Напыщенность его слога удивила многих. Он говорил, что видит в этом браке символ единения двух братских народов, и восхвалял божественное провидение за это. Марина, с его слов, была идеалом добродетели, красоты и ума, а Дмитрий — лучшим из князей, примером для подражания. Лев Сапега указал новобрачным на их высокое предназначение и ни на минуту не усомнился, что они с честью выполнят его. Закончил свою речь великий канцлер ВКЛ пафосно и патриотично: «Велика честь носить корону, но польская женщина вполне достойна ее: сколько уже государынь Речь Посполитая дала Европе!» [130, с. 261].
«Вообще, слушая Сапегу, трудно было решить, в кого он превратился — в лицемера или оптимиста», — заключает российский исследователь С. Цветков. С ним трудно не согласиться, в этой речи Лев Сапега произносит то, чего требует от него большая политика, а вовсе не то, что должен говорить бывший искренний слуга короля Стефана Батория.
Сразу после свадьбы Лжедмитрия с Мариной Мнишек было решено окончить комедию. И Сапега хорошо об этом знал. Его вовремя проинформировали.
Выступление Василия Шуйского и остальных заговорщиков назначено на 17 мая. Поэтому Сапега торопится. Он считает нужным предупредить Лжедмитрия о заговоре. Что бы там ни говорили, но все же этот самозванец — сын, пусть и незаконнорожденный, Стефана Батория, человека, который по-отечески относился к молодому Сапеге, сделал из него настоящего политика. И обойтись плохо с сыном Батория — значит запятнать свою совесть, пойти против законов божьих. Этого великий канцлер допустить не мог, потому и направил чрезвычайное посольство к московскому великому князю.
Александру Гонсевскому, главе посольства, Сапега дает тайные инструкции. На всю жизнь запомнилась ясновельможному та знаменитая скачка от австрийской границы в Краков, которая позволила им с Глебовичем реализовать свои планы. Вот и сейчас происходит нечто подобное, только всадники скачут в обратном направлении — на восток. Гонсевский знает: чтобы хоть как-то повлиять на ход событий, он должен встретиться с московским князем до 17 мая.
Посольство прибыло в Москву вовремя, 15 мая состоялась встреча с Лжедмитрием. Московское боярство, принимая послов, продолжает вести свои хитрые игры, которые должны убедить ставленника Льва Сапеги в их искренности и зависимости от воли государя. Не успеет кивком головы лжецарь подать знак Василию Шуйскому, как тот раболепно наклоняется к трону, чтобы поудобнее приспособить на подставке «царские» ноги, которые не достают до пола. В общем, постепенно историческая драма превращается в фарс. Бояре свысока поглядывают на низкорослую пару, не имеющую и тени законных прав на престол [119, с. 192]. Гонсевский не без улыбки смотрит на эти сцены. Лжедмитрию кажется, что он находится в зените славы, поэтому он упрямо продолжает спорить с послами Сигизмунда о признании за собой императорского титула. Посол напоминает, что московский князь не выполнил ни одного из главных условий правительства Речи Посполитой. Чтобы еще больше разозлить Лжедмитрия, второй посол, Олесницкий, от имени короля Сигизмунда отказывает московскому государю даже в том титуле, который правительство Речи Посполитой признавало за его предшественниками. В королевской грамоте к нему не обращаются как к великому князю владимирскому, а называют просто князем. Лжедмитрий не желает брать в свои «императорские» руки такую королевскую грамоту. Тогда Олесницкий говорит ему: «Своим отказом принять грамоту королевскую Вы оскорбляете короля и страну, сидя на троне, который добыли с помощью воли божией, милостью королевской, помощью всего народа Речи Посполитой. Вы слишком быстро забыли про это благодеяние» [123, с. 433].
В спорах переговоры начались — результатов хороших не принесли. Лжедмитрий продолжал настаивать на своем, ибо не знал, что по злому умыслу Василия Шуйского только несколько дней счастья выпадет молодым супругам. Александру Гонсевскому осталось всего ничего: выполнить тайный приказ Льва Сапеги — распространить слухи о готовящемся заговоре. Сапега предполагал, что Лжедмитрий успеет спасти свою жизнь бегством. Кажется, единственным человеком, кто не захотел поверить в предстоящее убийство, была сама жертва. Самоуверенность Лжедмитрия настолько ослепила его, что он не стал слушать даже своего тестя, воеводу сандомирского, который пришел предупредить. «Удивляюсь, как это ваша честь, позволяет себе распространять такие сплетни», — только и ответил московский властитель старому Мнишеку [96, с. 265]. До последней минуты московский самодержец живет мечтами о военных победах, сбыться которым не суждено.
Накануне убийства — 16 мая — он встречался с иезуитом Савицким, тот привез ему письмо от генерала ордена. В письме речь шла о введении католичества. Но сконцентрировать внимание на этом вопросе у Лжедмитрия не получалось, во время беседы он был чем-то взволнован и отцу-иезуиту постоянно приходилось возвращать московского князя к теме введения католического вероисповедания. Неожиданно «царь» заговорил совсем о другом. «Так вот, — сказал он, — мне выпадает отличное военное дело. Я уже приказал собрать сто тысяч войска, да еще окончательно не решил, куда его вести, против мусульман и варваров, а может быть, и против кого другого. Вот, например, король польский не желает признавать за мной титула, вытекающего мне по правам моим» [96, с. 263]. Соответствующее решение лично для себя он принял, но ему нужно было найти надежное обоснование такого шага, как вторжение на территорию Речи Посполитой, для всего мира. Он искал более весомые причины, но не находил их.
Отец-иезуит стал первым, кому Лжедмитрий доверился, но, хитрец, сделал вид, будто не придает этому разговору никакого значения. В тот же вечер точное содержание беседы с московским князем лежало на столе Александра Гонсевского. Как и следовало, компромисса не предполагалось. Лжедмитрий зашел в своих играх очень далеко. И его срочно нужно было остановить.
Следующим утром, 17 мая 1606 года, в результате государственного переворота Лжедмитрий был убит, а вместе с ним были лишены жизни, по данным К. Буссова, более двух тысяч граждан Речи Посполитой, вся вина которых заключалась в том, что они имели смелость приехать на свадьбу своей соотечественницы. Таков результат действительно «царской» беззаботности. Лжедмитрий, искренне мечтавший об императорском титуле, только в смерти смог сравниться с настоящим Цезарем: иностранец насчитал на его теле двадцать одно ранение, а римский император, как известно, погиб от двадцать третьего.
Супруга Лжедмитрия, Марина Мнишек, успела спрятаться под юбкой своей старой служанки и благодаря этому осталась жива. Не пострадал и ее отец. Жизнь они сохранили, чего нельзя сказать о свободе. Обоих посадили в узилище как самых опасных преступников.
Сигизмунд содеянным был вполне доволен.