Апотекарий воткнул острогу в песок и оперся на нее, стоя на одной ноге. Каждые несколько секунд он переступал на другую ногу, спасаясь от обжигающе горячего песка.
— В тень, — сказал Хирон.
Тут Аэкон почувствовал, как песок жжет ему голени. Пошатываясь, он поднялся и следом за Хироном двинулся к густой тени деревьев. Там было прохладно, и пахло влажной растительностью. В глубине чащи звенел птичий щебет.
Аэкон сел на бревно и заставил себя сделать упражнение на расслабление, лимбус, которое успокаивало мышцы и умиротворяло разум.
— Ты считаешь меня глупцом, — наконец произнес он.
Хирон пожал плечами и отвечал:
— Я считаю, ты молод. Полагаю, глупость и храбрость частенько составляют две стороны одной монеты.
Неожиданно Аэкон начал озираться по сторонам.
— Приад?..
— Его здесь нет. И он ничего не знает об этом. И не узнает, если ты не сочтешь нужным ему рассказать.
— Он возненавидит меня.
— Брат-сержант Приад никого не ненавидит. Ненависть — сильнодействующий яд, Аэкон. Ты это знаешь. В разумах членов фратрии ненависти находится не больше места, чем страху. Ненависть омрачает и путает ум. Как глубокая холодная вода.
Аэкон смотрел вниз, на ноги.
— Воину не нужны ни ненависть, ни страх, сынок. Это мешает рациональным военным действиям. Приад не станет тебя ненавидеть. Скорее, даже поймет тебя. Но исключит из Дамоклов.
Аэкон застонал.
— Выбора у него не будет. Ты знаешь об этом, — Хирон прислонил острогу к дереву и тщательно пригладил заплетенные в косу седые волосы. — Таковы правила фратрии. Ныряния в котлован запрещены. Ты опять вернешься к претендентам.
— Но ты же с этим не согласен? — спросил Аэкон.
— Почему это?
— Потому что… ты сказал, что не скажешь Приаду.
— Я беспрекословно подчиняюсь приказам ордена, — заявил Хирон. — Но я апотекарий, поэтому обладаю некоторой широтой взглядов и свободой. Я пришел на пляж поплавать. Я ничего не видел.
— Спасибо.
— Не нужно словесной благодарности, — презрительно бросил Хирон. Он отошел на несколько шагов и взял свои вещи: кожаные тренировочные латы и наголенники, пояс для ножей, сумку, красный льняной хитон, сандалии. И начал одеваться.
Аэкон наблюдал за ним.
— Как ты узнал, брат-апотекарий? Как догадался, что я собираюсь это сделать?
Хирон натянул хитон через голову, разгладил одежду и начал скреплять кожаный нагрудник.
— Для обучения и тренировки мы на девять дней прибыли на далекий перешеек Кидидес, страну лесов и холмов, где много морских бухт для состязаний в плавании. Но каждая душа во фратрии отлично знает, что на перешейке есть один залив, в котором находится определенный котлован, известный по апокрифам ордена. Во время длительных учений, таких как эти, непременно находится один молодой бахвал, который улучает момент удрать, испытать свою силу и стать членом тайного клуба. Я же смотрю в оба. Обычно этим грешит один из самых молодых, так что я подумал на тебя или Диогнеса, хотя смельчаком мог бы стать один из претендентов. Я решил, что это будешь ты.
— Почему?
— Потому что нынешние претенденты — толпа посредственностей, у них ума не хватит, да и кишка тонка так рисковать. А Диогнес, как мне кажется, уже все себе доказал. Ты же самый неопытный из нас, и тебе кажется, будто ты прозябаешь в тени бойцов отделения, включая Диогнеса.
— Я в самом деле настолько прозрачен? Настолько… слаб?
Хирон улыбнулся, завязывая сандалии.
— Это было только предположением. По правде говоря, я догадался по одной мелочи. Для девятидневных учений положен основной комплект. Абсолютный минимум. Учебные доспехи, щит и копье, масло и точильный камень в одном мешке, вокс-передатчик в другом. Я заметил у тебя под ободом щита еще один, небольшой, но тяжелый. Твое приношение.
— Мне следовало догадаться! От тебя ничего не спрячешь, — рассмеялся Аэкон.
— Верно, — Хирон закрепил на лодыжках поножи, посмотрел на Аэкона и спросил:
— Ну, так что? Тебе удалось?
Аэкон дернул ремешок и протянул небольшой мокрый мешок. Пустой. И усмехнулся, не смог сдержаться.
— Отлично, — поднял бровь Хирон. — Итак, теперь ты покоритель котлована. Один из немногих дураков.
— Я не считаю себя дураком, — сказал Аэкон. — Полагаю, испытание вполне достойное. Мы чувствуем себя в безопасности в наших боевых доспехах, с нашими улучшенными костями и мышцами. Каждый день мы просыпаемся и ощущаем себя богами. Полезно разок почувствовать себя уязвимым. Осознать предел сверхчеловеческой плоти. Ощутить опасность, самую настоящую.
— И страх?
— Не было страха, — покачал головой Аэкон. — Ни на миг. Но я чувствовал, что прохожу проверку как человек, а не супермен.
— Медес, — сказал Хирон, поднимая боевой щит и поудобней перехватывая его рукой.
— Что?
— Это не ты говоришь, а брат-капитан Медес. Не утруждайся отрицать это, я слышал его речи. Медес из отделения «Сципион», храбрейший из храбрых. Говорят, что сам Сципион основал сей тайный клуб ныряльщиков, и обряд практикуется по сей день наперекор приказу ордена. За выдающиеся заслуги, за элитарность, магистр ордена предоставляет бойцам «Сципиона» некоторую свободу. Не позволяй себя втягивать в их безрассудства.
— Не буду, брат.
— И все же ты нырнул в котлован. Аэкон, в истории нашей фратрии остались имена тридцати семи братьев, погибших в нем. Поэтому ритуал был запрещен. Пустое расточительство, — Хирон сделал паузу. — Кстати, — добавил он, — я понимаю, отчего молодежь так настойчиво делает это. Ты бы хотел попасть в «Сципион», сынок?
— Нет, конечно.
— Отделение «Дамокл» недостаточно хорошо для тебя?
— Нет!
— Тогда не будем больше об этом. Собирайся. Лучше присоединиться к остальным, пока нашего отсутствия не заметили.
Аэкон встал. Свернул в клубок пустую сумку и зашвырнул в кусты. По песку Хирон пошел за ним туда, где Аэкон оставил свои вещи. Их он положил в щит, который повесил на низкий сук, чтобы туда не забрались муравьи.
— Сколько? — спросил Хирон Аэкона, пока тот одевался.
— Что сколько?
— Ты должен был считать. Сколько?
— Двадцать шесть, — отвечал Аэкон.
— Невозможно.
— Я абсолютно уверен. Двадцать шесть. Плюс-минус десять секунд. У меня вкралась погрешность в счет, но меньше этого быть не может.
— Ты неправильно сосчитал, — заявил Хирон. — Ни одному не удалось продержаться больше двадцати трех минут.
II
Тихо и безмолвно пробирались они по залитым солнцем джунглям. В двадцати шагах слева от него шел Андромак, Пиндор — в двадцати шагах справа. Воздух был плотным и липким, пестрые мухи дремали средь ползучих лиан. Сквозь купол зелени проникали лучи солнечного света — прямые и будто бы прочные, как копья, которые они несли на правом плече.
Щиты подняты вверх, так, чтобы обод приходился под глазами, плечо вперед. Пальцы Приада сжимали древко копья. Воины сняли и для сохранности прикрепили острые, как бритва боевые наконечники к внутренним сторонам щитов. Вместо боевых лезвий копья были увенчаны тупыми учебными наконечниками.
На просеке — никакого постороннего звука, только пение птиц и шелест капель. Приад посмотрел на Пиндора, и бывалый воин отвечал ему взглядом: впереди, правее.
Они заняли позиции и неподвижно замерли меж мощных корней древних деревьев. Теперь и Приад слышал, что кто-то идет. Кто-то приближался, тихо, но все же недостаточно бесшумно.
Ждать… Ждать…
Левую икру Приада пронзила жгучая боль. Он вздохнул, но более не издал ни звука и медленно повернул голову. Среди корней, куда Приад поставил ногу, обнаружилось укромное гнездо двухметровой змеи с зеленой спиной. Потревоженная, она вонзила ему зубы в ногу пониже колена, где сходились края поножей. Вот она, вцепилась в мышцу и впрыскивает яд в его тело.
Приад не двигался. Нога пылала, словно голень до кости пронзила раскаленная кочерга. Горло и основание черепа тяжко пульсировали. Местные охотники перешейка использовали яд зеленоспинной гадюки для того, чтобы смазывать наконечники стрел. Всего одна царапина, нанесенная таким оружием, убивала взрослую обезьяну, мяса которой хватало всей деревне на целую неделю.
Пульсация и жар нарастали. Приад по-прежнему не шевелился. Истощив запасы яда, змея отпустила его и исчезла меж корней. Приад видел красные точки ранок, сочащихся кровью. Кровь не сворачивалась. Он не нервничал, предоставив борьбу с токсином своему улучшенному организму. Имплантированные железы быстро занялись устранением проблемы и принялись впрыскивать в кровоток нужные вещества. Второе сердце и оолитовая почка начали работу по детоксикации, перегоняя и фильтруя зараженную кровь. Клетки Ларрамана устремились к ране и в контакте с воздухом образовали коагулянт, запечатавший ее.