Читать интересную книгу Утро без рассвета. Сахалин - Эльмира Нетесова

— А мы скажем, что не убивали. Вот и все, — предложил Трубочист.

— Если не убивали Скальпа, то почему Г иена — «жмур»?

— Не знаем, кто ее грохнул, — стоял на своем Журавлев.

— Зато он знает, во сколько она окочурилась и во сколько мы улетели, — сказал Клещ, понизив голос.

— А почему мы ее убили? — не унимался Вовка.

— Тебе ж сказано, он знает, что она летела вместе с нами, знает о деньгах. О переводе. Деньги ее у меня нашел. В лодке.

— А чего не выкинул? — рассвирепел Муха.

— Некогда было. Гнались они за мной. Удрать не удалось.

— Лодку надо было затопить!

— Подняли бы в два счета.

— Зачем в лодке держал? — злился Муха.

— А куда б я их дел? На книжку? Так это быстрее «на мушку» попасть.

— Спрятал бы где в тайге! Закопал бы в землю. Отдал бы мне! Я б нашел куда спрятать.

— Нашел! Я — фрайер фартовый, а и попух. Не думай, что надежнее меня упрятал бы! Кто знал?

— Надо знать! Раз с тобой он говорил, надо было враз деньги прятать. Улика — хуже говна воняет.

— Я посмотрю, как ты сам закрутишься, когда он тебя вызовет. Я тоже не хуже тебя — взад умен! — вспылил Беник и напомнил: — Веди себя с ним человеком, может и не заподозрил бы ни в чем. А то… На всех тень навел. И упрекаешь. Молчал бы уж.

— Теперь попробуй пойми, кто где сглупил. Одно чую, крепко этот гад за дело взялся. Не миновать рук Ярового нам. Но за себя-то я спокоен. А вот за Трубочиста — нет.

— А я чем хуже тебя?

— Напомнить? Иль как?

— Да, Вовка, с тобой и верно… Мы ж знаем, вместе были. В приступе, в бреду — ты все можешь растрепать. Всех перезаложишь. Конечно, сам того не желая. Болезнь виновата. Но мы из-за нее не должны страдать.

— А при чем тут это? — не понимал Журавлев.

— Видишь ли, твоя болезнь может стать крышкой всем нам. И ты прекрасно все понимаешь. Поговорим, как кенты, — предложил Клещ.

— Тебе, как и Мухе, не миновать допроса у Ярового. Это уже понятно нам всем. Так?

— Конечно, — поддержал Муха.

— И с Яровым ты не отделаешься «темнухой». Он много знает. Пожалуй, слишком много для такой компании, как мы. И ты, Трубочист, не можешь ручаться за то, что не станешь психовать на допросе. И шарахнешься в бред при первом же приступе. Никто из нас троих не может быть уверен в том, что ты на время приступа не останешься в милиции. Ведь нести чепуху ты начинаешь сразу. И этим выдашь всех нас. В бреду ты говоришь всякое. И за то, что с тобой будет, что ты будешь трепать — никто отвечать не может. Всему виной болезнь. Но мы не можем рисковать из-за тебя! — говорил Беник.

— Я не скажу! Ничего не скажу!

— Заткнись! Уж знаем, как с тобой бывает. Сами измотались за дорогу. Наслушались всякого! — перебил Муха.

— Я не буду психовать.

— С ним ни у кого нервы не выдержат. И у здорового. По себе знаю, кто такой Яровой, — перебил Клещ.

— Сам засыплешься, и нас затянешь, — подтвердил Муха.

— А ты знаешь наш воровской закон. Когда могут влипнуть все, кто-то один должен вытянуть кентов, — говорил Клещ.

— Как?

— По нашему закону. Иль забыть успел его? Кто-то один из нас должен взять на себя все.

— Но почему я? — взмолился Вовка.

— А кто?

— Разве я больше вас замешан? Иль больший куш сорвал?

— Сейчас мы не о том говорим. Наш закон говорит, что в случае опасности для кентов, любой должен безропотно принять вину на себя. А ты, как самый ненадежный из нас, из-за здоровья, должен это понять сразу…

— Но почему я?

— Мог бы и я ради кентов взять на себя всю вину за Гиену и Скальпа. Вы меня знаете. Я не темню. Но ведь ты, Трубочист, можешь все испортить. На любом допросе. И выдать не только себя, а и Клеща. Уж положить голову, так быть уверенным, что остальные надежно вывернуться! Что не зря себя вместо них подставил. А ты — заложишь. По болезни. Так вот, поскольку так, на свободе должны остаться надежные, — говорил Муха.

— Но почему я? — тихо удивился Вовка.

— Это лишь одна из причин. Один из законов. Одно и первое условие. Теперь поговорим о втором. И ты его знаешь не хуже нас.

Кенты могут спасать того, кто, оставшись на свободе, сможет не только сам остаться полезным «малине», а и вносить долю за того, кто сел за него. Тебя, скажи, какая «малина» рискнет взять? Кому из кентов ты годишься в напарники? Сколько «малин» ты засыплешь из-за придури своей? Вор, не приносящий доход в общак[14], — изгоняется. А как — тебе и это известно. Ты теперь не можешь быть вором. Именно потому еще — ты должен взять все на себя.

— Но я и так отбыл. И немало. Все из-за кентов! Почему же опять я?

— Клещ тебе напомнил два закона. Но я тебе еще кое-что напомню. Ты знаешь нас. Тебе известно, что Клещ и я «в законе». А ты? Кто ты? Налетчик мелкий. Выручить нас— честь для тебя. Неужели я — душегуб — должен положить свою голову за того, кого в «шестерки» не взял бы! Где ты слышал, чтоб вор «в законе» положил голову за дерьмо. Такое, как ты? Иль забыл, что в прежние времена такие говнюки, как ты, пачками сдыхали за одного «законного»? Чем ты лучше их?[15].

— Да что там уговаривать! Иль забыл, что в законе нашем правило из правил считалось: получил деньги — сделай.

— Ты о чем? — дрогнул голос Трубочиста.

— О деньгах за Скальпа!

— Так он убит.

— Ты его убивал? Ты получил и не сделал! — взъярился Муха.

— Деньги? Я об этом говорить бы не стал! Что деньги? Семь перстней! С бриллиантами и алмазами я отдал тебе за Скальпа! Иль мало заплатил? Иль цена была неподходящая? Да за половину этого — любой бы согласился и сделал! Давно! Без нашей помощи! Не торгуясь. Ты не сделал! Хотя взял цену. И согласился! Ты знаешь, что по нашему закону тебе теперь полагается? — нажимал Клещ.

— У меня ничего не осталось! Я ж говорил! — задрожал голос Трубочиста.

— А я при чем? Я платил! Какое мое дело? Иль по-твоему, проигравшегося могут пощадить лишь потому, что у него нечем откупиться? Где ты о таком слышал? Да, я имел право на твою шкуру, когда увидел тебя там, на приемке плотов. Смылся! Да я из-под земли мог тебя найти. И пришить, как полагалось по закону. Но я дал тебе шанс отыграться. А ты не мог это сделать! Не отработал!

— Я верну долг, — залепетал Журавлев.

— Какой? Деньги? А они в нашем деле были ценностью? Ты забрал у меня самые лучшие перстни! Им цены не было! Можешь ты мне их вернуть?

— Их у меня нет.

— А ты знаешь им цену?

— Знаю, — голос Журавлева был едва слышен.

— Так что ж мелешь? Иль калган твой дурной все перезабыл? Деньги я сам могу за один день все по ветру пустить. Не деньгами силен вор. А ты и свое не сохранил, и мое промотал.

— Я не промотал!

— Меня не касается, куда ты дел взятое! Ты не отработал и должен был сдохнуть. Но я пощадил тебя! Теперь, когда мы сделали то, что должен был сделать ты и дело грозит раскрыться, кто должен взять вину на себя?

— Да что там уговаривать? Любой кент, уже не говоря о тебе, Клещ, Мог убить Трубочиста, узнав, что Скальп жив и этот гнус свое не отработал. Получать умел! Сумей же и рассчитаться, — вмешался Муха.

— Недаром его «в закон» не ввели, — буркнул Клещ.

— Среди налетчиков у меня кентов не было. Не знаю я их. Этот гад — первый, — негодовал Муха.

— Чего вы от меня хотите? — взмолился Трубочист.

— Ты тише. Не ори. Давай договоримся. У нас нет иного выхода, — зашептал Клещ. И все трое поселенцев заговорили приглушенно.

Яровой повернулся боком. Так было слышнее. Ноги, руки затекли. И ныли нестерпимой болью. Аркадий сдерживал дыхание. От напряжения болело все тело, слезились глаза. Нельзя шевелиться. Чем закончится этот разговор? Какие условия поставят эти двое Трубочисту?

— Мы уже сказали, что нужно от тебя. Сам видишь — другого выхода нет. Не завтра, так послезавтра Яровой возьмет тебя за жопу. И — на допрос. И Муху. Этого надо избежать. Этим ты сразу снимешь все подозрения с нас. А «лягавый» поверит, — говорил Клещ.