А потом стал валиться из седла, снег за его конем пятнало красным.
Скакавшие следом даки взревели.
Валенс обернулся, увидел Молчуна и Приска, махнул рукой вправо, давая понять, что им стоит свернуть. Сам он принялся разгонять коня, но не слишком быстро, давая своим возможность не отстать. На помощь Приску мчались пешие легионеры — Приск прикинул, что сойдутся и даки, и римляне как раз возле Валенса.
Но ошибся. Валенс все же опередил, лично встретил еще одного дака. Почти тут же на Приска налетел какой-то юнец без доспехов, без щита, зато с фальксом в руке, но меч был слишком тяжел для него, и, пока он замахивался, Приск успел попросту промчаться мимо, вспоров незадачливому парню живот кривым фракийским кинжалом. Но тут же налетел на него другой, куда более опытный боец. Уворачиваясь, Приск слишком сильно дернул повод, конь сделал свечку, клинок дака угодил в шею животному. Конь стал валиться, Приск успел соскользнуть. На помощь ему уже подоспели Кука и Крисп. Кука всегда носил в углублении умбона несколько свинцовых шариков, и теперь боеприпас пригодился — бывший банщик метнул один из шариков прямехонько в лоб коню. Тот шарахнулся в сторону. В следующий миг к даку подскочил Крисп, щитом прикрылся от удара фалькса и всадил свой меч по самую рукоять — проткнув ногу всадника и бок лошади. Выдернуть, правда, меч он не успел — конь завалился на бок, но, даже упав, дак пытался не подпустить к себе римлян и косил своим фальксом, взметая окровавленный снег. И опять Крисп отбил удар щитом, а Кука нанес удар. Сначала — всаднику, потом добил коня.
— Оружие собрать! — услышал Приск голос Валенса.
Отряд даков был истреблен. Мертвые валялись вокруг, снег повсюду был розово-красным. Не понимая, зачем он этот делает, Приск нагнулся, захватил пригоршню снега и отер лицо убитого от крови — перед ним был мальчишка лет шестнадцати, белокурый, голубоглазый, с пухлыми полуоткрытыми губами.
— Смелые ребята, — заметил Крисп.
С помощью Малыша и Куки он перевернул трупы коня и дака на другой бок, и Крисп извлек свой меч.
Из «славной восьмерки» никто даже не был ранен, а вот второй контуберний потерял двоих убитыми, и один был ранен.
— Да, плохо сражались, хоть и не новички, — заметил Валенс.
— Применить децимацию![101] — заорал Молчун. — Каждый будет десятым!
Собрав оружие и немногочисленные трофеи, ведя в поводу трех захваченных лошадей, римляне направились к усадьбе.
Скрипели петли наполовину сорванных ворот, створки мерно раскачивались на ветру.
— Эй, есть кто живой?! — крикнул Валенс. — Малыш! Кука! — Он указал рукой в сторону.
Там стена была ниже, и было нетрудно взобраться и заглянуть во двор — центурион опасался засады.
Малыш тут же подставил спину, Кука забрался наверх. Огляделся.
— Никого.
Центурион первым вошел во двор.
Знакомый вид, знакомый запах. Сколько раз в жизни он видел подобную картину — руины разоренных, взятых приступом городов и селений.
На белом выпавшем поутру снегу там и здесь безобразными отметинами лужи конской мочи и навоза. Поодаль в луже красного, что розовела, впитывая снег, лежало тело женщины, вернее, только нижняя половина тела с безобразно разведенными ногами. А верхняя, отсеченная фальксом одним молодецким ударом, валялась у входа в конюшню.
Ее отыскал Квинт. Юное мертвое лицо припорошило соломенной трухой, зато белые плечи оставались открытыми, храня многочисленные кровавые полукружия — следы воистину волчьих укусов. Соски ее попросту были вырваны зубами. Обычно женщин даки не убивали, красивых и молодых уводили к себе за реку. Но тут одуревшие после инициации парни не поделили красотку и в конце концов разорвали добычу, как полотнище дорогой пурпурной ткани.
Желудок скрутило мгновенно, Квинта вырвало.
— Погляжу, тебе, парень, не доводилось бывать в амфитеатре, — заметил Валенс.
Хозяин дома, теперь уже безголовый, валялся тут же, в конюшне, совершенно нагой. На окоченевшем теле остались следы клинков и зубов, а голова убитого исчезла.
— Там в доме еще трупы, — сказал Кука.
— Ты знал его? — спросил Приск у Валенса, указывая на обезглавленное тело.
Тот кивнул:
— Центурион вспомогательной когорты. Вышел в отставку два года назад.
* * *
Отрубленную голову хозяина усадьбы выловили из колодца. Из всех свободных и рабов уцелели только двое стариков-фракийцев, что жили в усадьбе. Они тут же принялись готовить тело убитого к погребению по фракийскому обычаю — убитый был ветераном вспомогательной когорты, но по крови свой, здешний.
Старики умастили маслами тело, а лицо накрыли деревянной маской. Вообще-то положена маска из металла: золотая — для знатного, бронзовая — для простого комата. Но металлической маски под рукой не было. У мертвых нет лица, говорят фракийцы, поэтому им надобно сделать новое. В маске для глаз чернели прорези, чтобы мертвый мог смотреть на живых. Приск подошел и долго стоял возле убитого ветерана в жалкой маске. Легионеру казалось, что убитый смотрит на него оттуда с ненавистью.
Почему не защитили? Раз вы здесь, то почему по-прежнему гуляет в этих землях лихая смерть? Где хваленый римский порядок, где торжество закона над варварским хаосом?
Слуги-фракийцы предложили зарыть в могилу с хозяином одного из убитых коней даков. Выбрали вороного жеребца предводителя, Валенс милостиво разрешил, хотя прежде планировал снять с туши шкуру. Отыскали для погребения кувшин вина — не для тризны, а в могилу хозяину. Из отнятой у даков добычи Валенс отдал для погребения золотой венок. Ведь больше всего на свете фракийцы любят золото, лихих скакунов да вино, что пенится, изливаясь из ритона.
Ритон тоже положили в могилу — даки не успели увезти награбленное.
Глава II
Ожидание
Зима — весна 850 года от основания Рима [102]
Эск
Миновал почти месяц, но никаких изменений в жизни легиона не происходило. Нерва выплатил солдатам донативы, но все равно в легионах роптали. Говорят, в Седьмом Клавдиевом случился бунт, но его быстро подавили.
Адриан, что ни день, отправлял какого-нибудь человека с письмом — куда, неведомо, и довольно часто — уж раз в три дня точно — ему тоже кто-нибудь привозил послание.
Начались морозы, Данубий встал, и все ожидали массового нашествия даков, такого как при Домициане, когда погибли три когорты Пятого Македонского и пал в сражении сам наместник провинции Опий Сабин, а вся провинция была разграблена. Но было тихо. Видимо, Децебал тоже хотел выяснить, на что способен новый властелин Рима.