глянула озадаченно, но, надо отдать ей должное, сообразила быстро, какая плоскость имеется в виду, тихонько ахнула, в глазах – испуг. Покачала головой, отказываясь от таких притязаний. Вот и прекрасно. Переходим к другому вопросу.
Хотел спросить о Росси, не успел – в кабинет ввалился Ганс. Следом появился Мартин, встал у дверей. Рихтер же подошёл, спросил, пристраиваясь рядом со мной:
– Пытаешь? Правильно. У меня тоже вопрос назрел, – он перевёл взгляд на Маргариту: —Зачем вы задрали платье Гизеле? Позавидовали уму и образованию?
Маргарита округлила глаза, схватила ртом воздух, и, кубарем скатившись с подоконника, вылетела из кабинета, громко хлопнув дверью. Что происходит? Мартин выглянул в приёмную, откуда послышались судорожные всхлипы.
– Плачет, – Ганс передёрнулся, Мартин в ответ насмешливо фыркнул:
– Плачет? Да она ржёт, как лошадь!
Что? Мы вышли в приёмную. Маргарита валялась на диване и хохотала, всхлипывая и подвывая: «У-у-у! Ха-ха-ха! Образование! Хи-хи-хи! Умище! У-у-у, я щаз сдохну!». Интересно, чем вызвано такое бурное веселье? Но эту тайну нам не открыли. Я заставил малявку вернуться в кабинет, продолжил допрос, но дело шло с трудом: Маргарита срывалась на смех почти на каждом слове, что раздражало. Я уже собрался, было, отпустить малявку, но в дело влез Мартин:
– Какая чёрная кошка между вами пробежала?
Малявка покосилась на Мартина, неохотно пробурчала:
– Ядвига с короной.
Хм, понятно. Ганс возразил:
– Тебе понятно, мне – нет. Я не понимаю, зачем было так поступать с Гизелой? – и он снова обратился к Маргарите: – Неужели вы не нашли другого решения?
Маргарита насупилась:
– Всё совсем не так было.
– И как? – спросил Ганс, но малявка откровенничать не торопилась, сказала:
– Вы не поверите.
– Мы постараемся, – пообещал Мартин, а мы с Гансом только молча кивнули.
Девчонка тяжело вздохнула, но, поняв по нашему виду, что улизнуть от разговора не удастся, всё же раскололась:
– Я собралась уходить с бала. Вышла в смежную комнату и наткнулась на Гизелу. Она пообещала, что вырвет мне патлы, если ещё раз увидит с Линцем, а потом, когда на горизонте появилась бонна, сама упала на пол и сама задрала себе юбку, свалив всё на меня, – скороговоркой доложила Маргарита, посмотрела с вызовом.
– Гизела? Сама задрала себе платье? Не верю! – вынес вердикт Ганс.
– Вот! Пожалуйста, – возмутилась Маргарита, ткнув пальцем в Рихтера. Сложив руки на груди, заявила: – Вообще ничего говорить не буду. Смысл говорить, если вы не верите?
Почему же, не верим? Верим, хотя и с трудом. Решил прояснить ещё кое-что:
– Хочу знать, что было, когда вы играли в прятки? Вы прятались в кустах с Росси?
– Я пряталась в оранжерее с Линцем! – запальчиво ответила Маргарита, осеклась, быстро заговорила, – и вообще, трое на одну нечестно! Я требую адвоката. Больше без адвоката и слова не скажу.
Маргарита демонстративно сложила руки на груди, отвернулась, надув губы. Хм. Кажется, что-то там такое в оранжерее случилось, что она испугалась и пытается заболтать тему. Но что там могло быть?
Ганс понял, что девчонка хочет съехать с темы. Прищурился, разглядывая малявку, а когда она вышла, треснул меня лапой по плечу, воскликнул:
– Ты понял?
– Что именно? Что она проболталась? Я больше скажу. Она проболталась потому, что ей надоело отвечать за то, чего она не делала. То есть, с Росси она не была.
– Ну, это да, – согласился Рихтер, – по чувствам и потайным течениям ты у нас главный. Но девочка конкретно лоханулась. Она в оранжерее была, это и к бабке не ходи. Но вышла она из кустов. Значит, она из оранжереи выбралась. И как она это сделала, если Макс стоял у единственного выхода?
Срочно нужен Валевски! Срочно.
– Так Моэра пошли, – предположил Рихтер, но его перебил Мартин:
– Моэру и половины того не скажут, что сможет узнать Валевски, используя родственные связи.
Вот именно! Мне нужен Норберт. Только он сможет узнать, что было в Кастелро.
***
Блин! Я проболталась! И викинг сразу просёк. Правда, промолчал, и больше не пытал, но что-то мне подсказывает, что это только пока. Но, ничего. Он сделал ошибку, что не стал прессовать сразу. Даже если он вернётся к этому разговору позднее, буду косить под дуру – не помню, не знаю, ничего не понимаю. Кстати, а он не такой страшный, как думалось раньше, и всё не так плохо, как казалось. В Кастелро он ко мне не вламывался, да, похоже, он там и не был. Тут он всё выяснил, а это значит, что не придёт, а его дружки и подавно. А если он из нашего мира?.. Тогда тем более не придёт! Не дурак. Если играет роль местного, то с какой стати он будет так палиться? Вывод? Два года относительно спокойной жизни мне обеспечено. За это время можно не только выучиться магии, чтобы колдовать не хуже Мартина, но, глядишь, и мужа найти, раз посчастливилось поселиться в мужском заповеднике. Правда, прежде чем замуж выходить, надо в себя вернуться, но, надеюсь, мне удастся это сделать.
И всё действительно было почти так радужно, как я подумала. Первая плюшка была выдана почти незамедлительно: надзор надо мной значительно ослабили, а вторую плюшку выдали на следующий день, когда вся эта банда приняла меня, как родную, правда, очень младшую сестру. Бандитская шайка-лейка записалась в мои старшие братья, те самые, которые опекают и защищают маленькую, несмышлёную девочку. Вы мне ещё памперсы оденьте, и бонну подсуньте, которая будет меня в коляске возить. К счастью, викинг не додумался даже до горничной, не говоря о том, чтобы приставить ко мне какую-нибудь тётку.
Вот только, к сожалению, со временем выяснилось, что с кандидатами в мужья, несмотря на обилие особ мужского пола, дело обстоит неважно. С самим викингом и его главным дружком – Линцем – всё было ясно: парни мутные, но и остальные были не лучше.О Валевски я узнала не больше, чем о Линце или викинге, и он был отбракован не только за свою высокомерность, но и за родственные связи с Маргаритой Кински, которой Валевски приходился кузеном, пусть и многоюродным, но ну на фиг эту семейку.
Моэр был неплох, и мог бы быть ещё лучше, если бы не был так красив и так заносчив. Эжен ушёл из родного дома на поиски приключений лет в семнадцать, за что был проклят отцом на веки вечные, которые кончились буквально пару месяцев назад. Будучи при смерти, папаша простил единственного сына и, когда тот приехал проведать, отписал ему всё движимое и недвижимое. Так Эжен стал владельцем немаленького поместья, и