В следующем году опять повторяется нашествие Литвы по нашим летописям, а как мы уже видели, что под Литвой разумели латышей, то и здесь, вероятно, было продолжение прежней вражды; нападение было сделано на окрестности озера Селигера, — они воевали Мореву и Любни, Таким образом опять был повод к разрыву, уже не со стороны русских. Но такой повод представился еще важнее в 1232 году. Враждебная князю Ярославу новгородская партия нашла себе приют во Пскове, но потом псковичи помирились с князем и прогнали от себя его недругов. На челе этих недругов был бывший новгородский тысячский, Борис. Псковичи показали "Борисовой чади" путь, то есть прогнали его родичей и приверженцев. Изгнанники убежали в Оденпе и там призывали немцев на помощь против соотечественников. Вместе с ними был сын Владимира псковского, тогда уже верно умершего, Ярослав, решившийся подражать ранним, а не поздним поступкам своего отца. С помощью немцев они захватили Изборск; но псковичи тотчас явились под взятым городом, обступили его и достали в плен князя Ярослава и всех немцев, кто не успел убежать. Они послали тогда к новгородскому князю Ярославу известие. Ярослав приказал пленников заковать и отправить в Переяславль-Залесский. В отмщение за то немцы поймали какого-то новгородца Кирилла Синкиница и засадили в тюрьму. Тогда Великий Новгород, считая этот поступок нарушением мира, объявил войну, а князь Ярослав отправился к Юрьеву и, по обычаю, разослал отряды по окрестностям в зажитие, то есть на грабеж. На реке Омовже произошло сражение. Немцы потеряли много своих и предложили мир (по-клонишася князю). Схваченный Кирилл был выпущен. Это происходило в великий пост 1234 г. Несмотря однако на возобновленный мир, едва только Ярослав воротился с новгородцами (из которых не убыло во время похода ни одного человека), как услышали, что под Русой опять появилась Литва. На этот раз там произошла незначительная стычка, стоившая четырех человек Русе. После того враги, ограбив монастырь Св. Спаса и убив четырех чернецов, пошли на Клин. Ярослав погнался за ними и разбил их наголову в Торопецкой волости. Об этом походе нельзя сказать положительно, что Литва, здесь упоминаемая, были также латыши, как и прежде, потому что летописец называет ее безбожною Литвой; но также последнее выражение не дает права непременно видеть здесь литовцев-язычников, потому что тогда летописец мог таким образом называть новокрещеных католиков.
Мир не мог состояться надолго. Тевтонизм, покусившись на дело порабощения литовских и чудских племен, встретил на пол-столетие себе препятствие в северном славянстве Новгорода и Пскова. Славянство не удержало оспариваемой у него власти над ливонскими инородцами; — славянство должно было уступить; тевтонизм не мог сразу забыть того. Как скоро он почувствовал свою силу над врагом, явилось убеждение, что и славяно-русские общины отданы ему судьбой, как латыши, ливы и эсты.
Властолюбивые замыслы обратились на Северную Русь после уступки немцам Ливонии. Возникла мысль, что призванием ливонских крестоносцев было не только крестить язычников, но и обратить к истинной вере русских. Русские представлялись на Западе врагами св. отца и римско-католической Церкви, даже самого христианства, потому что заступались за непокорных язычников, возбуждали их к отступничеству. С другой стороны, Орден в то время потерял Гаррию с Ревелем и Вирландию, уступив эти земли датскому королю Вольдемару, по решению папы. Папа предоставлял рыцарям вознаградить себя другими землями на востоке; и вот они обратились на славян. Покушение овладеть Новгородом и Псковом должно было возникнуть еще и потому, что рыцари сознавали за собой призвание крестить чудских язычников вообще, а не в одной Ливонии; а им известно было, что владения Новгорода и, вероятно, отчасти еще Пскова, были заселены чудскими племенами, погруженными в язычество. Если им удалось отнять у Новгорода Ливонскую Чудь, то-естественно было желать отнять у того же Новгорода и Водь, да наконец, и самих славян, которые, как сказано выше, в их глазах были почти те же язычники, — покорить духовной власти св. отца и поработить себе материально. В то же время их побуждало начать завоевание славян и то, что Орден Меченосцев в то время соединился с Немецким и, следовательно, силы крестоносцев были удвоены.
Первый дерптский епископ Герман смотрел враждебно на псковичей, как и последние на него. Герман рассчитывал, что русским должно быть прискорбно, что Юрьев, принадлежавший русскому миру, отнят у него, и при удобном случае они покусятся возвратить его; поэтому лучше предупредить их и покорить немцам самих русских по соседству. Он крикнул клич; собрались к нему рыцари; стеклись к немцу и люди датского короля; недавно поселившиеся в Гаррии немцы бросились в Изборск и взяли его штурмом. Князь Ярослав Воло-димирович тогда был в немецких рядах и предательски вел иноплеменников на свое отечество. Никого не оставили в покое из русских — говорит немецкий летописец-современник: — кто только прибегал к защите, тот был убиваем, или взят в плен, и по всей земле распространились вопли.
Псковичи смело пошли на рыцарей и вступили в битву. "Псковичи — это народ свирепый! — говорит древний немецкий историк: — у них вооружение блестящее, а шлемы сияют как стекло. Сошлись немцы с псковичами; немцы пробили ряды псковичей. Псковичи были поражены: восемьсот человек легло на месте, а остальные бежали, отчаянно пришпоривая и прихлестывая своих лошадей, и вокруг лес гремел стонами и проклятиями". Рыцари, одержав победу, двинулись ко Пскову: быстрота помогла им. Русские были измучены под Изборском и не успели еще отдохнуть, как уже немцы разбили свои шатры в виду Пскова и сожгли неукрепленный посад близ города. Много было у них пришельцев из Германии, много датчан: все поглядывали на Псков, надеясь получить свой удел в завоеванной земле. Начались переговоры. Альнпеке говорит, что они так были ведены, что король псковичей (князь) Герполт (?) добровольно передал Псков во владение Ордена. Псковская Летопись говорит, что в самом Пскове были изменники, передавшие немцам город. Главным был посадник Твердило Иванович. Псков был сдан и достался Ордену со всей своей землей.
Упоенные победой, немцы, усевшись во Пскове, тотчас же стали замышлять покорение Новгорода. Псковская партия Твердилы давала им совет, и уже начались набеги на Новгородскую волость. Между тем, поднялась на Новгород с другой стороны туча. Возбуждая против русских крестоносцев, папа возбуждал против них шведов. Папская булла поручала шведам начать крестовый поход на Новгород, на мятежников, непокорных власти наместиника Христова, на союзников язычества и врагов христианства. Как ливонские пришельцы ненавидели новгородцев за то, что они принимали сторону язычников и оспаривали у немцев владение Ливонской Землей, так шведы стояли с Новгородом во враждебном отношении за Финляндию: Новгород мешал шведам распространять католичество между Емью и Корелой. В 1239 году папа Гонорий призывал крестоносцев соединиться со шведами и обратить оружие на русских, чтоб не допустить их более препятствовать крещению Финляндии.
Тогда управлял делами Швеции, вместо больного короля Эрика Эриксона, Биргер; он предводительствовал войском, составленным из шведов, норвежцев и подвластных финнов. Несколько духовных сановников, епископов со своими вассалами, придавали вполне этому ополчению значение священной брани за веру. Шведы шли не за тем, чтоб сделать нападение и пограбить пограничный край, а с тем, чтобы покорить Новгород со всеми его обширными землями. Биргер прислал в Новгород к князю Александру объявление войны, надменное и грозное: "Я пришел, — говорил он через посла, — посетить твою землю; если можешь сопротивляться мне, то знай, что я уже в твоей земле". Со стороны новгородцев война тоже приняла священный характер. Дело шло о защите православия, на которое разом посягали враги: шведы, немцы, датчане, соединенные благословением папы. Александр Ярославич молился в св. Софии. Владыка Спиридон благословил его и его воинов на святую брань. В его ополчении, составленном из новгородцев, были ратники и из других земель русских: были охотники из Полоцка; были пришедшие с князем из Суздальской волости отца его Ярослава. В Ладоге пристали к ним ладожане, подручники Великого Новгорода. Шведы уже вошли в Неву и бросили якори на устье Ижоры. Вероятно, это был роздых: они намеревались плыть через озеро и достигнуть Ладоги врасплох. Прежде всего ее следовало взять, а потом вступить в Волхов и идти на Великий Новгород. Но не знали они того, что в Новгороде уже знали о них. Александр предупредил их, и 15 июля на память Ки-рика и Улиты, — о чем счел нужным заметить летописец, — приблизился к Ижоре. У новгородцев был обычай, что при впадении Невы в море ставилась приморская стража из окрестных туземных жителей водской Земли; надзирать за таким важным делом доверялось преимущественно крещеным туземцам. Начальство над такой приморской стражей тогда поручено было какому-то вожанину, который на своем природном наречии носил имя Пелгусий, а во св. крещении именовался Филипп. Это был муж очень благочестивый: живя среди своих еди-ноземцев, еще массой погруженных в идолопоклонство, Пелгусий был так набожен и богоугоден, что по средам и пятницам ничего не ел, а потому сделался способным видеть видения. Когда шведы явились, он шел к Александру известить о их прибытии и рассказал ему как стали шведы. "Мне было видение, — сказал он, — когда я еще стоял на вскрай моря; только что стало восходить солнце, услышал я шум страшный по морю и увидел один насад; посреди насада стояли святые братья Борис и Глеб; одежда на них была вся красная, а руки держали они на плечах; на краю их ладьи сидели гребцы и работали веслами, их одевала мгла и нельзя было различить лика их; но я услышал, как сказал Борис-мученик брату своему св. Глебу: "брате Глебе, вели грести, да поможем мы сроднику своему, великому князю Александру Ярославнчу!" И я слышал глас Бориса и Глеба, и мне стало страшно, так что я трепетал; и насад отошел из глаз у меня". — "Не говори же этого никому другому", отвечал ему Александр.