Читать интересную книгу Фатальный Фатали - Чингиз Гусейнов

"...ожесточение крестьян было таково, - писал в донесении подполковник, сменивший павшего полковника, - что они ложились по несколько человек друг на друга, чтоб воспрепятствовать команде идти вперед; не иначе как чрез воинскую силу, которая и вступила, полумеры более неприменимы (да-да, государь-либерал!) и до крайности вредны! Секли розгами при огне, и многих после наказывания уносили полумертвыми и бросали, а некоторые находились в таком состоянии, что были напутствованы местным моллой; а при наложении кандалов на бунтовщиков кто-то из толпы крикнул: "В Сибирь так в Сибирь! Всех нас! Всей деревней!" Решимость, с которою главный мятежник Мама Осман шел под розги, терпение при перенесении им боли могли дурно повлиять на крестьян, и как бы ни тяжела была подобная сцена, однако же (ведь государь-либерал!) от этой минуты зависело, а потому я отдал приказ продолжать экзекуцию, пока не испустит дух".

Записка Фатали о начале бунта и докладная подполковника о его жестоком усмирении уже через неделю были в Петербурге: "Государь император изволил читать 1 сентября".

- Кто это? Ах, приславший мне книгу! Это насчет обманутых, что ли, звезд?! Так он что же, бомбардир?! - Царский адъютант не понял. - Так и передайте ему: "Вы что же, бомбардир?! А власть вам этого не поручала! Мы сказали: улучшать дикие нравы, но не велели, чтоб всякие прожекты..." - не договорил мысль. - "Как это у вас: "Говорю тебе, шах, а ты слушай, царь!"

Записка встревожила. Скоро начнутся и здесь: петербургские пожары! закрытие университета! упразднение, устрашение, удушение, убиение...

Да, кстати, а посланы звезды шаху? Царю - это неплохо, а вот шаху!... Во всех цивилизованных странах, мы хоть Азия, но числимся по разряду Европы, все великие, помнится, посылали.

ДЕРВИШ В ШКУРЕ ПАНТЕРЫ

А Фатали думает о словах нового царя: "Вы что же, бомбардир?!" Не прекрасна ль сама по себе отпущенная жизнь? Одумайся, Фатали!

Ах, обострить восприятие фальши! Не дать обмануть звезды! Освободиться от всего, что мучает и не дает покоя при виде того, что делается на свете, этой неправды, демагогии, обмана и тупости, - чтобы жить хотя бы с чувством уважения к самому себе, что ты не раб, и не слепец, и не глухой! Всколыхнуть хотя б десяток людей, которые, может быть, прочтут то, что ты напишешь.

Но почему именно ты?! Был один из великих, Фатали собирался его переводить, но он, увы, жаловался: меня, мол, не так поняли, не так трактовали, я "за", а меня в ряды тех, кто "против", мечтал заслужить благосклонность царя и быть учителем сына наследника, - чем не должность?! "Я учился у вас, вы меня всполошили, разбудили, я пошел следом за вами, а вы теперь в слезы?! в кусты?! Мол, не надо дразнить? Нас принимал Сам? К чему вызывать гнев государя?! Он пригласил, - какие перспективы! Какой размах либерализации! И звания! И награды!"

И зачем тебе, Фатали, эти стихи, эти комедии, сколько их было на Востоке и на Западе! И что нового скажешь ты? И эта головоломная, беспокойная твоя проза! Или не довольно тебе службы? И земляки с восхищением взирают на твои эполеты.

Ужель рука твоя не устает? Глаза не слезятся? В них будто попала соринка, хочется зацепить и вырвать, чтоб не колола изнутри (и зрачок вытечет!); не щипчиками же, которыми Тубу создает узоры на сладких пирогах - ромбики, кубики, волнистые линии с выступами, словно зубья крепостной стены; и прочитать написанное с каждым годом труднее - и кириллицы на службе, и эта вязь, эти точки и знаки дома!... Кто он, тот враг твоему покою, семье, близким твоим? А как он командует наглец! Сядь, пиши, сочиняй! А ты скажи ему: "Нет! не буду! не хочу! Не забивай мне голову всякой чепухой в ночные часы! Дай уснуть - завтра мне на службу!"

И переписка с горцами! И когда при тебе их бьют, а ты не смеешь слова сказать. Отчего это? Откуда это рабье? И разбор крестьянских жалоб, и падают ниц при виде пристава, и ты слышишь, как Али зовет Вели, а тот кличет Амираслана, - весь в лохмотьях, а какое звучное имя! Эмир львов! А сам, чуть выступит шеренга солдат, - готов пасть и клясться в верности! И увещеванья, когда душа горит, а уста изрекают рабье, и крик: "Эй, где ты, мой народ!..." - загнан глубоко, не пробьется наружу, чтоб всколыхнуть? И кого?!

Бросить службу? А с чем - к народу?! И кто пойдет за ним? Что смогут отчаявшиеся десятки? даже сотни! Эти бунты и возмущения как щелчки по лбу империи. на одного с дубинкой - десять штыков.

И нищие! О боже, сколько их, нищих, исступленных Дервишей, которые по обету никогда не моются, не чешут головы и бороды, к поясу привязан сосуд из тыквы - это и сумка, и сосуд для воды; и шкура пантеры или леопарда накинута на плечи - днем плащ, а ночью одеяло; ожерелье из четок на шее, и палка с железным острием в руке - отгонять собак, и войлочная шапка с густой бахромой, ниспадающей на глаза: и от солнца защищает, и помеха, чтоб не смел глядеть на небо, обитель всевышнего, ибо удел смертного - не отрывать взоров от земли. И бредовые их рассказы о мучениях борцов за власть!

И люди верят дервишу, заученно повторяя за ним, когда он, семижды обвязываясь поясом, состоящим из разноцветных веревок, связывает семь низменных страстей человека: себялюбие, гнев, скупость, невежество, алчность, чревоугодие и похоть, а затем семижды развязывается, выпуская на волю семь возвышенных страстей - великодушие, кротость, щедрость, бого-боязнь, любовь к аллаху, нравственное насыщение и истязание плоти. И шерстяной пояс, состоящий из разноцветных веревок, с двумя узлами: один призван связать злословие (дил-баги), другой - обуздывать плотские страсти (бел-баги). И семиугольный камень в поясе - намек на семь небес, семь земель, семь морей и семь планет (и семь возвышенных и низменных страстей). И непременно топорик, украшенный мистическими надписями: в минуты экстаза дервиш размахивает им и восклицает: "Я поразил порок (или страсть)". И четки, состоящие из девяносто девяти зернышек - по количеству имен всевышнего в Коране, и, перебирая четки, дервиш вспоминает эпитеты, которыми окружено имя Всевышнего, как они идут в Коране: Аллах, Милостивый, Милосердный, Святой... - все девяносто девять зерен! (Фатали знает их наизусть и учил этому Рашида, обещал записать ему на отдельном листочке, да некогда).

Вышел Фатали однажды на балкон, облокотился на перила - Тубу затеяла уборку, вывесила ковер, почти новый, красивый, узоры так и горели на солнце, - а тут нищий старик:

- Помогите, ради аллаха, дети голодают!

Жаль стало старика:

- Эй, хочешь ковер? Постелишь в лачуге. - А нищий не верит. - Я тебе его опущу, а ты хватай и беги, пока жена не видит. - И спустил нищему ковер.

А Тубу:

- Фатали, здесь же висел ковер!

?!

- Куда он девался?

- Понятия не имею.

- Но ведь ковер!!

Фатали пожимает плечами:

- А ты пригласи Колдуна, и он поможет отыскать вора.

Тубу поверила:

- Да?

- Зарежет петуха, что есть проще? так все колдуны делают, непременно черного! потом велит всем прохожим кольнуть петуха иглою, и когда кольнет его виновный, петух запоет!

- Я же серьезно, а ты!...

И у Фатали уже отсутствующий взгляд: у него, мол, голова занята более возвышенными делами, чем какой-то ковер.

"Нищий? - появился Колдун, легок на помине. - Это был я, а ты принял меня за нищего дервиша!"

"Но ты без седой бороды!"

"Разве трудно привязать?"

"И зачем тебе мой ковер, купленный на гонорар?"

"Он обладает волшебными свойствами!"

"Летит?... А мы его топтали!" Увы, и без ковра однажды летали, с Александром, а что толку?

Фатали возвратился к своим бумагам, перебирает их, думая и даже мечтая засесть за стол в тихие ночные часы, - но о чем? для кого? Эти стихи! эти комедии! и эта повесть - прочтет ли кто? поймет ли? то надежда, то сомненье. Еще недавно спорил с Александром, нет-нет, не наместником, тоже Александр, Барятинский, а сослуживцем, а сегодня и перо взять в руки не хочет: поймет ли кто?

- Но я верю в силу слова! - говорил Александру.

- Разбудить? И что дальше?! - как бы мягче сказать, чтобы не обидеть Фатали. - Извини, Фатали, но эти твои комедии, эти алхимики!...

- Чему ты смеешься, Александр?

А он вспомнил, как отец ему говорил, и сбылось! увлеченному в далеком детстве алхимией, - алхимические препараты, основанные на меркурии и могущие создать золото. "От алхимизма - к мистицизму, - говорил ему отец, далее, к скептицизму, либерализму, гегелизму, коммунизму и - к нигилизму, мечтающему о терроризме".

- Как бы и ваш алхимик туда не кинулся, Фатали!

Но прочтет ли кто его сочиненья? Поймет ли? И эта вязь, эти изгибы линий - напрягай память! поймай смысл! а он уходит, уползает, как ящерица, никак не схватить, вся интуиция на помощь.

АЛИФ, ПОХОЖИЙ НА ЗМЕЮ

И он никак не отцепится от крючков. Это был давний детский страх, когда Фатали учили арабскому, - каждая буква цеплялась за одежду, волосы, кололась, жалила, царапала. Чтоб вырваться - оставь клок одежды, а клочья треплются на ветру.

Алиф - лишь одна палочка, но вдруг, будто в отместку, алиф изгибал голову, похожий на змею, - резко выбросит вперед и вцепится ядовитыми зубами в руку.