его слова. И чем честнее он старался казаться, тем отчетливее осознавал, что общение с Зоей Павловной по определению не может вызывать радости.
– Я все видела! – сообщила она обличающим тоном прокурора.
– Что «все»? – робко уточнил он, чтобы знать наверняка, в чем оправдываться.
– ВСЕ! – твердо заявила она. «Все» прозвучало громко и убедительно, словно она взаправду видела все – от сотворения мира и до наших дней. Причем из шести миллионов лет наблюдений ее поразило только то, что довелось наблюдать в последние минуты. – Вам придется на педсовете объясняться, что здесь происходит!
Она перешла на повышенные тона, постоянно увеличивая громкость. Тоцкий огляделся по сторонам, надеясь, что их никто не сбежится на шум.
– Ничего не происходит! – возразил он.
– Вы с Барашковой шли, как влюбленная парочка! – раскрыла карты Зоя Павловна. – Срамота! Учителю не пристало заниматься такими вещами!
– Я всего лишь помогаю ей подготовиться к вступительным экзаменам.
– Не рассказывайте мне сказки, – не поверила она. – Не надо делать из меня дуру! Вы, словно голубки, держались за руки.
Тут сложно возражать. Обычно занятия математикой не требуют телесного контакта. Тоцкий пришел в смущение. Зоя Павловна восприняла сей факт как подтверждение своей правоты.
– Вы покраснели! – она обличительно ткнула в него пальцем. – Вы позорите честь учителя. Высокое призвание – учить детей – вы променяли на похоть!
Тут Тоцкий обиделся. С похотью у него было все в порядке, и он не собирался менять ее на туманное «высокое призвание».
– Ничего из мне приписанного я не делал, – заявил он.
– Если увижу вас вместе, сообщу ее родителям, – пообещала она. – Впрочем, там вся семейка – безответственные и пропащие люди. Дочка – вся в отца!
Тоцкий родственников Ольги дотоле не встречал, но по вспыхнувшей в глазах Зои Павловны ненависти понял, что люди они неплохие и, как минимум, достойные члены общества.
– До свидания, – он мрачно попрощался и пошел к остановке. Отойдя на безопасное расстояние, пробормотал: – Мымра старая.
– Я слышу, – громогласно сообщила Зоя Павловна, демонстрируя чуткий слух.
– Знаю, – огрызнулся он шепотом.
43.
Что надеть?
Лизка оценила наличный гардероб в поисках решения этого важного насущного вопроса, щекотливость которого обычно сопровождается диалектикой единства и борьбы противоположностей, скатывающейся к двум известным крайностям, минуя промежуточные состояния – либо нечего надеть, либо некуда.
– Ты куда-то собралась? – поинтересовалась Ольга, бесшумно зайдя со спины. В руках она держала миску с салатом и вилку.
– А? – Лизка растерялась, придумывая ответ. – С подругой прогуляться решили, отдохнуть захотелось.
– Ну да, ну да. Не сомневаюсь.
Ольга в последние дни жила тайной личной жизнью и часто приходила в столь поздний час, что Лизка вознамерилась устроить нагоняй, но вечером не хватало сил, а утром уже не хотелось ругаться и портить настроение. А тут еще и Димка запропастился. Хоть бы позвонил, гад, и сообщил, что с ним все в порядке.
– Я же не спрашиваю, где ты пропадаешь вечерами, – контратаковала Лизка. – Ты определилась, куда поступать будешь?
– Еще думаю. Не поступлю – уйду в армию.
У Лизки глаза вылезли на лоб.
– В женский добровольческий батальон.
– Шутки шутишь, а что-то делать надо.
Ольга не ответила и удалилась с тарелкой в зал, чтобы из кресла наблюдать за возившейся в коридоре матерью.
Предстоял самый страшный вопрос – подобрать туфли. Лизка критическим взглядом перебрала закрома и обнаружила, что за годы супружеской жизни привыкла ходить не в красивом, а в удобном. Но с платьем тапочки без каблуков не сочетались совершенно, при невысоком росте ей были жизненно необходимы туфли.
Ольга громко и демонстративно хрустела салатом, состоящим исключительно из капустных листьев. Лизка чувствовала на себе ее угнетающий взгляд и начинала излишне суетится.
– Жуй тише, – не выдержала она.
– Капуста полезна для здоровья, – невозмутимо ответила Ольга с набитым ртом. – От нее грудь растет.
– Смотри, чтобы слишком большая не выросла – равновесие не удержишь, упадешь, и губа треснет.
– Я столько не съем, – с демонстративной беззаботностью обронила Ольга.
Лизка полезла в самую глубь гардероба, где в ящиках пылились вещи, которые давно не носились. В первых двух коробках ничего интересного не нашлось, а вот в третьем обнаружились забытые туфли на высоком каблуке. На ноге они смотрелись неплохо и под платье отлично подходили, но обладали существенным недостатком – ступни жутко болели, будто это колодки для заключенных, а не обувь свободного человека.
Перетерплю, решила Лизка. Платон приедет за ней на автомобиле, а потом в том же виде вернет домой, и ей не придется ходить пешком. А уж часок в кафе она как-нибудь высидит.
– Что за хрен? – вдруг спросила Ольга, глядя, как мать рассматривает себя в зеркало.
– Следи за выражениями, – строго отчитала Лизка, смущаясь от вопроса и без труда догадываясь, кто значился под словом «хрен».
– Это самое культурное, у меня и похуже фразочки есть, – заверила Ольга. – Ну и кто он?
– Хороший знакомый со студенческой скамьи. С института не виделись и решили вспомнить старые добрые времена. Приступ ностальгии, одним словом.
– Принаряжаться зачем, если просто «знакомый»? Без этого «старые времена» плохо вспоминаются?
– Позовут тебя на встречу выпускников через двадцать лет, посмотрим, как наряжаться будешь.
– Не пойду, – безапелляционно заявила Ольга. – У нас пацаны поголовно или идиоты озабоченные, или скучные мямли. С ними неинтересно.
– Это сейчас, а через два десятка лет…
– Так ты ведь идешь на встречу не с выпускниками, – а с одним конкретным мужиком, – не унималась Ольга.
– Да, – у Лизки сдавали нервы. – Ужинаю с мужчиной, ты довольна?
Она гневно затолкала туфли в коробок и забросила в глубины шкафа, чувствуя пылающий внутри костер негодования. Отшлепать бы эту непрошеную малолетнюю совесть по мелкой заднице.
Ольга вспомнила о салате и продолжила демонстративно и противно хрустеть.
– И кто этот новый папочка? – провокационно наивным голосом спросила она, хлопая ресницами с наигранной невинностью.
– Нарываешься? Хочешь, чтобы я занялась твоим усиленным воспитанием?
– Ой, боюсь, боюсь.
Капуста закончилась, и теперь Ольга тщательно вылизывала майонез с ложки.
– Мне кажется, папе не понравится.
– Да? – Лизка вошла в комнату. – И где же он, твой папаша? Пусть придет, лично расскажет, что ему не нравится. Ну?
– Я откуда знаю. Это же вы чего-то не поделили, не я.
– Найдешь – тогда и поговорим.
Ольга поникла и умерила спесь. Она представления не имела, куда делся отец и почему. Но и сдаваться без боя тоже не собиралась.
– В милицию заяви, – предложила она. – Пусть разыскивают хотя бы. Или тебе известно, где он?
– Ты помнишь, как у вашего Ковалева папа вышел за сигаретами и пропал? – спросила Лизка. – Считай, что твой отец тоже побежал за папиросками.
– Он не курит.
– Тогда, за хлебом. Невелика разница.
– А тот хрен…
– Прекрати его так называть! – потребовала Лизка.
– Тот хрен, – повторила Ольга, – он прямо лучше папы?
Она вела себя вызывающе, не скрывая ехидной улыбки. Возможно, стоило отреагировать более спокойно, но Лизка находилась в состоянии непреходящего стресса, и ей так захотелось сорвать с Ольгиного лица отвратительную ухмылочку, что она не сдержалась и выпалила:
– Этот, как ты выражаешься, «хрен» и есть