасием.
Мужское сердце ответило жене согласием, выразив его гулким и частым перестуком. Афанасий никак не мог найти нужные слова, но слышал, как все его тело заливало горячим счастьем. Он привлек жену к себе:
— Ли-за! Ли-за!… Что ты надумала?
— Ты что, против?
— Нет, нет! Не знаю, как и сказать. Еще тревожней мне будет. Как ты одна тут справишься? А вдруг что со мной случится?
— Не надо так говорить. Давай будем радоваться. Тревоги нас всегда найдут.
На какое-то время они замолчали, думая каждый свою думу.
— Послушай, Лизонька! Может быть, ты тогда лучше поймешь, что со мной происходит… На днях мы увидели Волгу от Сталинграда до Горького. Перед нами проплыли десятки городов и тысячи деревень. И всюду там люди. Какая неистовая сила жизни и любви к своему дому, земле прошла перед моими глазами. Смотрел и надеялся на нашу встречу. Мы ее честно заслужили. Нам, солдатам, нельзя, невозможно идти в бой без надежды, без веры в радость встречи с женой, сыном. Если это отнять у человека, тогда трудно выжить и победить врага. Ведь идешь через огонь и смерть именно ради жизни, ради нашего счастья и счастья людей. Потеря чувства Родины, семьи порождает безразличие, а оно страшно — отнимает силы и ненависть к врагу.
— Все ты правильно говоришь… Но нам, солдаткам, тоже несладко. Хорошо, что я в своем доме и привычная работа. А сколько эвакуированных мыкается. Потеряли детей и мужей. Горе-то какое по земле разлилось… Дети рано повзрослели. Совсем еще мальчики заменили в тылу отцов. А наш Ромашка, когда передают сводку с фронта, примолкает, слушает и не шелохнется, вроде бы что-то понимает.
— Понимает… А больше, наверное, на реакцию взрослых смотрит и определяет, какие вести с фронта.
— Ты за нас, любимый, не волнуйся. С нами ничего не случится. Ты уедешь, и опять мы с Ромкой будем ждать и надеяться. А во мне будет расти новая радость, новая жизнь. Когда ты вернешься, мы тебя будем встречать уже втроем: Роман, маленький Афанасий и твоя, вечно твоя Лиза…
Вернувшись из штаба дивизии, Митрохин собрал всех летчиков полка, чтобы поставить им задачу.
— Товарищи командиры! Товарищи летчики! Довожу до вас две новости.
Первая. Командир дивизии полковник Камнев велел сообщить вам, что дивизия полностью укомплектована. В ее составе три штурмовых полка. Полки имеют боевой опыт. Наш путь вы знаете. Второй полк на самолетах Р-5 воевал ночью с сорок первого на сорок второй. В нем воевали летчики-инструкторы из какого-то училища. Восполнил потери молодежью и переучился на наши самолеты. В третьем полку руководящий летный состав с ограниченным боевым опытом. Недавно сформирован. Как будем воевать, вам понятно. Где и когда — не сказал. Тыловые части и связь в наличии и укомплектованы. Летный состав дивизии вы теперь представляете. Много молодежи. Где и когда пойдем в бой, не сказал, но просил передать слова командира авиакорпуса: «Никто из корпуса в другие части не уйдет.
В тыл уходить не будем». Сколько дивизий в корпусе, полковник нам не сказал. Видимо, позже все это сами узнаем. И еще была доведена фраза комкора: «Прошу передать летному составу. Вместе до победы!»
А теперь второе. На испытательный полигон доставлена трофейная боевая техника фашистской армии: самолеты, танки, артиллерия, автомобили. Все это расставлено в определенных тактических вариантах. По разным целям будут бомбить и стрелять истребители, штурмовики и бомбардировщики. Нам приказано подготовить пару «илов» по танковой колонне, звено — по артиллерии на огневой позиции, эскадрилью — по оборонительной позиции роты. Все цели настоящие. Техника заправлена горючим и имеет на борту полный боекомплект. Люди заменены манекенами. Смотреть применение наших средств поражения будут самые высокие начальники и, возможно, сам товарищ Сталин. Условия работы: бреющий полет, израсходовать весь боекомплект самолета с одной атаки, никаких повторных заходов, потому что сзади будут вплотную по времени идти другие экипажи и группы. Назначаю командиром пары Осипова, звена — Шубова, эскадрильи — Маслова. Вылет завтра. Время будет уточнено. А теперь за подготовку…
Утро выдалось на редкость хмурое. Холодный дождь то усиливался, то немного ослабевал. Светлело небо, и ритм жизни на аэродроме сразу убыстрялся, но ненадолго. Через двадцать-тридцать минут аэродром вновь затягивался густой водяной дымкой. Этот холодный душ остужал горячие головы, оцепенение опять овладевало аэродромом. Как часто бывает в таких случаях: все готово, люди рвутся в воздух, начальники нервничают. но никто ничего не может сделать с погодой. Тут приказать некому и повлиять на обстоятельства нет никакой возможности.
Наконец звено Шубова и эскадрилью Маслова освободили от дежурства. Осипов и его ведомый старшина Цаплин остались на КП полка вдвоем.
Когда аэродром затянуло очередной волной дождя, Осипов посмотрел на часы — стрелки ушли за одиннадцать.
— Цаплин, мне думается, что если бы на полигоне не было начальников, которые приехали посмотреть нашу работу, то давно бы с нас эту задачу сняли.
— Наверное, так. Чего бы нас в готовности держать. Это ж не на фронте. Дело к обеду, а там скоро и сумерки. Видать, не слетаем сегодня.
— Слетаем или нет — пока неясно. Но готовыми надо быть на самую плохую погоду. Будет малюсенькое окошечко, и пошлют.
— Пошлют — слетаем.
Осипов посмотрел в окно. Дождь хоть и стал меньше, но продолжался.
Вошел начальник штаба:
— Осипов, сколько тебе времени надо на полет до цели?
— Двадцать одну минуту.
— Ну, тогда нормально. Передали, что на полигоне погода улучшилась и сейчас будем работать. Впереди тебя пойдут две пары истребителей, потом ты, а сзади — бомбардировщики: один и звено. Твое время удара — двенадцать тридцать. Цель прежняя: колонна танков.
— Понятно. Тогда мы побежали. Через двадцать минут вылет.
— Давайте по самолетам.
— Цаплин, по коням. Не забудь обогрев ПВД[8] включить, а то забьет водой или снегом и приборы поотказывают.
— Не забуду, командир.
Матвей не воевал вместе с Цаплиным, он пришел в полк с последним пополнением, из госпиталя. Но два месяца совместной службы и полетов позволили обоим хорошо понять друг друга, проникнуться взаимной симпатией и доверием. Оба надеялись на фронте летать в паре, бок о бок и крыло в крыло идти через огонь. Зная дисциплинированность и аккуратность Цаплина, Осипов не донимал его мелкой опекой, но все же командирская привычка взяла свое: не удержался и напомнил летчику о его подготовке к вылету. Присматривался к старшине с пристрастием, видя в нем всегда кандидата на командира пары и командира звена. Надеялся, что в бою Цаплин себя покажет зрелым солдатом и его задумка осуществится…