в своей семье, господин Феро мог только желать, чтобы преступник был наказан, но никакой своей роли сыграть уже не мог.
Но если, как ему начинало теперь казаться, Николя Бютен был как-то связан с бандой черных грешников, долг отставного прокурора был — помочь невинно заключенному и своему племяннику, господину де Сен-Соверу, чья следовательская проницательность плутала по неисповедимыми изгибам этого таинственного дела.
И вместе с тем господин Феро вспоминал несчастного капитана Фосийона, которому не удалось избежать эшафота, вдову, которую он поддержал в беде, всю семью, невидимым покровителем коей он был, и спрашивал себя: вправе ли он вновь воздвигнуть эшафот для одного из членов этой семьи, когда другого он уже туда привел?
Буря была сильной, но недолгой.
Суровая совесть юриста победила сомнения частного человека.
"Прежде всего, — подумал господин Феро, — я должен выручить господина де Венаска".
Пока советник шел к этому решению, он не терял из вида и охотника.
Николя Бютен, не подозревая, что советник, спрятавшись в сторожке виноградаря, не пропускал ни одного его движения, расхаживал все тем же медленным, сбивчивым шагом озабоченного охотника, но вскоре господин Феро заметил, что он склоняется все время в северную сторону.
Там, на севере, росла рощица олив и дубов.
Как будто какая-то сила притягивала Николя Бютена к этой рощице, а другая сила — отталкивала, едва он делал лишний шаг.
Господин Феро думал:
— Очевидно, если он совершил убийство — это было там… Он хотел бы пойти туда убедиться, что убрал все следы; хочет — и не смеет. Так всегда бывает с убийцами.
И господин Феро стал хладнокровно дожидаться, чем окончится эта таинственная борьба.
Противоборствующая сила одолела.
Николя Бютен вдруг резко повернулся к роще спиной и пошел прочь.
Зоркий взгляд старика следил за ним через виноградник до самого того момента, когда Николя Бютен подошел к Ла Бому.
Тогда господин Феро вышел из укрытия и пошел прямо к роще.
Земля там была песчаная, дождей давно уже не было, в воздухе ни движенья, так что советник скоро разглядел человеческие следы.
Один отпечаток был от башмаков с набойками, другой от сапог без набоек, на высоком каблуке.
Сапоги, должно быть, носил Рабурден, а Николя Бютен — тяжелые охотничьи башмаки.
Какое-то время следы шли по тропке, тянувшейся по среди рощи, до того места, где она расходилась надвое.
Там земля была вся беспорядочно истоптана: значит, спутники остановились.
Немного дальше советнику показалось, что на песчаной земле остался след от упавшего тела. Каблук сапога пропахал землю сантиметров на двадцать.
Потом господин Феро вдруг остановился и побледнел…
На белом камне остался красный след — брызги крови.
С этого места следы сапог исчезали — видны были только башмаки с набойками, шедшие дальше, к опушке рощи.
Но эти следы были глубже, отчетливее, и господин Феро понял: тот, кто оставил их, с этого момента нёс тяжелый груз.
Следы продолжались за рощей и вели к Сою.
Теперь господин Феро понял все.
Убив Рабурдена из духового ружья, Николя Бютен взял тело на руки и пошел бросить его в озерко, воды которого никогда не отдавали того, что в них попадало.
* * *
Следующие три дня господин Феро никому ничего не говорил о своих наблюдениях, он не видел Николя Бютена и вообще не показывался за оградой Ла Пулардьера.
Потом господин Феро получил письмо от своего племянника, господина де Сен-Совера.
Молодой следователь посылал дядюшке подробный отчет о своей поездке в Тулон и о том, что было после.
Не забыл он сообщить ему и о том, как загадочная, роковая буква "д", оставленная неким путником в разных гостиницах, позволила проследить его след до самого Марселя.
Тогда господин Феро взял перо и написал:
"Дорогой мой мальчик,
Пришлите мне какую-нибудь из этих гостиничных книг. Продолжайте свои поиски. Я тоже кое-что искал и, возможно, нашел".
Закончив это письмо, советник скрестил руки на груди и сказал вслух:
— А теперь подождем!
Часть пятая
I
Пока господин советник Феро вел свое тайное расследование, господин де Сен-Совер тоже не сидел сложа руки.
Он поехал опять в Оллиуль.
Там он обнаружил по букве "д" следы двух людей, повсюду уничтожавших следы господина Анри де Венаска.
В почтовых конторах, в гостиницах — повсюду эти два человека каждый раз меняли имена.
Но один из них, повинуясь какой-то странной привычке, всегда выбирал имя с буквой "д" на конце и заканчивал это "д" одним и тем же росчерком.
Господин де Сен-Совер вернулся из Оллиуля в Марсель.
Но там ниточка оборвалась.
В Марселе проживает триста тысяч душ плюс огромное количество приезжих.
Целую неделю господин де Сен-Совер искал по отелям, меблированным комнатам, постоялым дворам — загадочное "д" нигде не попадалось.
Отсюда молодой следователь сделал вывод, что эти путешественники были марсельцы — постоянно жили в этом большом городе. Они слезли с тулонского дилижанса и просто пошли по домам.
Зато господин де Сен-Совер нашел то, чего не искал: след барона де Венаска, потерянный после Оллиуля.
В книге записей для полиции, которую вели в одной из гостиниц, а именно в "Провансальской", имя барона Анри де Венаска значилось под 10 мая.
Что же случилось с бароном между 30 апреля и 10 мая?
Тут-то и была загадка.
30-го числа он исчез из Оллиуля: его видели выходящим с постоялого двора с чемоданом в руке, пешком.
Господин де Сен-Совер понимал: доказать невиновность господина де Венаска может лишь одно: чем он занимался эти десять дней.
И он в третий раз отправился в Оллиуль.
От этих постоянных разъездов корреспонденция молодого следователя пришла в некоторый беспорядок.
Письма ему посылались то в Экс, то в Марсель, то в Тулон — вот почему он не сразу получил письмо от дяди с просьбой показать одну из гостиничных книг с буквой "д" и характерным росчерком.
В Оллиуле господин де Сен-Совер поселился в том же трактире, где начинал свои поиски, но никому не сказал, что собирается делать дальше.
Он привез с собой ту самую служанку, которой устраивал очную ставку с Анри де Венаском.
Она была девушкой умной и с добрым сердцем.
Увидев молодого красавца с горделиво-приветливым взглядом в тюрьме, под угрозой смертной казни, она совершенно смутилась.
Как и господина де Сен-Совера, ее поразила эта благородная покорность судьбе; как и следователь, она уверовала в невиновность барона.
— Теперь, девочка, — сказал ей господин де Сен-Совер, — слушай хорошенько, что я тебе скажу.
— Слушаю, сударь.
— Ты родом