возрасту товарища по плечу, офицеры заговорщицки перемигнулись, пожали руки и разошлись.
Декабрьское утро выдалось морозным. Полк выстроился в предрассветной мгле на плацу побатальонно и поротно, над головами замерзших солдат струился холодный пар от дыхания. Задуманное приятелями дело прошло, как и планировали, без сучка и без задоринки.
Веселухин обрисовал положение в стране, оповестил о старте избирательной компании, предложил предоставить слово капитану Громобоеву. Эдуард сделал пять шагов вперед и коротко выступил. Служивый люд притопывал сапогами на месте, с каждой минутой всё более замерзая.
— Кто «за»? — спросил майор Веселухин.
Солдаты с готовностью вскинули руки, всем хотелось поскорее покинуть промерзший плац. Вторым вопросом было выдвижение самого Веселухина в районные депутаты — майору позарез необходимо было получить депутатскую неприкосновенность, чтоб не сняли с должности.
— Надо подстраховаться, — пояснил он шепотом Эдику. — Кто знает, что на уме у политуправленцев округа! А народных депутатов, даже районных, не снимают!
Протоколы оформили за полчаса, Эдик тоже подстраховался и вдобавок сделал второй протокол от Отдельной роты почётного караула штаба округа.
— Держи бумажки! — сказал Веселухин, вручая Эдику отпечатанные документы. — Сходи к Смехову, поставь печати части.
То, что подполковник Смехов остался исполнять обязанности командира полка и начальника штаба полка вместо убывшего на повышение Плотникова — это было крайне удачно. Этот Смехов был странноватым офицером, случайно оказавшимся на высокой должности.
Громобоев пришёл в штаб, поднялся на второй этаж и постучался в дверь.
— Да-да, войдите, — проворковал хозяин кабинета.
— Разрешите войти, товарищ подполковник?
— Эдик, ты уже вошёл. Что надо?
— Владислав Вениаминович, поставьте, пожалуйста, печать, — попросил Громобоев и протянул несколько листков бумаги.
— О-о-о! Как меня уже это достало! Надо бы отдать её дежурному по полку.
— Полковую гербовую печать? — искренне изумился Эдуард. Вот это чудак! Ведь печать берегли как зеницу ока, наравне со знаменем, под дверями начальника штаба можно было простоять часами, пока добьёшься нужного результата. А то и не добьёшься, если у начальника штаба плохое настроение или он занят делами. — Отдать печать дежурному?
— Ну да! Ходят ко мне и ходят, целый день один за другим, из кабинета не выйти. Мне надо тормоза на «Волге» прокачать, сцепление барахлит, запаску поменять, машину помыть. А я сижу как привязанный к печати…
— Дежурному…это было бы здорово, — ухмыльнулся Эдик, представляя, как все кому не лень станут шлёпать печати на фиктивных справках и липовых документах.
— На, сам ставь, а я распишусь. Да побыстрее!
Смехов протянул Громобоеву коробочку с папье-маше, печать и пресс-папье. Эдуард проштамповал, Смехов не глядя, подмахнул широким росчерком пера.
— Разрешите идти?
— Да-да. Беги, занимайся делами.
Так Веселухин и Громобоев в течение часа оформили необходимые документы, подписанные и скрепленные гербовыми печатями.
Владимир Васильевич бегло просмотрел по списку пакет документов в избирательную комиссию, проверяя комплект и соответствие, и как бы между делом поинтересовался:
— Кстати, а ты точно не псих? У тебя справка есть, что не дурак? Ведь ты теперь начнёшь тягаться за получение депутатского мандата с людьми уровня члена правительства страны, а это очень опасные и высокопоставленные персоны! Поэтому я начинаю сомневаться в твоём здравомыслии! Ты ведь не самоубийца? Я, например, даже не уверен, смогу ли выбраться в нашем захолустном районе…
Эдик хотел было обидеться на Веселухина, но сообразил, глядя на ехидную физиономию майора, что приятель грубовато шутит.
— Что-что, а справка о здоровье и дееспособности из психушки у меня есть! — ответил Громобоев и заботливо отряхнул снег с погона шинели старшего возрастом сослуживца. — А вот тебе, товарищ майор, она точно потребуется. Ты ещё меня попросишь посодействовать в получении бумажки из психоневрологического диспансера для регистрации кандидатом…
Владимир Васильевич выпучил глаза от удивления и недоверчиво спросил:
— Не врёшь?
— Вроде не вру, кажется, такая справка нужна. Но все равно надо уточнить и посмотреть перечень документов… Кстати, твоих шести классов образования, курсов прапорщика и заочного среднего училища вряд ли хватит для анкеты.
— Не болтай, я заочно окончил институт культуры! У меня есть диплом о высшем образовании.
— Образование на бумаге?
— Вот именно! Бумажка — самое главное!
После обеда Громобоев отвёз протоколы в Областную избирательную комиссию, сдал документы по описи, а по истечении трёх недель был успешно зарегистрирован как полноправный кандидат наряду с целой толпой из двадцати претендентов.
Избирательный округ оказался гигантским, наверное, крупнейшим в республике — вся обширная область, состоящая из семнадцати районов! Эдик посмотрел на карту и ужаснулся — в какую он вляпался авантюру! На какие шиши он сможет проводить избирательную кампанию? На зарплату капитана? Да и времени свободного мало — командование не ко времени всё ж таки заставило поступать в Академию.
Но с экзаменами Громобоев расправился лихо, за один день, так как экзаменаторы вошли в положение героя войны, пытающегося пробиться на Олимп власти. У Эдика на руках был мандат кандидата в депутаты, и этот документ розового цвета действовал на экзаменаторов завораживающе. Конечно, это был не мандат времён революции, но довольно внушительная бумажка с фотографией, с гербом сверху по центру. Преподаватели долго шушукались, пока Эдик готовился к ответу на вопросы, вежливо и внимательно выслушивали, ставили положительную отметку и капитан двигался в следующую аудиторию. Он даже успешно сдал зачёты по физической подготовке, услышал результат о зачислении и убыл продолжать свою бурную деятельность.
Вполне естественно, что сдавая экзамены, Громобоев помалкивал о своих симпатиях лагерю оппозиции, и не поделился тезисами своей программы со строгими экзаменаторами, прожжёнными политработниками (никто его о ней и не спрашивал). Да никому и в голову не могло прийти, что этот симпатичный, заслуженный офицер-коммунист, политработник, орденоносец, мог идти в первой шеренге с «платными агентами иностранных секретных служб», продавшимися «за тридцать сребреников», с перерожденцами.
Однако, враки! Ни золотых, ни бумажных, ни деревянных грошей присланных с вражеского империалистического Запада, Эдуард не то что в руках не держал, но и не видел, а тем более не получал зарплату, и не находился на содержании. И на митинги сквозь строй милицейских держиморд с дубинками в руках, он шёл совершенно безвозмездно, то есть даром. Но обратной дороги не было, раз ввязался в драку, то опускать руки и сдаваться боевому офицеру не пристало! Громобоев никогда не отступал.
И начались поездки и приключения! Гатчина, Сосновый бор, Приозерск, Сланцы, Кингисепп, Волхов, Кириши, Выборг и т. д… Три месяца без устали Эдик мотался из посёлка в посёлок, выступал по местному телевидению и радио, писал статьи в газеты, встречался и консультировался с известным социологом Кессельманом, регулярно ругался с сановными соперниками, использующими служебное положение.
Своих соперников, партийно-хозяйственных руководителей,