одно из самых тяжких уголовных преступлений. Исчезновение из войскового лагеря во время военных действий каралось смертью. Ходкевич, несмотря на то что в данном случае вопрос «казнить или миловать» был в его компетенции, решил немедленно уведомить короля Сигизмунда о происшедшем и напомнить монарху, что, пока его величество строит замки на песке вместе с Сапегой и грезит о московском престоле, он, Ходкевич, не жалея собственной казны, уже который год подряд содержит за свой счет целую армию и защищает отошедшие к Княжеству в Ливонии (Инфлянтах) земли, на которые претендует милый родственник Сигизмунда — его родной дядя Карл Судерманский, фактический король шведский.
Однако подписывать письмо Ходкевич не стал (чем немало удивил своего писца — велено же было сделать быстро!). Он вдруг подумал, что это как раз тот случай, когда говорят: «На лису донос, а козленка волк унес». Выработанная годами привычка — не предпринимать никаких действий под влиянием эмоций — и на этот раз сослужила ему хорошую службу. Взвесив каждый шаг своих подчиненных, Ходкевич отложил письмо в сторону. «Пан Лисовский — отличный воин, он прекрасно владеет саблей, друзья ценят его за ум и хитрость. Вряд ли этот шляхтич самостоятельно пошел на такой шаг. Но кто мог склонить его к бегству? — размышлял главнокомандующий войсками ВКЛ. — Вся власть принадлежит мне, я волен наказывать или проявлять милость. Если эти беглецы попадутся мне в руки, даже король будет не в силах их защитить. И все ж, коль бежали, стало быть, уверены, что наказания не последует. Значит, ринулись на призыв Сапеги, в Московию. Как говорили в древнем Риме, ex ungue leonam, или по-нашему — сокола узнают по полету, а по когтям — льва».
Ходкевичу было хорошо известно, что канцлер сердит на него. «Зависть к военным успехам до добра никого не доводила, — думал великий гетман. — Пусть попробует стать на мое место, тогда зависть пройдет. Однако у Сапеги сейчас не лучшие времена, его ставленник, говорят, убит в Москве. Наверняка ему понадобились эти отчаянные головы, чтобы исправить ситуацию на Востоке в свою пользу. И король поддержал его. Но стоило ли предательски наносить удар в спину своим же? Возможно, они — король и Сапега — понимали, что я все равно никогда не дам своего согласия на подобное, потому и действовали исподтишка. Что ж, пусть этот поступок останется на совести правоведа Сапеги».
Умом Ходкевич был согласен с принятым Сапегой решением, но его честь была сильно задета. Дело тут не только в поступке пана Лисовского, который, вероятно, действовал, заручившись поддержкой канцлера, но и в том, что его подчиненных нельзя искушать, тем более таким наглым образом. Способ, к которому прибегли, явно свидетельствовал о желании больно зацепить гетмана за живое. Его подчиненные могли сделать вывод, что их руководитель не та фигура, с которой следует считаться. Поэтому Ходкевич решил не оставлять содеянное без внимания. Закрыть на это глаза — значит, позволить нечто подобное и в дальнейшем. Напрасно пан Лисовский понадеялся на защиту Льва Сапеги…
Великий гетман снова приказал позвать писца. Но писать королю с жалобой на канцлера — стать посмешищем для придворных лизоблюдов Сигизмунда. Этого Ходкевич допустить не мог. Он продиктовал новое письмо на имя Сапеги. Пусть канцлер знает, что его уловки раскрыты. «Придет время — я этому льву клыки повырываю, пусть теперь не могу должным образом отплатить канцлеру, но настанет удобный момент — и сиятельному пану Сапеге аукнется эта история».
«Собственной ценой я содержу целую армию и защищаю северные границы нашего государства от дяди нашего „снопа“ (родовой герб династии Ваза — Л. Д.), а вы ведете себя, словно лис в курятнике, — писал Ян Кароль Ходкевич. — Вы набираете все большую силу. Это можно только приветствовать, но все мы ходим под богом, и сегодня вы поставили меня в сложное положение, а завтра судьба то же сделает с вами. Одного только желаю, чтобы побывали в моей шкуре, и на собственном загривке испробовали, что это за хлеб — защищать Отечество».
Получив послание Я. Ходкевича, Лев Сапега нисколько ни удивился суровому тону письма. Если бы с ним самим кто-то попытался сыграть подобную шутку, он, наверное, был бы еще больше разгневан. Но все, что было сделано им самим, было сделано в интересах государства. Как быстро забываются людские и божьи законы, когда речь заходит о целесообразности и высших интересах государства! Возвращение и наказание Лисовского смертью никоим образом не входило в планы ясновельможного. Этот бравый офицер еще понадобится государству живым, таких людей — единицы, их можно пересчитать по пальцам.
И все же Ходкевич не успокоился, пока не добился официального провозглашения Лисовского изгнанником, лишенным всех гражданских прав [107, с. 229]. Это решение было на руку Льву Сапеге, потому он никоим образом не препятствовал Яну Каролю Ходкевичу удовлетворить таким образом собственную обиду.
Талантливый военный Александр Лисовский всегда демонстрировал самостоятельность, чрезмерную независимость в принятии решений и проявлял шляхетское достоинство. Таких отчаянных сорвиголов в войске ВКЛ было несколько. Он вполне мог бы стать прототипом казацкого полковника Юрия Богуна (литературный персонаж из романа Г. Сенкевича «Огнем и мечом»), если бы не было реального наказного гетмана Ивана Богуна.
Лишение Лисовского гражданских прав позволяло Сапеге держать его на коротком поводке. Честолюбивый Лисовский должен быть всего лишь тайным оружием в руках Льва Сапеги. Главная его обязанность — точно исполнять приказы канцлера. Разумеется, на словах Сапега заверил Лисовского в том, что со стороны короля в отношении семьи Александра не будет предпринято никаких враждебных действий. Ясновельможный даже гарантировал ему во всем свою канцлерскую поддержку, единственное, чего следовало избегать офицеру, — так это встречи с Я. Ходкевичем.
Можно утверждать, что Сапега симпатизировал Александру Лисовскому, но только до тех пор, пока тот беспрекословно подчинялся его воле. В своем плане канцлер отводил ему очень важную роль. Сапега решил больше не зависеть от пройдох вроде Лжедмитрия II, которые, оказавшись за пределами Речи Посполитой, начинали мнить себя настоящими владыками и повелителями мира. В игре хитрого политика скромный учитель Ян, широко известный как Лжедмитрий II, должен был стать марионеткой, «царьком» (как называли его осведомленные современники), живцом, на которого Сапега вместе с королем Сигизмундом собирались поймать очень редкую, большую, аппетитную рыбу под названием Московия. А пану Лисовскому в этом спектакле поручалась роль одного из гетманов при «царьке», имевшем мало сходства