только храню экспонаты своей коллекции. Им в равной мере вредны и жара и холод. Истопник топит печь три раза в неделю. Надо бы два раза, но проклятая петербургская сырость может испортить ценные вещи, — сообщил доктор, потягивая джин крошечными глоточками. Заметив, что гость посматривает на графин, наполнил его рюмку.
Слегка приподняв брови, доктор проследил, как американец глотает вторую порцию. Снисходительно улыбнувшись, сказал:
— Графин к вашим услугам…
Порции были для таракана, можно бы выпить еще, но Эдгар решил, что ему достаточно. Джин, напиток почти незнакомый (на родине пил либо виски, либо малагу, а в России шампанское или водку), может сыграть с ним злую игру.
— Я уже говорил вам при прошлой встрече, что располагаю кое-какими экспонатами, сделавшими бы честь не только русской Кунскамере, Лувру, но и самому Британскому музею, — небрежно произнес доктор, продолжая терзать свою порцию.
Эдгар ощутил укол где-то внутри — в области национального самолюбия, потому что англичанин не упомянул ни одного американского музея. Правда, юноша и сам не мог вспомнить ни одной отечественной кунсткамеры, но что это меняло? Ишервуд в очередной раз хотел унизить американскую гордость.
— Не хотите осмотреть мою коллекцию? — предложил доктор.
— С удовольствием, — отозвался Эдгар.
Юноше меньше всего хотелось смотреть на "монстры и раритеты" английского коллекционера, но отказываться было невежливо. Доктор отставил свою рюмку — так и недопитую (!) — и повлек гостя за собой.
Собрание экспонатов располагалось на втором этаже, куда хозяин и гость поднялись по широкой лестнице.
— Пройдемте, — предложил Ишервуд, открывая дверь. — Минутку, я зажгу свечи. Здесь ставни. Вот, смотрите…
Свечи, расставленные в правильной последовательности, осветили небольшую комнату, в центре которой располагался подиум, где под стеклянной крышкой, напоминавшей верхнюю половину гроба, лежал мертвец — старый (м — да, а бывают молодые мертвецы?), ссохшийся, с ногами, согнутыми в коленях и разведенными, как у роженицы. Руки сложены крест-накрест, на лице застыла улыбка (ах уж эта улыбка, когда желтые зубы выступают за высохшие десны). Судя по всему, пролежал лет сто, не меньше. Словно угадав его мысли, Ишервуд горделиво произнес:
— Этой красавице почти две тысячи лет!
— Две тысячи? — зачем-то переспросил По, с трудом сдерживая рвотный позыв. — Выглядит она гораздо моложе.
— Да вы остряк.
Кажется, доктор обиделся.
— Нет-нет, — замотал головой Эдгар. — Я думал, ему… ей, то есть, лет сто.
— Перед вами, мой юный друг, лежит сама Поппея Сабина.
Доктор сказал так, словно Эдгар должен был знать, кто такая Поппея Сабина. Судя по имени, какая-то древняя римлянка. Покопавшись в памяти, вспомнил лишь о городе Помпеи — преподобный Брэнсби любил рассказывать об извержении вулкана, а еще больше — об археологических раскопках, в которых ему довелось участвовать в юности.
— Хочу вам напомнить, что Поппея Сабина была женой императора Нерона.
— Того самого? — заинтересовался Эдгар, посмотрев на останки "красавицы" несколько по-иному.
Имя императора Нерона ему было хорошо знакомо. Еще бы! Поэт как-никак.
— Вы тоже считаете, что Нерон приказал сжечь Рим?
— А разве нет? — удивился По. Прищурившись, вспомнил урок мистера Брэнсби и забубнил: — Нерон решил написать картину, посвященную осаде Трои, а для вдохновения приказал поджечь Рим. Устыдившись содеянного, приказал рабу зарезать себя.
— М-да, — брюзгливо протянул Ишервуд. Заложив руки в карманы, коротышка менторским тоном изрек: — Вас плохо учили, мистер По. От пожара Рима до смерти Нерона прошло около пяти лет. И Рим он сжег не потому, что хотел насладиться пожаром, а для сугубо прозаических надобностей — императору требовалось место для новых построек. Вину за поджог, как и следовало ожидать, возложили на христиан. Нерон смог сделать сразу два дела — подготовить площадь для застройки, а попутно уничтожить часть своих политических соперников.
Эдгар с удовольствием бы выслушал лекцию, если бы она читалась не таким нравоучительным тоном. Пожалуй, выбери Ишервуд стезю профессора, его уволили бы из университета через триместр — ни один из студентов не захотел бы слушать его курс.
— Так что там с Помпеей Сангиной? — прервал Эдгар доктора, пытаясь придать голосу вежливый тон.
— С Поппеей Сабиной, — желчно поправил Ишервуд. — Поппея Сабина была первой красавицей Рима. Кстати, ее мать казнили по приказу знаменитой куртизанки Мессалины именно из-за ее красоты. (Эдгар хотел поинтересоваться — почему куртизанка могла приказывать казнить, но не решился. Спросишь — и выяснится, что Мессалина была не просто куртизанка, а супруга очередного цезаря.) Нерон развел Поппею с ее мужем, а потом и вовсе казнил его. Однажды в припадке ревности император пнул беременную жену в живот. Та умерла, а император очень расстроился. Приказал забальзамировать тело и положить в гробницу предков.
По не стал спрашивать, откуда Ишервуд выкопал мощи давно усопшей красавицы. Если ты богат — а доктор, судя по всему, не просто богат, а очень богат, то не составит труда выкупить даже раку святого Петра. Задумавшись о причудах нуворишей, стаскивающих в собственные дома мертвецов, Эдгар пропустил мимо ушей рассуждения о способах бальзамирования, принятых в Римской империи, их достоинствах и недостатках по сравнению со способами консервации, принятому у этрусков. И только услышав вздох, встрепенулся. Но оказалось, что хозяин вздыхает не из-за невнимательности гостя.
— Как жаль, — сетовал Ишервуд, — что у римлян и прочих народов преобладало сожжение трупов, а не бальзамирование. Сколько интересных экспонатов дошло бы до наших дней! То ли дело у египтян. Вот, извольте взглянуть.
Эдгар увидел ящик правильной овальной формы, не менее семи футов в длину, трех в ширину и высотой около двух с половиной футов. Изготовлен он был из чего-то непонятного — не то картон, не то тонкая древесина.
— Мое недавнее приобретение! — сообщил Ишервуд, открывая ящик, небрежно, словно бельевую корзину. — Кто-то из наполеоновских солдат притащил это сокровище из Египта, не поленился привезти в Париж, откуда русские казаки вывезли его как трофей. Верно, решили, что им досталась невероятная ценность. Могли бы выбросить по дороге, но почему-то не стали. Мне удалось купить ее за пару фунтов на Апраксином дворе.
— Мумия фараона? — догадался Эдгар, разглядывая содержимое — нечто, напоминающее человеческое тело, обернутое потемневшими от времени бинтами.
— Именно! — просиял доктор. Застенчиво кашлянув, поправился: — Хотя, возможно, это не сам фараон, а какой-нибудь сановник. В Египте только рабы не имели мумий. Хочу выбрать время, чтобы поработать.
— Уж не оживить ли хотите? Тогда вам нужна электрическая батарея, — пошутил Эдгар.
— Совершенно верно, — без тени усмешки отозвался доктор. — Я уже заказал такую в Германии, но привезут ее лишь весной будущего года.
По опешил. Он-то решил пошутить. Оживлять мумию — какой вздор! Как можно оживить высохшие ткани, не