Я обнаруживаю свои пальцы, легонько танцующие по жемчужным пуговицам блузки и отдергиваю их. Передо мной встает позорное видение — своих девушек, обнаруживающих их новую Грандмистрисс, вытанцовывающую голышом вокруг клетки Крууса. Это эротично. Это ужасающе.
Свобода пугает тебя, потому что ты всегда отказывала себе во всем, говорил Круус прошлой ночью в моих снах. Я — не единственный, кто сидит в клетке. Испытываемый тобой позор не из-за меня, а из-за понимания, что тоже находишься в ней, и клетку эту создала для себя ты сама. Ты испытала все самые темные чувства других, будучи еще совсем ребенком. Тебе известно какие таятся в них монстры, и путаешь свои страсти с их монстрами. Они — совершенно не одно и то же, моя возлюбленная Кэт. Абсолютно.
Он говорит, что я подавляю страсть. Что запрещаю себе даже чувствовать нечто подобное. Он говорит, что моя любовь к Шону — ложь. Что я ищу комфорт и безопасность и не знаю что такое любовь. Говорит, что я выбираю Шона, потому что он тоже не пылает страстью. Он говорит, что мы не стремимся упасть в объятия любви друг друга, потому что боимся. Освободи себя, говорит он. Приди ко мне. Выбери меня.
Боже, помоги мне. Я блуждаю в долине мрака, нуждаясь в свете Твоем, дабы вел он меня.
Я разжимаю руки и отступаю. Я никогда не должна приходить сюда впредь.
Я выставлю блок мысленных ловушек в своей голове, как делала, когда была еще маленькой и нуждалась в защите от диких, вредоносных эмоций моей семьи.
Как только начинаю отворачиваться, то улавливаю шум, настолько тихий, что почти упускаю его. Я не хочу возвращаться. Для меня почти невозможно заставить себя покинуть это место.
И все же я поворачиваюсь. Я здесь Грандмистрисс. Пещера, освещенная рядами факелов на стенах, кажется пустой. В ней нет ничего кроме каменной плиты, клетки с Круусом и меня. Если здесь и есть кто-то еще, он, либо за плитой, либо на противоположной стороне его клетки. Спрятался. Затаился. Ожидая, моего ухода.
Помня о своем положении в аббатстве, я отвожу взгляд от замороженного Принца и, подняв голову и распрямив плечи, степенно обхожу вокруг его клетки.
Я поворачиваю за угол.
— Марджери, — говорю я. Она стоит непосредственно напротив того места, где несколько мгновений назад стояла я. Не издай она тогда шума, я бы и не догадалась о ее присутствии.
— Кэт.
Враждебность окатывает меня горячей волной. У человеческих эмоций имеется температура и цвет, а когда они столь интенсивные — то еще и структура.
Марджери — красная, вся пышет жаром, ее эмоции как пчелиные соты, с сотнями крошечных обманов, возмущений и злобы, сочащихся из каждого крошечного укромного уголка ее нутра. Я знаю кое-что о злобе: это — яд, который пьешь сам, ожидая, что умрут другие.
Я всю свою жизнь классифицировала эмоции по категориям. Проходить между всеми этими сущностями вокруг — словно идти по минному полю. Есть люди, которых я не могу долгое время выдерживать рядом с собой, поэтому стараюсь их избегать. Эмоции Марджери глубоко противоречивы и представляют опасность.
Интересно, если бы я могла чувствовать собственные эмоции, от меня такой же исходил бы жар, и я была бы окрашена в красный цвет, разделенная на соты из злобы и лжи. «Но это не я жажду всем заправлять», кричит моя душа.
— Я задавалась вопросом, не пропустили ли мы чего о клетке, — произносит она,— беспокоясь, что он содержится не достаточно надежно.
— Как и я. Так же, как и я.
— Великие умы… — Она выдавливает вымученную улыбку. Ее руки так сильно сжимают прутья, что белеют суставы.
Я не добавляю к реплике: «сходятся во мнении», потому что ей этого и не надо. Она жаждет власти. Я простоты. Я хотела стать женой прекрасного рыбака, жить в доме у моря, с пятью детками, кошками и собаками. Она — обойти в величии Наполеона.
Мы внимательно рассматриваем друг друга.
Он и ее навещает?
Занимается ли он с ней любовью?
Я не могу спросить, не грезит ли она о нем и не это ли привело ее сюда этим дождливым, промозглым утром. Так это или нет — она будет утверждать, что пришла не поэтому, а потом разнесет по всему аббатству, что это я была здесь, что я развращаюсь и должна быть снята с поста.
Она использует против меня все, что угодно, лишь бы встать во главе аббатства. Это самая наиглавнейшая, всепоглощающая потребность моей кузины Марджери Аннабель Бин-МакЛоулин. Все так же, как и тогда, когда мы еще были детьми, вместе играя, где она вырывала ноги моим куклам и разоряла мои маленькие тайники. Мне никогда этого не понять. Я рассматриваю побелевшие суставы ее пальцев. Она сжимает прутья его клетки, как будто в ней заключена ее жизнь.
— О чем ты думаешь?
Она облизывает нижнюю губу, и это выглядит так, будто она собирается сказать, но затем останавливается. Я жду, и через мгновение она произносит:
— Что, если Король забрал Книгу? Я имею в виду — забрал ее от Крууса прежде, чем заморозил его.
— Думаешь, это возможно? — спрашиваю я, будто это совершенно разумное предположение. Будто я не знаю в этот самый момент, что мы обе пытаемся скормить друг другу правдоподобную ложь.
Она смотрит на Крууса, потом снова на меня. Ее глаза — рекламные щиты, транслирующие ее эмоции. Она рассматривает Крууса с нежностью и чувством собственницы. Она смотрит на меня, словно я не способна уразуметь ни единой наипростейшей истины о ней, о нем или о мире, в котором мы живем. «Ты бездарна», — шипела она мне, когда нам было по девять лет, и она услышала своих родителей, хвалящих меня за то, что я спасла семью от предателя в бесконечных заговорах, интригах и предательствах — всей сущности нашей жизни. Мои родители раньше брали меня на «деловые» встречи в самые трущобы Дублина, и внимательно за мной наблюдали, пытаясь выявить, кто вызывает у меня наибольший дискомфорт. «Ты проклята и испорчена, и никто никогда не полюбит тебя!»
Все эти годы спустя я вижу ту же самую язвительную колкость в ее глазах. О, да, он посещает ее по ночам так же, как и меня.
Я не только блудница, но еще и — дешевка. Я выстраиваю кирпичную стену вокруг своей сущности, и укрепляю каждый ряд перед тем, как возложить следующий кирпич. Это будет на его пути, когда он явится сегодняшней ночью. Мой Шон будет в постели рядом со мной.
Она пожимает плечами.
— Возможно. Мы не знаем, что действительно произошло здесь той ночью. Что, если Король нас обманул?
— Зачем ему это делать? — интересуюсь я.
— Кто я такая, чтобы предугадать его побуждения?
Мне надо узнать, насколько глубоко зашло ее развращение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});