При свете розовых звезд я с огромным трудом различал дорогу и сбросил скорость, чтобы не пропустить поворот с центральной аллеи. Руки непроизвольно подергивали руль влево, но автопилот меня не слушался.
Наконец он не выдержал, и на дисплее зажглась надпись: «Не дергайте руль. Задание принято к сведению. Машина свернет влево на первой же развилке». Компьютерная техника пришельцев давала сто очков вперед земной. Уж не разумная ли машина? Только этого мне не хватало!
У темной в ночи кладбищенской конторы машина послушно свернула налево и поехала вдоль высоковольтной линии, чьи опоры хорошо различались на фоне неба. Любопытно, чем в эти дни занимается директор кладбища? Явно ведь не у дел — ближайшие похороны состоятся не ранее чем через семьсот лет. Впрочем, остались еще я и Бескровный, но и мы лет по двадцать, как минимум, хотели пожить.
Машина послушно остановилась у второй опоры высоковольтной электропередачи, я вышел и огляделся. Зрение адаптировалось к темноте, и в свете звезд я начал различать гранитные надгробия, металлические кресты, среди которых самым заметным ориентиром был золоченый орел на могильном камне Мамонту Марку Мироновичу. На что я и надеялся, поскольку приборов для ночного видения в универмаге не оказалось. Не дошли в России до полной демократии, как в Америке, где в оружейном магазине можно купить не только прибор ночного видения, но и базуку. В Холмовске, к сожалению, оружейного магазина не было. А жаль.
Тишина на кладбище стояла глухая, какой она бывает в степи только весной, когда еще нет ни сверчков, ни цикад. Мертвая тишина, как и положено в местах последнего упокоения. Ночью в такой тишине любой звук отчетливо слышен метров за сто, и если все-таки за мной следят, то чужие шаги я услышу издалека.
Раскрыв сумку, я сунул в карман катушку черной изоляционной ленты, а видеокамеру, чтобы освободить руки, повесил за ремешок на шею. И начал восхождение на опору высоковольтной линии.
Забравшись метров на пять, я решил, что этого достаточно. Вставил видеокамеру в перекрестье металлических штанг, небольшим куском изоляционной ленты прикрепил ее и видоискателем навел объектив на золоченого орла. И только затем накрепко примотал видеокамеру к опоре. Еще раз проверив, куда смотрит объектив, включил камеру и начал спускаться. Электропитания камере хватит на сутки, и единственное, что придется делать, — это вовремя вытирать из пентопа «пустые» видеокадры, поскольку его памяти хватит всего на час записи. Это, конечно, при условии, что связь будет нормальной — не очень мне понравилось качество передачи видеосъемки с места рыбной ловли.
Работал я очень аккуратно, чутко прислушиваясь к ночным шорохам, но ничего не услышал. Однако когда начал спускаться и до Земли оставалось метра два, уловил слабый запах весенней фиалки, от которого тоскливо сжалось сердце. Вряд ли запах долетал от могильного камня Мамонту — до него метров тридцать, да и в воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка.
Предчувствие не обмануло — едва нога коснулась земли, как меня кто-то мягко взял под локоть.
— Решили в монтажники-высотники податься? — вкрадчиво спросил Ремишевский.
Тон был насмешливый, за локоть он, скорее, не держал, а поддерживал под него, и я не стал проводить боевую подсечку, чтобы освободиться. Куда бежать и к чему? Из-под купола никуда не денешься…
— А вам какое дело? — возмутился я. — Гуляю, дышу свежим воздухом. Моцион у меня такой. Запрещено?
— На кладбище? — наигранно изумился Ремишевский. — Ночью? Гуляете? Оригинально. А вдруг вы могилы осквернять пришли?
— В самую точку попали, — процедил я. — Не повезло мне — на сторожа нарвался… Вы ведь тут сторожем работаете? Завидная, надо сказать, смена работы: после заместителя генерального директора банка — кладбищенским сторожем. Мне протекцию не составите?
Ремишевский не отреагировал на колкость и рассмеялся тихим, мелким смешком.
— Шутите, Артём Владимирович… Так все-таки, что вы здесь делали?
— А вы? Что вы здесь делаете? Следите за мной? Ах Да, понял! То-то мне одна знакомая про вас неделю назад намекала… Вы — «голубой»! Понравился я вам, вот и преследуете! Но у меня; учтите, нормальная сексуальная ориентация.
Выражение лица Ремишевского в темноте я разобщать не мог, но, кажется, в этот раз таки зацепил его за живое.
— Хватит мне зубы заговаривать, — сдержанно проговорил он и махнул рукой кому-то за спиной. — Ну-ка, снимите, что он там прицепил!
К опоре метнулась тень, и уже через мгновение Ремишевский держал в руках видеокамеру. Кто взбирался на опору, я разглядеть не смог — ночь, да и был он, по всей видимости, в призрачном камуфляже пришельцев. Но для человека все было проделано чересчур стремительно — мне, с моей реакцией «двадцать пятого кадра», до него далеко. К тому же крепил я видеокамеру на совесть — так просто изоляционную ленту не размотаешь, не разорвёшь.
— Кино решили поснимать… — протянул Ремишевский, и я вдруг почувствовал на своем лице пытливый взгляд. Будто изморозью обдало кожу. — Зачем вам это?
И тогда я понял, что он играл передо мной комедию.
Это я его не видел в темноте, зато он видел меня прекрасно, хотя по силуэту не угадывалось, что его глаза прикрывают бинокуляры ночного видения. Понятное дело, полупришелец… Или я ошибаюсь и он настоящий, без всяких «полу»?
— А что, «снимать кино» здесь запрещено? У вас есть какие-то тайны?
Ремишевский снова рассмеялся, но в этот раз искренне и беззлобно.
— Тайн, в вашем понимании, нет. Просто детям запрещено совать пальчики в электрическую розетку. Может сложиться неправильное мнение об электричестве, и негативное отношение к нему сохранится на всю жизнь.
Мягко сказал, пожурил чуть ли не по-отечески, но ударил по самому больному месту. Сжав зубы, я промолчал.
Ремишевский, продолжая поддерживать меня под локоть, повел к «Жигулям».
— Чего вы суетитесь, что выискиваете? Разве вам плохо живется в особняке? Условия прекрасные, одежда на любой вкус, телевизор, компьютер… Рыбалка — пожалуйста! Максимум через полгода сможете поехать в любой уголок Земли. Хоть в вояж, хоть навсегда. Живите и радуйтесь. Вон как писатель живет — любо-дорого посмотреть, — приторно-ласковым голосом увещевал он. — Что вам неймется, чего не хватает для полного счастья? Подруги? Не обещаю, но постараемся. — Он открыл дверцу машины. — Езжайте.
Ни слова не говоря, я сел в машину. Подругу он мне, видите ли, предоставит… Иронии в обещании «бабу найти» я не почувствовал.
— Возьмите, — сказал Ремишевский и положил на колени видеокамеру. — Нам она не нужна, а вам пригодится. Всего доброго.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});