Наконец, «ряд профессоров геологии получил задание разведать наличие месторождений урана на территории Германии» – на тот случай, если начнутся перебои с этим сырьем.
Так воплощался в жизнь нацистский лозунг – «Немецкая наука на службе войны!», – выдвинутый еще несколько лет назад. Впрочем, оценивая деятельность Герлаха, мы вправе сказать, что он-то руководствовался иным принципом: «Война на службе немецкой науки!» Пользуясь своим главенствующим положением, профессор смело поддерживал перспективные научные проекты, не имевшие военного значения, и пренебрегал нуждами ядерщиков, которые как раз могли принести пользу в войне.
Так, он поддерживал сотрудников Института физики, определявших магнитные моменты и спектры атомных ядер и измерявших коэффициенты теплового расширения урана. Работы эти имели чисто теоретический смысл, и только ярлык «ядерная физика» да настойчивость Герлаха помогали молодым ученым и впредь безмятежно исследовать тайны атомного ядра в те дни, когда страна близилась к катастрофе. Вот еще пример поведения Герлаха: в Германии не хватало циклотронов, так помогавших американцам при создании атомной бомбы. И вот «главный физик» страны – наперекор ее военным нуждам – решает использовать циклотроны также для биологических и медицинских опытов.
При таком обилии целей, нужд, направлений сам атомный проект как-то терялся. Не случайно в 1944 году лишь две программы из множества, его составлявших, имели высшую степень срочности: «изотопный шлюз» и изготовление трех коррозионостойких урановых пластин (фирма «Ауэр»). Правда, некоторые исследования все еще щедро ассигновались. Так, Хартек должен был получить 265 000 рейхсмарок, Отто Ган – 243 000 марок, Эзау – 150 000 марок. Зато какими разительными были контрасты. Дибнеру полагалось лишь 25 000 марок, доктору Гроту, занимавшемуся ультрацентрифугами, каких-то 4200 марок. Всего 8500 марок было выделено и Гейзенбергу. Деньги текли в основном в промышленность. Их получали фирмы «Ауэр» и «Дегусса», изготавливавшие металлический уран, концерн «ИГ Фарбениндустри» – на строительство установки по производству тяжелой воды, фирмы «Хеллиге» и «Аншютц», строившие опытные образцы ультрацентрифуг.
В апреле и мае 1944 года профессор Герлах обновил планы научных исследований, и тогда к категории срочных были отнесены лишь работы по разделению изотопов, проводившиеся профессором Хартеком. Все остальные работы «человек с трезвым, циническим умом», ныне правивший немецкой ядерной физикой, отнес к низшей степени срочности – «SS», – хотя и считал все эти определения «туфтой» и, следовательно, вправе был, по своим личным воззрениям и не кривя душой, присудить этим многострадальным проектам любую степень срочности. Он выбрал для них худшую. Составляя же план на следующий год, урезал все финансовые вливания. Теперь ни один из проектов не смел претендовать на сумму, большую 65 000 марок. С таким «отеческим радением» атомный проект вскорости должен был благополучно заглохнуть.
Год назад на атомный проект было выделено 3,6 миллиона рейхсмарок (смета на апрель 1944 – март 1945 годов), теперь каких-то полмиллиона марок, в том числе 69 000 марок на связанные с ним биологические исследования (25 000 – Рицлеру, 24 000 – Раевскому и 20 000 – Штеттеру (Вена) – все имена, далекие от основных работ по проекту) и 46 000 марок на изучение химических свойств урана (Отто Ган). Центрифуги, реакторы, шлюзы и теромядерные бомбы, залитые тяжелой водой, шли чуть ли не одной строкой – жалкие четыреста тысяч «на все про все». В конце мая 1944 года рейхсмаршал Геринг одобрил миролюбивые планы профессора.
Строить бункер начали еще при докторе Дибнере. Стены, пол, потолок выкладывались железобетонными плитами. Чтобы защитить людей от радиации, толщина этих ограждений равнялась двум метрам. Весь 1943 год новый глава ведомства Эзау ждал, что опыты с реактором вот-вот начнутся. Но его сняли раньше, чем бункер был готов.
Бункер напоминал небольшой плавательный бассейн. Здесь имелись свое насосное устройство, вентилятор, резервуар для хранения тяжелой воды и даже комнатка, где тяжелую воду можно было очистить (весной 1944 года она была еще не готова). Специальный воздухозаборник удалял радиоактивные газы. Автомат, управляемый дистанционно, перемещал урановое топливо. Особые «телекамеры» позволяли наблюдать за реактором издали, не подвергая жизнь опасности. Двойные, герметичные стальные двери отделяли эту лабораторию от других подземных комнат, – а здесь имелись также мастерская для обработки урана и лаборатории для исследования тяжелой воды.
Жить в Берлине становилось все опаснее. Город бомбили каждый день, и потому некоторые ученые, не обремененные близко проживавшей семьей, – например, Гейзенберг, – попросту переселились в бункер, днюя там и ночуя. Однако военные неурядицы и перебои со снабжением не давали сосредоточиться на работе, которой теперь отдавалось все свободное время. Работа продвигалась тем не менее медленно, и эксперимент с реактором откладывался до конца лета.
Как мы уже сказали, ни Гейзенберг, ни помогавший ему Вирц не вняли выводам Дибнера и решили, что реактор будет состоять из урановых пластин толщиной один сантиметр, чередующихся с тяжелой водой. Оболочку для него изготовили из очень легкого магниевого сплава, поглощавшего крайне мало нейтронов (высота и диаметр цилиндра были одинаковы – 124 см). Ученые хотели опробовать четыре схемы расположения пластин. Каждая из них требовала от 900 до 2100 килограммов урана. Реактор устанавливали стоймя, а пластины располагали в нем горизонтально. Друг от друга их отделяли с помощью «распорок» из того же магниевого сплава. В готовый реактор вливали полторы тонны тяжелой воды и помещали его в яму, заполненную обычной водой.
Сборы были долгими. Схему реактора – то есть количество пластин и расстояние между ними – успели поменять четыре раза. В конце концов, после долгих расчетов и прикидок теоретики, отдавшиеся во власть эксперимента, поняли, что расстояние между пластинами должно равняться восемнадцати сантиметрам, дабы размножение нейтронов протекало интенсивнее всего. Печально только, что еще в ноябре 1943 года гейдельбергские физики Боте и Фюнфер опытным путем уже определили это расстояние, и несколько месяцев подряд, напрягая все силы, ученые группы Гейзенберга «открывали Америку».
В начале июня 1944 года в очередной раз был готов изотопный шлюз. На этот раз его строили в местечке Буцбах, неподалеку от Франкфурта. Доктор Багге решил опробовать модель. Всего через два часа подшипники заело. Агрегат надо было переделывать. Лишь через месяц шлюз удалось исправить. Десятого июля начались новые испытания. Машину включили, и она работала шесть суток подряд. Все прошло удачно.
Теперь немецкие ученые могли обогащать уран-235? Но нет: «из-за транспортных неурядиц, вызванных военным положением, невозможно наладить регулярные поставки жидкого воздуха. Отсутствует и гексафторид урана». В конце августа установку пришлось разобрать, погрузить в фургон для перевозки мебели и отправить в Хехинген. Туда же поспешил и доктор Багге.
А в это время в Лихтерфельде барон Манфред фон Арденн построил, наконец, электромагнитный разделитель изотопов урана, работавший по тому же принципу, что и масс-спектроскоп: электрически заряженные частиц разной массы, попадая в магнитное поле, движутся по разным траекториям. Чтобы увеличить плотность ионов, Арденн хотел использовать плазменный источник ионов. Однако коллеги пренебрегали идеями «самоучки и выскочки». А зря! Похожий способ разделения изотопов урана-235 применяли в США, создавая атомную бомбу. Советские ученые тоже пользовались магнитным разделителем изотопов. Их успехи общеизвестны – как и неудача коллег Арденна.
В июле 1944 года американские самолеты непрерывно бомбили Мюнхен. Квартира профессора Герлаха сгорела. В городе не подавали ни воду, ни электричество. «Мюнхен разрушен. Огонь горит целую ночь», – писал профессор в дневнике от 14 июля. Лишь через неделю, в ночь на 21 июля, налеты утихли. В ту ночь над городом бушевала гроза. Потоки воды затушили последние пожары и пробудили профессора, чья кровать тоже оказалась залитой водой.
В ответ разъяренный фюрер поклялся с помощью снарядов «Фау-1» и идущих им на смену снарядов «Фау-2», «Фау-3» и «Фау-4» сравнять Лондон с землей. Все лето его заботит и другой план. Можно бомбардировать Нью-Йорк. Громадный самолет доставит к побережью США небольшой бомбардировщик, и тот забросает американцев бомбами, а потом, развернувшись, совершит посадку прямо в океане. Подлодка подберет летчиков-героев. Лишь 21 августа 1944 года он окончательно отказался от этого замысла. Атомная бомба в эти месяцы не занимает его внимания.
Двадцать пятого июля профессор Герлах покинул родные пепелища и прибыл в Берлин, в Институт физики. Никаких решительных изменений он не обнаружил. Работа ученых была парализована. Берлин непрерывно бомбили, и ни о каком нормальном снабжении «грандиозного эксперимента» не могло быть и речи. Реактор надо было увозить на юг, к швейцарской границе, где самолеты союзников осторожничали. Местечко для него профессор уже присмотрел: деревушка Хайгерлох, в пятнадцати километрах к западу от Хехингена. Весной Герлах не раз заходил в эту деревушку, чтобы полюбоваться цветущей сиренью. Рядом протекала река и круто вздымалась скала, на которой – словно декорация к вагнеровским операм – лепились замок, темница и церковь. У подножия скалы имелась пещера. Герлах хотел поместить в ней реактор, несколько расширив ее. Эта работа могла занять несколько месяцев.