Она выдернула свои руки, повернулась и ушла на кухню.
Владимир сел на ее место, горестно опустив лицо и уронив ладони на колени. Опять сорвался! Почему он не в состоянии придержать свой темперамент и просто промолчать? Ведь знает, что она ничего плохого не делала, так почему? В голову полезли скверные мысли – если бы она согласилась и вышла замуж за этого Дюваля, ей никогда больше не пришлось бы жить в маленьких стандартных квартирках и заниматься бездарным домашним трудом.
Вечером вернулись в Охлопково. Ехали в напряженном молчании, и даже обычно спокойный Сашка, чувствуя напряжение, удушливым туманов стоявшее в салоне, прохныкал всю дорогу.
Зайдя в дом, Владимир растопил камин в гостиной, зная, как Татьяна любит смотреть на живые языки пламени и надеясь, что она посидит с ним перед сном. Но она подхватила сына и, отказавшись от ужина, ушла к себе. Ночь он провел, глядя воспаленными глазами в потолок и сумрачно размышляя, что будет делать, если она соберется и уедет с сыном в город. Жить здесь без нее он однозначно не сможет.
Значит, придется всё бросить и перебираться за ней, чтобы хотя бы изредка видеться с ней, и с сыном, конечно. Эх, если бы он ничего не ляпнул сегодня! Ему в последнее время казалось, что она несколько отошла от обиды, и порой снова смеялась и шутила с ним так же непринужденно, как прежде. Но он опять всё испортил.
На следующий день позвонил профессор и довольным тоном объявил:
– Танюша! Традиционный вояж художников состоится! Давай картины! Задержка была, по всей видимости, из-за того, что управляющий нашей фирмы почему-то решил, что нужно пригласить другую группу! Но, похоже, ему кто-то из вышестоящего начальства вправил мозги, подозреваю, что сам мсье Дюваль, и снова едем мы! Конкуренты, правда, едут тоже, но позже и по другому маршруту. А от тебя на этот раз только картины, но, на следующий год, я думаю, ты уже сможешь поехать с нами.
К октябрю она приготовила десять картин. Владимир накануне отъезда доставил их Юрию Георгиевичу.
В конце октября в программе «Время» показали небольшой сюжет о передвижной выставке современных художников, прошедшей в столицах скандинавских стран и имевшей большой успех. На экране на мгновенье мелькнуло улыбающееся лицо мэтра, пожимающему кому-то руку, довольные собой и жизнью своей Илья и Виктор, и вся их разношерстная братия.
В конце сюжета возникло красивое, с суровыми чертами, лицо мсье Дюваля, напряженно глядящего на картину Татьяны Нестеровой. Ведущая с большим пиететом представила его, как известного мецената.
Владимир, взглянув на задумчивое лицо Татьяны, насупился и молча вышел из комнаты.
Она проводила его внимательным взглядом. От нее не ускользнула его болезненная реакция на появление Шарля. Наверняка решил, что с ним она была бы более счастлива. Но ведь это не так. Ей стало стыдно. Зачем она мучает его столько времени?
Всё это время он старался к ней не прикасаться. Не брал за руки, не целовал, нервно отскакивал, если случайно задевал хотя бы рукавом. Сначала это ее обижало, и она корила себя за непоследовательность: сама сказала, что не хочет с ним жить, а теперь сердится, что он свято выполняет ее же требование, ведь понятно, что он просто боится сорваться и обнять ее против ее воли.
Порой, надеясь, что он, не выдержав, поцелует ее, а дальше у них закружатся головы и ей не придется ничего предпринимать, чтоб наладить их супружескую жизнь, прибегала к маленьким провокациям – то пройдет слишком близко, или нагнется вместе с ним над кроваткой сына, как бы невзначай коснувшись его не стянутой лифчиком грудью. Но он стойко выдерживал все испытания, лишь на скулах появлялись багровые пятна и под ледяным душем стоял дольше, чем обычно.
Подумав об его обнаженном теле, Татьяна почувствовала, как где-то в глубинах ее женского естества рождается желание. Она глухо вздохнула. Ну вот, опять! Пока она болела и интимных отношений не разрешали врачи, было легче. Теперь запреты сняты, и стало гораздо тяжелее. Тяга друг к другу была так велика, что, очнувшись ночью от тяжкого чувственного сна, порой она не могла понять, где сон, а где явь.
Лежала до утра без сна и знала, что Владимиру так же тяжело. Слышно было, как он несколько раз за ночь принимал в ванной душ, и, как она подозревала, ледяной. Порой среди бела дня она ловила взгляд его полузакрытых глаз, смотрящих на нее с таким голодным выражением, что ее тело само невольно отзывалось на тайный мужской призыв.
Но делать сама первый шаг не хотела. Тяжелая, хотя и прошедшая, обида превозмогала все добрые чувства. Но сегодня, увидев его помрачневшее виноватое лицо, решилась. Нельзя допустить, чтобы он и дальше считал, будто испортил ей жизнь, это просто жестоко.
Вечером, накормив сынишку, едва дождалась, когда Владимир уляжется спать у себя в кабинете. Приняла душ, обильно полившись тонизирующим гелем, набросила самую соблазнительную свою ночную рубашку, купленную в прошлом году в Стокгольме как раз для этих целей. Одним из главных ее достоинств была соблазнительная голубоватая прозрачность и шелковистость. Стоило задеть, и рубашка падала к ногам. Распустила заплетенную на ночь косу, нерешительно посмотрела на себя в зеркало и, боязливо закусив губу, босиком пробралась в его комнату.
Он лежал, обхватив руками подушку и уткнувшись в нее лицом. Заколебалась, жалея будить его после тяжелого рабочего дня, но тут он горько, со всхлипом, вздохнул, и она решилась.
Неслышно присела на край кровати и мягко провела теплой ладонью по его голой спине. Он вскочил и уставился на нее, не веря своим глазам. Опомнился, крепко схватил обеими руками и уложил рядом. Не было ни поцелуев, ни ласковых слов – одно изголодавшее тело мужчины. Она не успела подумать, что напрасно надела роскошную ночнушку, как он уже бился в бешеных конвульсиях и с трудом сдерживал рвущиеся из горла стоны.
Замер, уткнувшись ей в шею. Она почувствовала на груди горячую влагу и успокаивающе провела рукой по его голове. Он прерывисто сказал:
– Знаешь, мне всю жизнь внушали, что мужчины не плачут. Мне и не приходилось это делать до встречи с тобой.
Она мягко заметила:
– Значит, сейчас ты живешь полной жизнью. Не каждый может так глубоко чувствовать.
Он глубоко вздохнул и поднял голову.
– Да, но лучше бы прошедшего года не было! Хотя сейчас не знаю, на каком я свете. Как говорят, умер и попал в рай…
Прильнул к ее губам, томительно поцеловал. Провел руками по хрупким плечам, спустив с них тонкие шелковые бретельки.
– Не совсем хорошо получилось в первый раз. Но сдержаться, я думаю, на моем месте не смог бы никто. Но теперь я всё сделаю правильно!
Татьяна хотела ему сказать, что всё хорошо, но он прильнул к ней в требовательном поцелуе и слова вылетели из головы. Она изнемогала от его настойчивых ласк, от горячих трепетных рук, от нежных слов, что он без устали шептал ей. Провела рукой по его щеке и удивилась – она была гладкой, щетины не было. С изумлением спросила: