Когда последним мы спускали Канже, изо рва выбрался какой-то человек, находившийся в его глубине, который побежал по направлению к зданию возле площадки для игры в мяч, где пролегала дорожка, по которой ходили гвардейцы, несущие охрану. Увидев все это, я испугалась не столько за саму себя, сколько за безопасность своего брата, почти лишившись чувств от страха и будучи убежденной, что этот некто – человек Матиньона, который прятался там, чтобы следить за нами. Полагая, что мой брат уже схвачен, я впала в такое отчаяние, которое можно себе представить, лишь пережив что-либо подобное. Мои женщины, взволнованные и озабоченные моей и своей безопасностью, смотали веревку и кинули ее в огонь с тем, чтобы ничего не было найдено, если наше несчастье столь велико и выскочивший изо рва человек действительно следил за всем. Эта веревка, довольно длинная, породила такое большое пламя, что искры посыпались из дымовой трубы и таким образом привлекли внимание стражников, находившихся внизу, которые несли дежурство этой ночью. Они пришли и начали стучать в мою дверь изо всех сил, требуя, чтобы им тотчас открыли. Я же, находясь в ударе от того, что мой брат уже арестован, и оба мы погибли, тем не менее, призвала на помощь Господа Бога, помогавшего мне всегда сохранять трезвость ума (благодаря Его божественной милости я, пользуясь этой способностью, избегала всех опасностей, которые меня подстерегали). Видя, что веревка сгорела еще только наполовину, [154] я сказала камеристкам, чтобы они подошли к двери и как можно любезно спросили, чего они хотят, говоря при этом негромко, как будто я уже сплю. Что они и сделали. Стрелки им ответили, что виден огонь из трубы моего камина и что они пришли его погасить. Мои женщины уверили их, что ничего не надо делать и они сами со всем справятся, иначе стрелки разбудят меня... Последние удалились.
Моя тревога прошла два часа спустя, когда явился господин де Лосс, посланный, чтобы сопроводить меня к королю и королеве моей матери для дачи объяснений по поводу бегства моего брата. Они уже были извещены обо всем аббатом Святой Женевьевы, который, не желая неприятностей, с согласия моего брата, когда тот находился уже далеко и его не могли настигнуть, прибыл к королю с объяснением, что был удивлен присутствием в аббатстве герцога Алансонского и сумел запереть его, но они [герцог и его спутники] проделали эту дыру, поэтому он и не смог сразу упредить обо всем короля. Господин де Лосс застал меня в кровати, ибо была ночь. Быстро одев меня в платье для ночного выхода, одна из моих камеристок, не сдержав испуга, схватилась за мое платье, крича и плача, говоря, что я уже никогда не вернусь. Господин де Лосс, отстранив ее, сказал мне тихо: «Если бы эта женщина повела себя так в присутствии другого человека, а не меня, Вашего преданного слуги, Вам бы это весьма навредило. Не печальтесь и благодарите Бога, ибо Месье, Ваш брат, спасен». Эти слова стали для меня той нужной опорой, которая укрепила меня перед угрозами и запугиванием, которые мне предстояло услышать от короля. Его я нашла сидящим у изголовья кровати королевы моей матери в такой ярости, которая, верится мне, обрушилась бы на меня, если бы не опасения из-за возможных действий моего брата и присутствие королевы. Они одновременно начали говорить мне о том, что я ведь ручалась, что мой брат никуда не денется. Я ответила утвердительно, но добавила, что оказалась обманутой так же, как и они. Однако могу поклясться своей жизнью, что отъезд моего брата не нанесет никакого урона службе короля и что он отправился в свои владения с единственной целью – подготовить все необходимое для своего предприятия во Фландрии. Это немного смягчило ситуацию, и мне разрешили вернуться к себе. Вскоре пришли вести от моего брата, которые подтвердили его намерение – то, о чем я им говорила. Причитания прекратились, но осталось раздражение, проявлявшееся в том, что при внешнем [155] желании оказывать помощь моему брату, в действительности же подготовке его армии для Фландрии оказывалось всяческое противодействие [550].
Время текло своим чередом, и я, не переставая, просила короля разрешить мне отправиться к королю моему мужу. Видя, что он не может и далее мне в этом отказывать, и не желая, чтобы я уехала недовольная им, рассчитывая во что бы то ни стало порвать мои дружеские связи с братом, он осыпал меня всеми видами благодеяний и пожаловал мне – в соответствии с обещанием, которое королева моя мать дала мне при заключении мира в Сансе, – земли в счет моего приданого, а кроме того, право назначения на должности и бенефиции [551]. Помимо этого, мне был предоставлен пенсион, который обычно получали дочери Франции, и король лично достал мне наличные деньги из своих сундуков. Он брал на себя труд каждое утро посещать меня, демонстрируя, насколько его дружба может быть для меня полезней, чем дружба с моим братом, ведущая только к печальному концу, и насколько он способен сделать мою жизнь гораздо счастливее, [приводя также] тысячу других подобных доводов. Этим он никогда не мог поколебать верность, которую я питала к своему брату, добившись от меня только изъявления того, что моим самым большим желанием было бы видеть моего брата в милости у короля, поскольку мне кажется, что он несправедливо лишен ее. Я также выражала уверенность, что брат приложит все усилия, чтобы заслужить эту милость своим крайним повиновением и самой преданной службой. Что касается [156] меня, то я чувствую себя весьма благодарной и обязанной королю за столько почестей и благ, которые он мне даровал, и он может быть спокоен за то, что, находясь рядом с королем моим мужем, я никогда не стану пренебрегать его распоряжениями, которые ему будет угодно мне отдавать, и буду стараться делать все возможное, чтобы удерживать короля моего мужа в повиновении ему. Мой брат к тому моменту уже готовился к отправке во Фландрию. Королева моя мать пожелала перед его отбытием встретиться с ним в Алансоне. Я упросила короля соблаговолить дать согласие на то, чтобы сопровождать ее и попрощаться с братом, что он сделал с неохотой [552].
По возвращении из Алансона, так как все приготовления для моего отъезда [в Гасконь] были завершены, я также умолила короля отпустить меня [553]. В связи с тем, что королева моя мать намеревалась совершить поездку в Гасконь по делам короля, которые требовали ее личного присутствия в этой области, она решила, что должна отправиться вместе со мной. Покинув Париж, король сопровождал нас до своего замка Долленвиль, где, проведя вместе несколько дней, мы с ним расстались [554]. Спустя немного времени мы [157] уже были в Гиени, где нам устраивались торжественные въезды, поскольку король мой муж являлся губернатором этой провинции. Он выехал навстречу королеве моей матери в Ла Реоль [555] – город, принадлежавший представителям [протестантской] религии, поскольку из-за некоторых опасений, связанных с тем, что мир еще не установился окончательно, ему не разрешили проехать дальше. Его сопровождали все сеньоры и дворяне Гаскони, как гугеноты, так и католики.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});