Читать интересную книгу Пелопоннесская война - Дональд Каган

этот остров и править на нем. Он изображает простой люд в Афинах алчным, жаждущим власти и плохо осведомленным о противнике. «Большая часть афинян, – сообщает он, – не имела представления ни о величине этого острова, ни о числе его жителей, эллинов и варваров, и не предполагала, что предпринимает войну, лишь немного уступающую той, какую вели афиняне с пелопоннесцами» (VI.1.1).

Впрочем, в период с 427 по 424 г. до н. э. не менее 12 000 афинян побывало на Сицилии в составе флота, не раз проделав путь через весь остров и окружающие его земли. Они не могли не изучить как следует его географию и население и наверняка делились полученными знаниями со своими друзьями и родственниками. Вдобавок большинство из них в 415 г. до н. э. по-прежнему находилось в Афинах. Рассматривая просьбу эгестийцев, афиняне также не проявили ничего схожего с безрассудным энтузиазмом. Они предусмотрительно отправили посольство «с целью проверить, действительно ли у эгестян имеются денежные средства, как они утверждают, в государственной казне и в святынях, а также для того, чтобы узнать, в каком положении у них война с селинунтянами» (VI.6.3). Разумеется, эгестийцы прибегли к изощренному обману, чтобы убедить афинян в своем сказочном богатстве. Но гораздо более веским аргументом для афинян стала непосредственная демонстрация шестидесяти талантов серебра в слитках, которых хватило бы для выплаты месячного жалованья экипажам шестидесяти боевых кораблей. Лишь после того как послы вернулись назад с деньгами, народное собрание вновь всерьез поставило вопрос о вмешательстве.

СПОРЫ В АФИНАХ

В марте 415 г. до н. э. афинское собрание вновь приступило к обсуждению возможных выгод, проистекающих из обращения эгестийцев, и на этот раз решило послать на Сицилию шестьдесят кораблей под командованием Алкивиада, Никия и Ламаха. Они были уполномочены оказать помощь Эгесте в войне против Селинунта, вернуть Леонтины, если удастся, «и вообще устроить дела Сицилии так, как они признают наиболее выгодным в интересах афинян» (VI.8.2). Никий был избран начальником похода «против своего желания, [поскольку он] считал, что государство приняло неправильное решение» (VI.8.4).

В отличие от Никия, Алкивиад еще до того, как было созвано это собрание, сумел пленить воображение афинян, которые, «собираясь в мастерских и на полукружных скамьях, рисовали карту Сицилии, омывающее ее море, ее гавани и часть острова» (Плутарх, Никий 12.1). Будучи главным сторонником похода, он казался естественным кандидатом на должность единоличного командующего, но в Афинах многие испытывали к нему недоверие, зависть и неприязнь. И все же нельзя было вовсе отстранить его от экспедиции, а потому предложенная кандидатура Никия должна была уравновесить юношеский честолюбивый задор Алкивиада опытом, осмотрительностью, благочестием и удачей зрелого государственного мужа. Никий вряд ли скрывал свое нежелание выступать стратегом в походе, но прямой отказ от назначения мог быть воспринят как непатриотичный или трусливый поступок.

Однако же предоставить командование кампанией двум стратегам, не согласным друг с другом ни в одном пункте ее плана, явно было невозможно, поэтому собрание также выбрало третьего – Ламаха, сына Ксенофана. Этому опытному военному в 415 г. до н. э. было около пятидесяти лет, хотя Аристофан в «Ахарнянах» изобразил его кем-то вроде юного «хвастливого воина»[28], шутливо намекая на его бедность. Афиняне могли рассчитывать на то, что он будет придерживаться намеченных целей, прислушиваясь при этом к советам Никия.

Утверждение Фукидида о том, что заявленные цели похода на Сицилию были лишь предлогом, за которым скрывались более амбициозные планы, в достаточной степени опровергается размерами афинского войска: флот афинян насчитывал столько же кораблей, сколько участвовало в сицилийской операции 424 г. до н. э. В том году не было никакой возможности завоевать Сицилию силами шестидесяти кораблей, да это и не планировалось. Решение отправить такое же количество судов в марте 415 г. до н. э. лишний раз указывает на сдержанность афинских намерений.

Однако окрепшее с 424 г. до н. э. могущество Сиракуз вполне могло побудить афинян к расширению списка стоявших перед ними задач. Не встречая отпора, сиракузяне угрожали взять под свой контроль бóльшую часть Сицилии и сместить баланс сил в греческом мире в пользу пелопоннесцев. Многим, если не большинству афинян, участвовавших в первом собрании, должно быть, казалось, что урегулирование вопроса в интересах Афин требовало разгрома или даже подчинения Сиракуз. Внезапное нападение на сам город с моря могло иметь успех даже при задействовании всего шестидесяти кораблей. Кроме того, можно было попытаться привлечь к делу сицилийских союзников, которые вселили бы в сиракузян страх или нанесли бы им поражение. В любом случае Афины рисковали немногим. Нападение на Сиракузы со стороны суши было бы поручено сицилийским воинам, поскольку афиняне не брали с собой сухопутное войско. Атака с моря также не заключала в себе существенных угроз для Афин, так как флот мог отступить в случае, если противник окажется готовым к обороне или чересчур сильным. Даже самый печальный исход – гибель всего отправляемого флота – стал бы крупной неудачей, но не трагедией, имеющей стратегические последствия. Многие из моряков были бы набраны из числа союзников, а не афинян, кораблям же нашлась бы замена. Экспедиция в том виде, в котором за нее проголосовало народное собрание, никак не могла привести к катастрофе, ставящей под угрозу само существование Афин. Но в конечном итоге все закончилось именно такой катастрофой.

ПЕРЕСМОТР РЕШЕНИЯ

Через несколько дней после первого собрания состоялось еще одно «по вопросу о том, каким образом возможно скорее нужно снарядить флот, а также для решения того, не требуется ли стратегам еще чего-либо для похода» (VI.8.3). Никий явился на заседание с намерением отвлечь его участников от обсуждения сил и средств, необходимых для военной кампании, и вместо этого заставить их еще раз задуматься над смыслом всего предприятия; по-видимому, он выступал первым. Предложение отозвать только что принятое собранием решение, не являясь строго незаконным, все же выглядело достаточно необычным и грозило целым рядом разнообразных юридических сложностей как для Никия, так и для председателя собрания, который удовлетворил его просьбу. Однако Никий был убежден, что ввиду важности вопроса игра стоит свеч, и призвал председателя стать «врачом государства, постановившего уже свое решение» (VI.14).

Никий представил столь мрачную оценку текущего дипломатического и военного положения Афин, что возникают серьезные вопросы относительно мудрости его политики, в рамках которой был заключен носящий его имя мир и последующий союз со Спартой. Афиняне, по его словам, не могли позволить себе нападение на Сиракузы, поскольку у них и без того хватало могущественных врагов на материке. Мирный договор существовал только на бумаге, ведь спартанцы были принуждены к нему силой и до сих пор оспаривали его условия, а некоторые их союзники просто отвергли его. В случае неудачи сицилийский поход не только ослабит Афины, но и привлечет на сторону Спарты дополнительные войска сицилийцев. Спартанцы только и ждут подходящего момента, чтобы нанести смертельный удар, пока афиняне по-прежнему восстанавливают свои силы. «Нечего стремиться к расширению нашего владычества, – эхом повторял он предостережение Перикла, – прежде чем не будет упрочено то, которое у нас уже есть» (VI.10.5). Он также напомнил собранию, что карфагеняне, более могучие, чем афиняне, так и не смогли завоевать Сицилию.

Сторонники похода, вероятно, очень серьезно отнеслись к просьбам сицилийских союзников, потому что Никий постарался всячески унизить и опорочить их как «варварский народ», из-за которого афиняне рискуют навлечь на себя беду, не получив никакой помощи взамен. Главным же аргументом на предыдущем собрании, судя по всему, была угроза со стороны Сиракуз, поэтому бóльшую часть своих усилий Никий сосредоточил на ее развенчании. Правда, те возражения, которые он смог привести, были поверхностны и неискренни. Так, он утверждал, что «сицилийцы… стали бы для нас еще менее опасны, если бы сиракузяне подчинили их своей власти… Теперь, в угоду лакедемонянам, пожалуй, может пойти на нас то или другое из сицилийских государств, но невероятно, чтобы тогда держава пошла войною на державу» (VI.11.2–3). Еще одним ложным утверждением Никия было то, что сицилийских греков удастся сдержать лучше всего, если афиняне вовсе не явятся на остров; если же поход состоится и потерпит неудачу, сицилийцы потеряют всякое уважение к могуществу Афин и охотно вступят в союз со спартанцами. Поэтому, заключил он свою речь, лучшим решением будет вообще отказаться от похода, а если это невозможно, афинянам следует ограничиться быстрой демонстрацией