предприятий…
Рыжий отхлебнул из стаканчика водички и ещё в течение часа отвечал на нескончаемые вопросы из зала. Эдуард покинул собрание в смятении.
«Как же так? За что деды воевали и кровь проливали?» — мучительно размышлял капитан. Ведь всю сознательную жизнь его приучали и готовили к борьбе с загнивающим капитализмом и империализмом, и вот этот рыжий решил его втянуть в проклятый капиталистический образ жизни? Предлагает стать буржуином?
С рыжим экономистом на встрече дискутировало несколько молодых экономистов, лет под тридцать и чуть за тридцать, кто-то соглашался, кто-то не соглашался и гневно обличал, кто-то яростно защищал. Случись это мероприятие года три-четыре назад, Эдик без раздумий швырнул бы в них гранату и добавил автоматную очередь, по этому рассаднику ревизионизма, мелкобуржуазному гнезду. Капиталистическое сборище!
Но за последние годы Громобоев успел вкусить, и был сыт по горло прелестями плановой социалистической экономики: очереди, талоны, купоны, повальный дефицит. Из командировки на уборку урожая он вынес главную мысль — сытой этой стране не бывать, потому что если и вырастят, то не могут убрать и сохранить. Сплошное «без» или «бес»: бесхозяйственность, бездорожье, безденежье, безмозглость, безумие, бесправие. И так далее.
«Ну ладно, рынок, так рынок, лишь бы лучше жилось, и магазины наполнились товарами, — бурчал себе под нос Эдуард, шагая с собрания по заваленной снегом дорожке. — И верно, что хорошего мне рядовому гражданину от этой системы, в которой ничего невозможно купить и следует все товары доставать? Понаделали талонов и купонов, а теперь мучайся с ними. Вчера ходил отоваривать тёщины талоны на мыло, стиральный порошок, сигареты, спички, мясо, колбасу, сыр… Целый список! Приволок целую сумку мыла и порошка, еле дотащил. Зачем? Набрал впрок. Но ведь прочих товаров из талонного списка не было. Рачительная тёща добытое добро засунула под ванну. Кладовка была переполнена закупленным разным нужным и ненужным товаром. Всё исчезло с прилавков, трудно что-либо достать законопослушным гражданам: нет ни колбасы, ни мяса, ни сыра, ни водки, ни сахара. Где же закрома Родины?»
Кстати, в этот список граждан, удостоенных талонов и купонов, Громобоев почти год не мог попасть, так как нигде не был прописан. Вернее он был зарегистрирован при части, потом в служебной квартире, а после развода жил у тёщи, и в новую квартиру никак не хватало времени прописаться. Хорошо успел вовремя развестись и сдать служебную жилплощадь, а то ведь после драки и психушки, мог вообще оказаться на улице под забором. Или в каптёрке в казарме! Но позднее даже получив талоны, не было возможности их отоварить: талоны выдавали в части областные, а найти магазин областного подчинения в пригороде Питера было проблемой. Не жизнь — сплошные проблемы!
Придя в согласие с собственной совестью по поводу отмены социализма и ликвидации Советской власти, капитан ещё решительнее зашагал к станции метро.
Политуправленцы почти месяц мурыжили Громобоева. На должность подполковника сумасшедшего капитана (по общему мнению руководства), само собой разумеется, не утвердили, а чтобы куда-то пристроить заслуженного ветерана-орденоносца (жаль, но просто так ни за что из армии не уволить), в конце концов, велели оформлять документы и готовиться к поступлению в Академию.
Глава 14. Все на демократические выборы!
Глава, в которой повествуется о начале политического плюрализма в стране, и как капитан Громобоев на свою голову решил поучаствовать в выборах.
Был канун нового года. И вот в стране объявили очередную серию новых выборов, Громобоев решил попробовать свои силы и поучаствовать в них лично. В прежние дозастойные и застойные годы выборы в Советском Союзе были самым бессмысленным занятием. Эдуард это уяснил уже в восемнадцать лет с момента своего первого участия, в так называемом, общенародном и демократическом волеизъявлении.
Дело было в конце семидесятых на срочной службе, куда Эдик загремел после школы, не пройдя по конкурсу в высшее военное училище. Рано утром, примерно без пятнадцати шесть дежурный по роте развернул меха гармони, громко и фальшиво заиграл «На сопках Манчжурии», потом «Прощание славянки» и дурным голосом возвестил обитателей казармы о наступлении дня демократии.
— Рота подъём! А ну, бегом голосовать, салабоны! Если через минуту, хоть одна сука останется в казарме — в очке утоплю! Наша часть должна первой проголосовать среди частей и соединений Московского округа! А рота должна быть первой в части!
Истошный вопль дежурного «бегом-марш!» ударил в спину уже замыкающему бойцу. Солдаты без строя, обгоняя, и толкая друг друга, помчались по очищенной от снега дорожке, прыгали через сугробы, с воплями и гиканьем вломились в клуб, и уже через пять минут, дружно побросали бюллетени в урну. Естественно опускали бумажки в урну избирательную, а не мусорную, хотя один кадр из горного аула не понял разницы, и некоторое время искал необходимый мусоросборник. Давка и толкотня сопровождали это действо от начала до конца мероприятия: вначале у столов со списками, где получали бумажки для голосования и расписывались, затем около урны. Тот, кто желал войти в кабинку для тайного голосования, вернее заглядывал, что там за шторкой, попадал под пристальные взгляды пропагандиста и особиста. Надзирающие представители с суровыми гримасами на лицах, сразу же останавливали эти буржуазно-демократические поползновения несознательных элементов, а для особо тупых, сбоку занавески стоял прапорщик инструктор по комсомолу, который разворачивал их кругом и, поддав легкого пинка в мягкое место, отправлял назад в толпу.
Эдик с разочарованием обнаружил, что никакого выбора нет, и ему предложен лишь один кандидат, хотя само голосование придавало видимость легитимности власти. Затем выполнив свой патриотический долг, бритоголовая орда помчалась обратно, уплетать праздничный завтрак, состоявший из дополнительного яблока и булочки.
Подобная демократическая процедура повторилась и во время учёбы в военной «бурсе», и во время войны в Афганистане, но в последних выборах Громобоев был уже не столько в послушном стаде, сколько пастухом — сам подгонял своих «овечек» и выполнял спущенный сверху план единодушного голосования. Командиры бились за результат, цифра должна быть, как и положено в общенародном государстве: девяносто девять и шесть десятых процента «за»!
Ни роль «барана», ни пастуха Эдику не понравились, ему не интересен был этот фарс и имитация, хотелось нормальных выборов. Ведь выборы — это же выбор из нескольких! И что значит нерушимый блок коммунистов и беспартийных? И почему отсутствует блок не коммунистов? В чем смысл мероприятия, если в бумажку вписана лишь одна фамилия? Пусть хотя бы из двух коммунистов выбирали одного, или же чтобы второй был беспартийным… Зачем нужны эти девяносто девять и шесть десятых процента «за»? А если