Читать интересную книгу Фатальный Фатали - Чингиз Гусейнов

Одни утверждали, что видели его во время сражения в обычной воинской одежде, он вдохновлял единомышленников и дрался как пехливан, пал в битве смертью храбрых. Но среди убитых Юсиф-шаха не оказалось.

Ринулись в старый его дом, а на его месте - пустырь, и крапива разрослась густо-густо. Может, прячется в бывшей мастерской? Вернулись на площадь, а там вместо мастерской-музея - лачуга какая-то, крыша искривилась, в стенах щели.

Но ведь была схема!

Среди живых Юсиф-шаха не обнаружили.

Дали волю обуявшей воинствующих мятежников страсти: народ разгромил дворец, отправился на базар и опустошил торговые ряды и постоялые дворы, даже разрушил благоустроенный Юсиф-шахом родник на площади, - шах велел обложить родник синими изразцовыми плитами, и горожане, ныне мятежники, любили здесь постоять, прислушиваясь к мелодичному и чуть загадочному журчанию стекающей в арык прозрачной воды, - перебили пиками плиты, А потом двинулись в армянский и еврейский кварталы, чтоб учинить там, ведь повод какой! погромы.

Солнце закатилось, все разошлись по домам, устали, трудный день был. А наутро главари восстания отправились в темницу Арик и выпустили всех на свободу. И главного звездочета тоже.

- Ну вот, мы вас освободили!

- Ай да молодцы, - сказал военачальник, но ему не понравилось выражение лица бывшего начальника артиллерии, он как-то часто-часто моргал. "Ну ничего! Мы глаза твои ой как быстро излечим, чтоб моргать не смели!"

- Ну, так кого посадим на престол? - по-молодецки лихо заговорил начальник конницы, забыв, что он-то служил Юсиф-шаху. "А мы тебя самого сейчас посадим, - хотел сказать везир, да пока нельзя! - на острый кол!"

- Скажите, ради аллаха, какой сегодня день? - взмолился главный звездочет.

И главный конюший ответил, что от новогоднего праздника Новруз-байрам прошло ровно шестнадцать дней. Сердце главного звездочета переполнилось радостью:

- Друзья мои! (Что за обращение?) Братья мои и сестры (а сестер никаких - только мужчины: рассудка в тюрьме лишился?). Гроза, которую предсказывали звезды, разразилась над лжешахом, и опасность миновала. Да здравствует наш отец Шах-Аббас!

И торжественная процессия двинулась к дому, где прятался шах, и повела его во дворец. Удивительное дело: и корона, и доспехи, и скипетр на месте, будто не трогал их никто.

Шах-Аббас воссел на престол, только недавно им оставленный, и уже из уст в уста передавался сочиненный опытным поэтом акростих в честь шаха: "В сердце нашем Шах-Аббас!"; причем, начальные буквы выражали этот смысл чего не родит всенародная любовь? на двух языках: фарси и арабском; некоторые говорили, что на трех, - еще тюркском; увы, акростих не дошел до наших дней, сокрушался Фатали.

А что Юсиф-шах и остальные богатыри, эти пять Пехливанов? А что красавица Сальми-хатун? Куда ж она могла исчезнуть? Ага-Сеид?! Ну что вы, шах, эти бредни насчет правого сердца!

ЧТО? ДАННАЯ НАРОДУ ВОЛЯ?!

Кахетинский царь меж трех огней: султан теснит с одного боку, шах - с другого...

"Счастье твое, - сказали ему бояре, - что между недругами ты, пользуйся!" И он бил челом царю, чтоб приняли его в подданство. И отправлены были в Кахетию учительные люди, монахи, иконописцы, священники для богослужения среди народа, окруженного иноверцами, и снаряд огнестрельный отправлен.

"Я холоп царя русского, и царя Турского не боюсь!" - говорит кахетинский царь, а бояре советуют: не очень, мол, хвастайся, хитри, лавируй: "Когда грозится султан, ищи защиты у шаха, а когда шах гневается иди на поклон к султану!" Но чаще не успевает султан очухаться, как проносятся через кахетинские земли кызылбаши шаха, топча виноградники.

Еще до отречения Шах-Аббас велел Ази-Хосрову выведать, верны ли слухи насчет "бил челом". А царь кахетинский, дабы показать верность шаху, позволил сыну своему Константину принять мусульманство, но и это не помогло: шах - вот они, плоды мягкосердечия Юсифа! - истосковавшись, велел отступнику Константину убить отца и брата за их вероломство - союз с Московией. "Или мы убьем тебя!" Дружина шаха сопровождала отступника, а рядом с ним - его отец и брат; напрасно предупреждал их посол Годунова Татищев не доверять изменнику: они не смели изъявить подозрение, дабы не разгневать могущественного шаха.

И, готовясь ехать на обед к отцу Константина, Александру, - сбиться можно со счету, сколько Александров! - Татищев вдруг услышал крики, шум, посылает толмача узнать, что делается? И толмач, входя во дворец, видит тела и отсеченные головы пред Константином - головы его отца и брата: убил их Константин! И был объявлен царем. И речь его, чтоб успокоить Татищева: "Родитель мой сделался жертвой междоусобия сыновнего, несчастие весьма обыкновенное в нашей земле. Сам Александр извел отца своего, убив и брата. Я тоже сделал, не знаю, к добру ли, к худу ли для света, по крайней мере буду верным моему слову".

А потом Шах-Аббас обрушится на Кахетию, чтоб отомстить Теймуразу, велел оскопить детей его, Левона и Александра: не вынеся мучительной боли, оба вскоре скончались.

И казнь матери Теймураза, царицы Катеван: палачи по приказу шаха совлекли одежды с царственной мученицы, распростерли ей руки и раскаленными щипцами стали терзать нежное ее тело и сосцы. И стон ее тихий: "Господи, не медли взять душу мою!" На раскаленные раны положили горячие угли и взятым из пылающего костра медным котлом накрыли царственную голову. До вечера тело Катеван лежало, обагренное кровью, посреди площади в Ширазе, и никто не смел подступиться к ней.

И мысль мелькнула у шаха, он растит царского отпрыска - из грузин же, которого посадит вскоре как своего наместника на картлийский грузинский трон, - не успеет Шах-Аббас, осуществит преемник, и будет править, верный шаху, царь Ростом, он же Хосров-Мирза, он же Ростом-хан, грузин, принявший мусульманство, - старше шаха, но раб ему. И станет им дорог вместо Иисуса Мухаммед!

И даст Ростом-хану свиту из омусульманившихся пленных грузин, и через них распространит там и роскошь, и кызылбашские пиршества, и наслаждения тела, и бани персидские, и песнопения мусульманские.

Наскучили думы шаху, и он велел призвать к себе грузина, которому пожаловал бекский титул за безропотное принятие мусульманства, Сиаош-бека, славного искусством рисовать пером, изображая горы, и долго глядел на его тонкие кисти, как выводит тот лица красавиц и узоры на их одеждах, а потом снова стал обдумывать, как казнить наместника-предателя, ведшего за его спиной переговоры с северными соседями. И он, укоренив в своих иноверных рабах двуличие и лицемерие, пропитав их ядом лжи и лести, по зову крови и языку - правители одни, а по вере - другие, и надо ладить и со своими, и с теми, кто посадил их на трон, ослабит и обессилит их (а грузинам враг с Востока - персы, враг южный - турки, и на Север надежда мала!).

А что же посланные на учебу в Испанию и Англию?

А как посольства в страны с предложением мира? И о тех, и о других ни слуху ни духу и по сей день.

А посланцы царя, вернувшиеся на родину, крепко пострадали. Царь решил, что шах, ведя переговоры с дьяком, унизил его посольство, и пошли взаимные оскорбления и обиды. И как только в. Москву вместе с Чичериным и Тюхиным прибыло посольство Юсиф-шаха, царь велел запереть послов по дворам, купить ничего не позволил, а у ворот поставил стрельцов.

Дьяк Тюхин жестоко поплатился за то, что пошел к шаху один, вопреки прежним обычаям, и выслушивал неудовольствия шаха неведомо для какой веры и потому чаять в нем воровство. Чичерин и толмач показали, что Тюхин ездил к шаху поневоле, но бояре решили, что неспроста, и нашли еще другие грехи: что пристава Гусейн-бека - к нему на подворье ходил! - братом, кардашем, называл, принял к себе и говорил с обусурманившимся малороссийским казаком; расспросить и пытать крепко, ибо знатно, что он делал это для воровства, или измены, или по чьему-нибудь приказу; было ему семьдесят ударов и две встряски, а также клещами горячими по спине жгли; в измене и воровстве дьяк не признался; и еще пытали: кнутьями били, сделанными из белой кожи, а потом привязали к вертелу и жарили на огне - то подведут, то отведут; нет и нет; а черкешенина взял к себе в Персии для толмачества; и кардашем называл Гусейн-бека без хитрости; и тело под ногтями разрезали, - двужильным оказался дьяк; бояре приговорили сослать его в Сибирь и посадить в тюрьму.

По возвращении послов, Рустам-бека и Булат-бека, Шах-Аббас, забыв, что они отправлены были не им, но отправлены-то от имени империи, сочинил царю гневное письмо, вспомнив и старые обиды: "...грошовое дело птица ястреб, купил их мне мой торговый человек в Астрахани, а воевода ястреба отнял, а татарина, у кого купил, посадили в тюрьму, зачем продавал заповедный товар? Вы привезли мне от государя вашего птиц в подарок, а я из них только велю вырвать по перу да и выпущу всех - пусть летят, куда хотят. А если в моих землях мои приказные люди вашего торгового человека изубычат, то я им тотчас же велю брюхо распороть".