Читать интересную книгу Игрушки для императоров - Сергей Кусков

Она вновь распаляла сама себя, постепенно повышая голос, я же тихонько наматывал на ус обрывки фраз, понимая, что почти ничего не знал про корпус. Все оказывается гораздо сложнее, чем казалось раньше. Боевые операции, медицина на уровне медработников…

— У нас всё время всё находилось под контролем, каждая мелочь! Ты только разевал рот от неожиданности, что она споткнулась, а мы втроем уже сосчитали, сколько раз она перевернулась и сколько ударилась в падении, определили степень повреждений! Ее жизнь была вне опасности! Ей ничего не угрожало, сердобольный мой друг! Два болезненных, но пустячных перелома, только и всего! Потерпела бы!

И тут твой поступок…

— Такие крутые, блин! — я грязно выругался по-русски. — А что ж тогда ничего не сделали, раз все видели и определили? Вы же понимали, что бежать дальше она не сможет, чего ж сидели и ждали? «Время не вышло, время не вышло…» Спокойненько, без напрягов, поднялись, пошли, вынесли, помогли. Делов-то!

— Да проверяли мы! Тебя проверяли! — заорала она в ответ. Так громко и резко, что я инстинктивно втянул голову в плечи. — Тебя и пятнадцатый взвод, у кого какие нервы! Ей ничего не угрожало, полежала бы, отдохнула, а вот посмотреть на вашу реакцию очень даже стоило!

— Посмотрели? — ехидно оскалился я. — И как?

— У тебя выдержка ни к черту, — вымученно вздохнула она. — Надо заняться ею. Отдельно. И с ними нужно еще работать. Почти хорошо, но в бой посылать их пока рано.

— А в чем прикол? Ради чего это всё? Ладно, я — гражданский, но они обученные и преданные девочки, за что их так, «проверять»?

— Дурак ты, Хуанито, вот и весь сказ, — подвела итог Катарина. — Ты куда пришел? В оранжерею, цветочки поливать? Или в корпус королевских телохранителей?

А что делают телохранители? Что обязаны делать, в идеале?

Правильно, умирать!

А как мы научим их умирать, отдавать жизнь вместо кого-то, если будем трястись над каждой их царапиной?

Они — мясо, их жизнь ничего не стоит, и они должны осознать это в полной мере, Хуан. Они должны, обязаны рисковать, и ни в коем случае не дорожить жизнью! Или ты думаешь это просто так, что набор идет только из приютских сирот? Думаешь, мало обычных девчонок пытается попасть к нам на отборы? Да сколько угодно! Завал полнейший! Документы подделывают и приходят, типа сироты, пороги службы вербовки обивают!

Но нет, нет и еще раз нет, только сироты, и лучше с криминальным прошлым. Воровки, бродяжки, дети алкоголиков, побирушки. У нас хватит сил сломать их и вырастить новый стержень, огромные конкурсы позволяют отсеять почти всех, кто не подойдет, и оставить достаточное количество. На это уходит несколько лет, но это отработанная методика и мы можем себе ее позволить. Зато бывшие бродяжки знают, что они — никто, пыль, мусор, и хорошего в жизни, кроме корпуса, у них ничего не будет. Они должны презирать жизнь, презирать ее ценность, только тогда мы будем уверены, что они станут под пули, закрыв собой нулевой объект. Только так, Хуан. Комнатные цветочки не смогут принять это, они знают такие вещи, как «ценность жизни», «естественные права человека», «права гражданина» и прочую лабуду. Их можно сломать морально, заставить выполнять приказы, заставить думать по требуемому шаблону, но их нельзя заставить забыть, что жизнь ценна сама по себе.

И тут ты со своей аптечкой и жалостью…

Какое-то время ехали молча. Да, о таком положении вещей я не думал. Как все жестоко!

— Но зачем так сложно? Ведь на гражданке работают сотни телохранителей, и они без вашей костоломной подготовки становятся под пули, когда надо.

— Мы лучшие, Хуан. И если мы выпускаем бойца, мы уверены, что это — боец. Такой, который нужен нам, а не олигархам на гражданке.

Мы не просто бойцы, пойми, мы ангелы-хранители, хранящие Корону. Всемогущие, безгрешные, не делающие ошибок и не думающие о себе. Вот это и пытался вложить в идею корпуса Антонио Второй, создавая себе игрушку, только ради нее и создал нас. А не ради смазливых девочек в коротких юбчонках, которые должны были бы с оружием в руках везде ходить вокруг него.

Вздох.

— Ну, и ради них тоже, частично. Приятно ведь молоденьких девочек вокруг себя таскать? Но согласись, потрахать их император мог и так, из-за одних понтов не стоит организовывать подобную структуру. Очень капризную, сложную и невероятно дорогую.

Тут я был с нею согласен.

— Понимаю.

— Ни черта ты не понимаешь!

Она в сердцах махнула на меня рукой. Еще несколько кварталов проехали молча.

— Вы за мной следили?

Она кивнула.

— После инцидента с Бенито я настояла на том, чтобы ты был взят под особый контроль. Мишель поддержала без вопросов. И тебя поставили в список охраняемых объектов.

— Это как?

— Как-как! Как объект, которого мы охраняем, как еще! — вновь воскликнула она, намекая на мою непроходимую тупость. Я скрипнул зубами. — Мы же не только Лею охраняем и ее детей. У нас в списке объектов больше тридцати человек. К некоторым, вроде членов королевской семьи, прямой ветви, приставлены группы, некоторыми занимается только дворцовая стража, а мы лишь сверяемся, некоторых пасут безопасники Алисы. Но в случае чего реагируем мы, и постоянно с этими структурами синхронизируемся.

Так и тебя поставили на мониторинг, «снабдив» несколькими жучками. Не пытайся, не найдешь, — усмехнулась она, видя, как я начал себя ощупывать и чесать.

— Спасибо! — я недовольно хмыкнул. — И на что ориентированы жучки? Координаты? Прослушка? Видеообзор?

— Всё.

Я закашлялся.

— То есть как «всё»?

— Ты тупой, не знаешь, как это «всё»?

Я непроизвольно сжал кулаки

— Вообще-то знаю! И что, вы следили, как я ем, купаюсь, в туалет хожу?

— Нет, мы следили за твоими координатами, периодически проверяя аудио и видеовыходы, на всякий случай. И когда твои координаты начали удаляться от школы в сторону дома одного из ключевых криминальных авторитетов планеты, и видео, и аудио были включены.

Да, можешь не спрашивать, я слышала всё, что сказал тебе Виктор Кампос.

* * *

— И как тебе то, что он сказал?

Она равнодушно пожала плечами.

— Он слишком романтизировал преступный мир. Поверь, в нем нет ничего такого, за что стоило бы к нему тянуться. Это мир грязи, подлости и жестокости. И еще, попадая туда, уйти назад невозможно.

Да, там крутятся большие деньги, можно быстро подняться, но выйти из «семьи» и из бизнеса невозможно. Это до конца жизни. И маловероятно, что жизнь окончится в постели от старости.

Я непроизвольно сглотнул подступивший ком. Я думал о том же самом, но все еще находился под впечатлением от обаяния этого человека, Виктора Кампоса, довольно харизматичного сукиного сына (тьфу, прицепилось), поэтому не мог рассуждать здраво. Теперь же слова Катарины вылились, как отрезвляющий душ.

— Но в одном он прав, — продолжила она. — «Семья» — это власть, и власть серьезная. Естественным путем ты так высоко не взлетишь, и если не боишься обагрить руки чужой кровью, а совесть — чужим страданием, можешь смело принимать предложение.

Я усмехнулся.

— Я почему-то ждал от тебя чего-то подобного, именно этих слов.

— Это не слова, это факты, мой дорогой. К нам ты не вернешься, ты для этого слишком красиво хлопнул дверью, но жить по-старому, являясь отбивной для кого-то, как в прямом, так и в переносном значении слова, не захочешь. Это шанс для тебя, малыш! Хороший шанс! В жизни такие выпадают редко!

— То есть ты все-таки думаешь, что я приму его предложение? — усмехнулся я.

Она пожала плечами.

— Мне все равно. Я защищаю тебя от него, пока тебе угрожает опасность. Потому, что во многом она угрожает из-за моих плохо обдуманных поступков. Это позиция корпуса — мы не бросаем своих. До всего остального мне нет дела.

— Не бросаете? — заметил я, вкладывая в голос всю возможную желчь. Она усмехнулась и кивнула.

— Да. Мы можем прессовать своих, в воспитательных и любых других целях. Мы наказываем за проступки, очень строго, невероятно строго. Но все это внутри, не вынося сор за порог бело-розового здания. В большом же мире своих мы не бросаем и вытаскиваем из любой передряги. Это тоже один из столпов, на которых держится корпус телохранителей. И пока он стоит, незыблемо и нерушимо, у нас будут конкурсы по двести-триста человек на место.

Я задумался, откинувшись на спинку. Да, все не так просто.

Какие у меня есть факты?

С одной стороны бесчеловечное отношение, унижение, неуставщина, жуткий прессинг. Но с другой — защита своих. «Мы накажем за проступок, но сделаем это мы сами». Что-то в таком духе. И то, что я еду с ней в машине — подтверждение этого лозунга. Меня не бросят.

Я все еще могу вернуться?

Не знаю. Она оговорилась, что за меня просили. То есть, если бы такой возможности не существовало в принципе, они бы не просили. Значит, существует. Но…