Когда завтрак был окончен, Джеральд О’Хара позвал Геркулеса в столовую и сказал ему, что доктор Фонтейн приехал специально, чтобы увидеть его.
Услышав это, повар испугался и никак не мог взять в толк, чего от него хочет доктор Фонтейн.
— Я не понимаю, сэр, — качал головой гигант, — чего вы от меня хотите. Я всего лишь повар.
Этот негр-гигант казался настолько растерявшимся, что скорее напоминал маленького ребенка, чем человека, способного взвалить на плечи лошадь.
Он так искусно притворялся ничего не понимающим, что это начинало злить доктора Фонтейна, а Эллин поспешила объяснить своему повару, что доктор Фонтейн приехал расспросить его о чуде, которое он совершил с глазами Скарлетт.
Эллин не узнавала своего слугу, он стал каким-то непонятливым и растерянным. Она не могла понять, почему Геркулес не хочет сказать, что за корень он употребил для лечения глаз Скарлетт. А тот все повторял и повторял, что он ничего не знает, кроме кухонных рецептов.
Геркулес переводил взгляд с хозяйки на хозяина, потом на Скарлетт, а та сидела, переполненная важностью, чувствуя себя героиней дня.
Наконец, Геркулес с неохотой проговорил:
— Вы, сэр, хотите знать, какое лекарство я употребил?
Доктор Фонтейн смотрел на него сузив глаза. Его раздражало, что какой-то негр отнимает у него столько драгоценного времени вместо того, чтобы сразу назвать растение.
А Геркулес вновь растерянно переводил взгляд с хозяйки на хозяина, потом на Скарлетт, словно не верил, что его господа, которых он так любит, могли предать его.
Тогда Джеральд принялся втолковывать Геркулесу о том, какое полезное лекарство можно сделать из этого корня, как его можно будет пустить в продажу и как тысячи людей белых и черных, повсюду можно будет спасать этим лекарством, если яд змеи попадет в глаза.
Доктор Фонтейн терял терпение, он-то прекрасно знал повадки негров. Если они решили о чем-то не говорить, то будут держаться до конца. Он уже понял, что все его попытки разузнать секреты негра — бесплодны.
Среди негров было поверье, что если рассказать кому-либо из белых о чудодейственной силе растения, то те утратят свою способность лечить.
Негры никогда не отказываются помочь белому или любому другому человеку, но выдать секреты?! На это они не пойдут никогда.
Геркулес слушал, опустив голову и недовольно наморщив лоб.
Наконец, красноречие Джеральда О’Хара было исчерпано, и в разговор вступил доктор Фонтейн. Он говорил еще красноречивее, даже принялся жестикулировать, что для благовоспитанного джентльмена было недопустимо.
Но злость уже поднималась в душе доктора Фонтейна. Ведь он, дипломированный доктор, ничего не мог сделать против яда древесной змеи. А какой-то неграмотный негр, пожевав корень, трижды плюнул в глаза девочки — и та исцелилась в течение часа.
Но какие аргументы ни приводил доктор Фонтейн, что ни сулил Геркулесу, тот все равно молчал, не выдавая свой секрет, он не произнес ни слова.
Когда мужчины замолчали, Эллин решила подействовать на лучшие чувства своего повара.
Она говорила:
— Геркулес, ты пойми, ты спас Скарлетт, потому что оказался рядом. А сколько детей потеряли зрение из-за того, что рядом с ними не оказалось знахаря. И ты, рассказав свой секрет, поможешь всем, кто окажется в такой беде.
Доктор Фонтейн уже потеряв надежду, сидел, откинувшись на спинку большого кресла и со скептичной улыбкой потягивал кофе.
Когда уговоры Эллин не поимели действия, он вновь начал объяснять Геркулесу, но уже в других словах.
Доктор Фонтейн говорил так, словно обращался к своему коллеге, а не к темнокожему рабу. Он рассказывал, какое можно сделать из корня лекарство и как важно это будет для науки. А в заключение он пообещал Геркулесу подарок — золотые часы на золотой цепочке. Такие часы мог позволить себе далеко не каждый белый человек. Конечно, соблазн был велик, но Геркулес был хранителем тайны и мог расстаться с ней только вместе с жизнью.
Наступило молчание. Доктор Фонтейн уже внутренне ликовал, уверенный, что Геркулес не сможет устоять против такого соблазна, но негр угрюмо пробурчал, что не помнит, какой это был корень.
Доктор Фонтейн разочарованно вздохнул, Скарлетт набросилась на Геркулеса с упреками.
— Как ты можешь так поступать? Сколько людей страдают из-за яда этой проклятой древесной змеи, — пыталась она воззвать к лучшим чувствам повара.
Но достигнуть каких-либо результатов было чрезвычайно трудно. Геркулес предпочитал хранить молчание, а если что и отвечал, то это была полнейшая чушь.
— Мэм, — говорил он, — это моя слюна вылечила глаза вашей дочери.
— Но я же видела все своими глазами, — возражала Эллин.
— Говорю вам, мэм, — стоял на своем Геркулес, — это моя слюна и больше ничего.
— Но я видела корень в твоих руках, видела, как ты жевал его. Почему, Геркулес, ты не хочешь помочь другим людям?
— Я бы с удовольствием им помог, — отвечал повар, — но, в самом деле, это всего лишь слюна.
Доктор Фонтейн не мог скрыть улыбки. Ему уже не раз приходилось сталкиваться с подобным упорством чернокожих знахарей и он понимал, что все уговоры бесполезны. Если не подействовало обещание подарить золотые часы на золотой цепочке, то значит дело пропащее.
К тому же Геркулес был настроен довольно враждебно ко всем расспрашивающим его, как будто они хотели у него что-то отнять. Выражение его лица было сердитым и враждебным даже тогда, когда он смотрел на своих господ, к которым всегда относился с большим почтением.
Джеральд, не выдержав, ударил кулаком по столу.
— Геркулес, я приказываю тебе показать доктору Фонтейну этот корень!
Геркулес недоуменно пожал плечами и посмотрел на своего господина.
— Я не понимаю, сэр, о чем вы говорите? Это всего лишь моя слюна. Если доктор хочет, я могу плюнуть в одну из его пробирок, но это Всевышний хотел, чтобы Скарлетт излечилась.
Джеральд устыдился своего поступка. Ведь стольким был обязан Геркулесу, а отплатил ему криком и руганью.
Но Джеральд был упрям и поэтому не терпел упрямства в других. Он подавил в себе жалость и воскликнул:
— Геркулес, если ты не послушаешься, я велю продать тебя с торгов.
Эллин в изумлении посмотрела на мужа, она никак не ожидала от него подобного.
— Джеральд, что ты говоришь? — вскричала она, хватая мужа за руку, — ведь Геркулес спас Скарлетт зрение! Как ты можешь?
— Не надо, Эллин, — руки Джеральда дрожали от негодования, — не сдерживай меня. Неужели ты не видишь, он издевается над нами.