воды. Проходя мимо его двери, почему-то подхожу ближе и касаюсь ручки. Поворачиваю, просто проверить, и обнаруживаю, что она заперта. Не уверена, что зашла бы внутрь, даже будь такой шанс. И не могу винить его за то, что он защищается от меня, потому что я делала то же самое, но сейчас наша система око за око не распаляет и не вдохновляет меня. А разочаровывает, вгрызаясь глубже любой обиды.
Глава пятнадцатая
На День благодарения «Проснись и улыбнись» закрыта, неожиданная удача, так как мы с Николасом отложили покупку центральной праздничной композиции для праздничного стола на последний момент. В шестом классе Николас вместе с другими учениками делали украшения, и он придумал нечто из салфеток и попкорна, и с тех пор каждый год ко Дню благодарения должен по традиции приносить новое. Обычно это что-то большое и собственноручно изготовленное, но в этот раз весь ноябрь он был очень занят превращением в заросшего дровосека в клетчатой рубашке и забыл.
Я сижу на кухне и завтракаю, когда через черный вход заходит Николас в своей привычной экипировке, к которой я теперь отношусь с уважением, зная, насколько в ней тепло. Он достает из шкафчика мой любимый сине-зеленый стакан и, налив туда пять сантиметров воды, ставит передо мной. В воду опускается полевой цветок. Маленький, потрепанный, он пережил морозы и снегопад, но большинство лепестков еще держатся.
– О-о-о, – удивленно улыбаюсь я.
– Он рос в сарае, выше на чердаке. Только с лестницей смог достать.
Не доверяю я этому сараю. Покосившийся, старый, ему не меньше пяти тысяч лет. Страшно представить, как Николас забирается по лестнице, прислонив ее к прогнившему дереву.
– Спасибо. Но правда, не стоило.
– Ну, я подумал, будет мило.
– Мне не нужны цветы, честно.
Его взгляд подписывает мне смертный приговор.
– Проехали, – быстро добавляю я. – Иногда мне все равно их хочется, наверное.
Уголок губ у него дергается в улыбке, и он в один укус доедает половинку моего буррито с сосиской, а потом уходит в душ. А я почему-то разглядываю и разглядываю свой полуувядший цветочек. Ничего интересного в нем нет, и через час он, скорее всего, умрет уже окончательно. Винить в этом дурацком желании получать цветы я в любом случае буду общество.
Это всё социальные нормы заставляют думать, что тебе нужны эти умирающие растения, чтобы почувствовать себя любимой и важной. Они же по большому счету бесполезны, и я это знаю. Но запомню я не цвет и не красоту цветка, а внимание. Запомню заботу, с которой Николас, увидев этот цветочек, подумал обо мне и специально пошел за лестницей достать его. В воспоминаниях навсегда останется тот момент, когда он опустил его в мой любимый сине-зеленый стакан.
Я уже оделась и готова, Николас тоже – на нем зеленая рубашка хенли, которую я прежде не видела, и от этого нефритовые искорки в его глазах горят ярче. В треугольном широком вырезе хорошо видны ключицы. Святые небеса. У этого мужчины просто великолепные ключицы. Потом я замечаю округлую форму плеч. Небеса к нему в самом деле очень добры.
Насвистывая, он наполняет раковину мыльной водой и впервые за весь год начинает мыть посуду. Я смотрю на Николаса и понимаю, что фэйри подменили не только старую Наоми. Ох, так у меня проблемы с сердцем начнутся.
Он изменил прическу, не стал зачесывать кудри назад, и теперь они свободно падают на лоб. Я беспомощно подхожу ближе, и вот уже определенно вторгаюсь в его личное пространство. В чем дело, это из-за прически? Рубашки? Цветка? Из-за того, что он сам что-то делает по дому, без всякой просьбы? Что бы то ни было, сегодня он в сто раз привлекательнее. Если еще сейчас начнет подметать пол или почистит фильтр в сушилке, мне могут понадобиться нюхательные соли.
Я касаюсь его лица, и Николас замирает с опущенными в воду руками.
– У тебя красивая линия подбородка, – сообщаю я с очевидным даже для меня удивлением в голосе.
Он моргает и отворачивается.
– Э-э… спасибо.
– И горло тоже. – Как я могла не замечать раньше, какое у него красивое горло! Кто знал, что горло – это так важно. От этого беззастенчивого любования с ним происходит что-то странное, шея на моих глазах идет красными пятнами. Я кручу свой цветок в стакане и как полный псих наблюдаю, как он моет посуду, пока наконец не беру себя в руки. Стоит мне отвести глаза, как я чувствую на себе его взгляд и снова поворачиваюсь. Он так и ловит меня на подсматривании исподтишка и, уверена, заметил, как я беззвучно произнесла: «Боже мой». Чем больше я волнуюсь, тем шире становится его улыбка.
Свое неожиданное желание переодеться во что-нибудь получше и слегка подкраситься я стараюсь не анализировать. В конце концов, День благодарения. Вот почему я прячу мини-челку под ободок и завиваю волосы. По праздникам нужно выглядеть на все сто. Надеть черный кружевной лифчик вместо обычного бежевого, использовать лосьон для тела под названием «Поглоти меня». Не я придумываю эти правила.
В ванной я с изумлением обнаруживаю новое доказательство вмешательства потусторонних сил: побрившись, он вытер за собой раковину – ни единого волоска, даже к крану ничего не пристало. Никуда не деться от этих похитителей тел!
В приступе великодушия иду заводить машину, чтобы успела прогреться. Неуклюже пробираясь по дорожке, я чувствую себя героем. Мир еще не знал такой самоотверженной невесты. Почти поскользнувшись на льду, на мгновение представляю себя в больничной палате, с ногой, поднятой на одной из этих перевязей и суетящимся вокруг Николасом, взбивающим мою подушку. Я даже не жалуюсь на сломанную ногу. «Ничего страшного, – стоически заверяю я. – Как я благодарна, что упал не ты». Николас утирает слезу, восхищенный моей силой воли. Ему прежде не встречалась столь удивительная женщина.
– Спасибо, – благодарит он, когда мы отъезжаем от дома. – Тут так тепло. – Он снова ловит меня на откровенном разглядывании его профиля и улыбается. Когда он счастлив и позволяет это увидеть, то весь будто светится.
Нужно взять себя в руки. Да, он подарил мне полумертвый цветок, и