Она чуть не потеряла сознание от облегчения. Одной рукой он крепко прижимал ее к себе, а другой оглаживал ее бедра.
— Грей, что ты делаешь? Из-за тебя я пролила молоко, черт побери!
— Оно не пропадет.
София наконец поставила бадью, а Грей, положив подбородок ей на плечо, поднес ее ладонь к своим губам и дочиста, один за другим, облизал ее пальцы. Его язык, горячий и ловкий, прошелся по каждому пальчику, да так, что по ее спине побежали мурашки возбуждения.
— Разве ты не этого хотела? — Их пальцы переплелись и сжались так, что ей стало больно. — Возлюбленный, как в твоих фантазиях, подкарауливает тебя в полумраке конюшни или кладовки. Таится в ожидании своей распутной фермерши.
София оцепенела. О Господи, он видел книгу! Он слегка куснул ее шею, и она охнула.
— Ты… — София тяжело сглотнула. — Ты не имел права смотреть это.
— А ты не имела права изображать меня.
Она почувствовала некоторое раздражение в его голосе, хотя он так и не отпустил ее руку.
— Но не будем говорить о правильном. Неправильные вещи гораздо интересней.
Он крепко прижал ее ладонь к ее груди. Сквозь тонкую ткань она почувствовала, как набухает и твердеет от возбуждения ее сосок.
— Грей.
Она постаралась, чтобы в ее голосе был слышен упрек, но попытка оказалась тщетной. Она таяла в его похожих на тиски объятиях. Его рука крепче обвилась вокруг ее талии, а ее ягодицы прижимались к его требовательно возбужденному естеству. Еще секунда, и последние остатки ее воли улетучатся. Ведь вот уже несколько дней она ждала именно этого. До боли в груди желала, чтобы он заключил ее в свои объятия. Разве не мечтала она вновь почувствовать, как ее обволакивает его сила? Мягкая или жесткая — манеры не имели особого значения. Значение имели лишь его теплота… его прикосновение… его губы…
— Ты думала обо мне, когда лежала на своей койке ночью? — Его рука продолжала мять ее пальцы вокруг ее груди, растирая ладонью ее возбужденную вершинку. — Ты представляла, как эти грубые руки трогают твое тело?
Он приложил и вторую ее руку к ее груди. Губами он провел по краю уха и втянул в рот чувствительную мочку. В затылке у нее закололо, и тут же волна возбуждения прокатилась по телу, отозвавшись небывалым томлением внизу живота. Она закрыла глаза, и красные волны чувственности потекли по черному фону, попадая в ритм движений его языка.
Затем его зубы сомкнулись, вызвав яркую вспышку желтого. Она слегка вскрикнула от удовольствия и боли.
— Ты хотела ощутить меня здесь? — Он опустил ее руку вниз и по-хозяйски придавил ее ладонь к лону. Слегка раскачиваясь, София стонала от удовольствия. — Хотела, да? — Его указательный палец вдавил ее палец в мягкие складки. — Да? — Еще один легкий укус.
— Да.
Ее дыхание становилось все напряженнее, воздух имел привкус мускуса.
— Ты представляла, как я прихожу к тебе ночью? А днем, когда ты занималась делами? Ты представляла, как я подхожу к тебе сзади, наклоняю и грубо задираю твои юбки?
Он отпустил ее руку и обхватил так, что она не могла пошевелиться. Чуть склонившись, он подхватил ее юбки и в мгновение ока поднял их до талии. Она не носила нижнего белья с того момента, как они вошли в тропики, и когда сукно его брюк коснулось оголенного бедра, приятная дрожь пробежала по ее телу.
Подавшись вперед, он вынудил ее нагнуться и ловким движением бедер развел ноги Софии. Пока он расстегивал брюки, прохладный воздух чувственно омывал внутреннюю поверхность ее бедер, затем его напряженный член властным движением раздвинул складки ее лона. Она вскрикнула от облегчения, когда он коснулся самой чувствительной точки ее плоти. Свободной рукой он собрал ее юбки на спине, потом легко, но требовательно заставил ее опустить голову и посмотреть вниз.
— Ты ведь этого хотела, не так ли? Посмотреть на него, почувствовать, как он трется о тебя. Удовлетворить свойственное школьницам любопытство о мужском теле и о том, как оно соединяется с женским. Наяву испытать все эти сексуальные фантазии, о которых ты читала в своей книге. Ты ведь этого хотела все это время, не так ли?
— Да, — тихо выдохнула она. Затем громче: — Да.
Он издал что-то вроде стона.
— Что ж, — прошептал он ей на ухо, — у меня есть свои извращенные фантазии.
Эти слова прошелестели в ее ушах, вызвав во всем теле новый взрыв возбуждения. Она прошептала:
— Расскажи мне о них.
Сердце Грея безумно стучало в груди, и каждый удар эхом отдавался в паху. Черт возьми, она была так горяча, так влажна! Он вновь привлек ее к себе.
Грей собирался на этом остановиться. А если говорить откровенно, то еще раньше. Он намеревался лишь заставить ее признать, что единственное, чего она хотела от него, — это удовольствия, возможности реализовать образы, возникающие в ее воображении. А потом он собирался уйти, сказав, что ей следует найти другого мужчину, которого она смогла бы обмануть, а потом бросить, как сбрасывают ненужную карту.
Но он забыл, как хорошо ему было с ней. Как естественно все это было.
— Расскажи мне, — повторила она хрипловатым голосом. А когда он заколебался, она добавила: — Покажи мне.
И он понял, что отказать — не в его власти. Ведь она этого хочет, сказал он себе. Она хочет познать страсть и удовольствие. Почему же он должен отказывать ей, отказывать себе?
Он ослабил хватку, но София не выпрямилась, она осталась склоненной и покорной. Подхватив ее округлые бедра, он немного приподнял ее, потом огладил ее талию и грудь, чувствуя каждое тонкое, как у ребенка, ребрышко, тонкий муслин почти ничего не скрывал, но мешал полностью чувствовать ее.
— Мои фантазии, — хрипло произнес он, крепко прихватывая ткань платья и забираясь пальцами под вырез на спине, — начинаются здесь.
Он подхватил ткань и одним быстрым движением поднял платье до талии. Полосатый муслин упал, открыв тонкие прутья корсета и тонкую, почти прозрачную сорочку. В мгновение ока он расшнуровал корсет, сорочку же постигла участь платья, и теперь ему была открыта вся ее спина, плавные линии которой и гладкая кремовая кожа были достойны кисти великих мастеров. Он пробежал пальцами по этому шелковому пространству, замечая, как ее плоть трепещет под его касаниями.
— И мои фантазии продолжаются здесь, — сказал он, проникая рукой под платье. Раздвинув корсет, он взял в руки ее обнажившиеся груди. Когда мягкие как пух холмики легли в его ладонь, она до боли прикусила губу, чтобы не закричать от несказанного удовольствия. Он жадно ощупал их, трогая большим пальцем ее соски и уткнувшись носом в изгиб ее шеи.
О, какой вкусной она была! Одновременно соленая и сладкая, терпкая и изысканная.