Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Антоньо молчал, разглядывая носки своих сапог.
- Ну, хорошо, раз вам все понятно и вас ничего не удивляет, ответьте мне, пожалуйста, на первый вопрос: где держат детей?
- Я не вернусь назад, - сказал он вместо ответа на вопрос.
Джулия согласно кивнула.
- Я тоже так думаю. Так где же?
- В храме, в подземелье.
- Всех?
- Да. Девяносто шесть человек. - И после паузы: - Их не кормили.
- Я почему-то не удивляюсь, - спокойно отозвалась Джулия. - Теперь подробно расскажите, сколько солдат охраняют их, сколько вообще постов и где, в какое время происходит смена караула. Меня интересует полный режим вашего гарнизона. Надеюсь, что вас не нужно предупреждать о правдивости информации. К сожалению, взамен ничего обещать не могу, просто нечего предложить. Единственное, за что бы вы могли поторговаться, - это ваша жизнь. Но мне она не нужна, так же, как и вам. Ваша жизнь закончилась, когда вы пролили первую невинную кровь. Так что ещё раз повторю: предложить вам нечего.
Слова жрицы ровно, как кирпичи, выкладывались в голове Руиса, образовывая глухую стену, за которой он оказался, куда сам себя загнал; именно там его место - в каменном склепе без света, воды и пищи, без малейшего шанса на оправдание и сочувствие. Да он бы убил себя, если бы его вдруг пожалели, вернее, если бы поняли состояние его души.
Он твердо посмотрел на жрицу.
- Я, конечно, расскажу все, что вас интересует, но все же соглашусь на ваше предложение и спрошу кое о чем. И ещё скажу, что вы абсолютно правы: мне моя жизнь больше не нужна. Ваш испанский - хорош, но в нем звучит какая-то... Не знаю, может, я окажусь не прав, но рискну предположить, что корни вашего племени уходят в Испанию. Быть может, какие-то отважные мореходы в давние времена сумели добраться до этих земель и обосноваться здесь. Другое просто трудно предположить.
- Действительно трудно. Но это не так. Ни в самые дальние, ни в сравнительно близкие времена - я имею в виду год 1492, когда Христофор Колумб открыл земли Америки, - сюда не ступала нога европейца.
Вот как! Антоньо даже открыл рот от удивления. Да какое там удивление - удар по мозгам корявой дубиной!
Он с минуту приходил в себя, а Джулия, ухмыльнувшись, продолжила:
- Теперь-то вы должны точно понять, что не из Испании наши родовые корни. За подобные штуки там предают аутодафе, не так ли?
- Давайте, сеньора, я отвечу на ваши вопросы, а то, чувствую, надолго меня не хватит. Вы спрашивали о распорядке в гарнизоне?
2
Литуан проснулся, чувствуя жажду, и попросил пить. Таемина, сидевшая у его изголовья, подала чашку с холодной водой.
За зеленой стеной шатра он услышал незнакомый мужской голос и чуждый ему язык. После долгого сна он не сразу сообразил, что совсем рядом разговаривает испанец. А когда понял это, то для того, чтобы вздрогнуть и испугаться, время было потеряно. Он лишь вопросительно посмотрел на жрицу.
- Там пленный воин, - сказала Таемина.
- Пленный воин, - повторил Литуан, вслушиваясь в ровный голос за стеной. - Помоги мне подняться.
- Но Дила не велела тебе вставать.
- А ты слишком много разговариваешь. Делай, что тебе велено!
- Мне велено, что бы все, в чем ты нуждаешься, было у тебя под рукой. Сейчас ты нуждаешься в покое. И это - воля Дилы, - коварно ответила жрица.
- Что ж, придется подняться без твоей помощи.
Литуан оперся на руку и судорожно приподнял тело. Таемина поспешила на помощь, ругая про себя упрямого старика.
- Когда Дила развязала вам языки, она сделала ошибку. И об этом я сейчас ей скажу, - ворчливо произнес Литуан, не боясь, впрочем, навлечь на себя гнев богини. - Не думаешь же ты, что я пойду к ней сидя?
Девушка улыбнулась и покачала головой.
- Мне влетит из-за тебя.
Литуан оперся о её плечо, сделав шаг к выходу.
- Голова кружится, поддерживай меня.
Он сразу узнал в сидящем к нему вполоборота испанце того высокого солдата, который спас его в храме от неминуемой гибели. Литуан до сих пор не разобрался, приписывать ли необъяснимое поведение испанца его человеческим качествам либо отнести это к проявлению божественной силы, и он не мог склониться в ту или иную сторону. Но солдат, давая возможность Литуану скрыться, обращался к своему Богу, осенив себя знаком креста. Это, скорее всего, был порыв души и сердца, в которых не угасло сострадание и милосердие.
Литуан покачал головой, дивясь привратностям судьбы: ещё несколько дней назад он был пленником, и вот роли поменялись местами. Что ж, он не будет соревноваться в благородстве с этим испанцем, просто он отдаст ему должное и попросит Дилу отпустить того на волю. Так требовала душа Литуана.
Испанец продолжал что-то рассказывать Диле, и его речь, и лицо при этом сохраняли спокойствие; он не нервничал, не был подавлен, как - в представлении священника - должен бы вести себя плененный. Да и разговор проходил с глазу на глаз. Быть может, ошиблась Таемина, сказав, что он пленный? Может, пришел сам, решив помочь им?
Антоньо слегка повернул голову, поймав на себе чей-то внимательный взгляд; их глаза вновь встретились. Он поднялся на ноги и слегка наклонил голову. Непонятно, было ли это простым приветствием, присутствовало ли здесь невольное уважение или это было выражением искренних чувств к спасенному им человеку.
Литуан не нашел в его глазах и тени самодовольства, в них сквозила какая-то грусть, с которой преклоняются перед старым человеком. Он ответил на приветствие, приложив к груди руку.
Интерес Джулии вырос до невероятных размеров, когда ко всему прочему добавилась эта немая сцена. Антоньо не решался снова опуститься на траву.
- Вы знакомы? - спросила она.
Антоньо повернул к ней голову.
- Да, мы виделись один раз.
"Интересно, при каких обстоятельствах? Реакция Оллы на появление испанского солдата была естественной, а вот Литуан... Непонятно".
- Садитесь, - сказала она, видя замешательство на лице Руиса. Расскажите мне, как произошла ваша встреча.
- Я думаю, что это касается нас двоих. - Антоньо слегка улыбнулся.
- Как хотите. - Она отвела взгляд в сторону на возвращающихся девушек.
Лори подошла к ним, а Олла, стараясь не глядеть на сидевшего в двух шагах от себя испанца, принялась настойчиво провожать Литуана в шатер. Джулия, будто только что увидела у Антоньо шпагу, сердито нахмурилась.
- Почему пленный при оружии?
- Он выбросил шпагу, а я вернула её. У парня, видимо, проблемы. Хотя он довольно спокойно покинул город. Потом стал косить траву. Ты сбежал, что ли, Тони?
Тот неопределенно пожал плечами.
- Ну вот что, - Джулия хлопнула себя по коленям, - так дальше дело не пойдет. Я ничего не пойму. Давай-ка, Антоньо, все с самого начала, с вашей встречи со священником.
На чело молодого дворянина упала тень растерянности.
- Я не знаю, как это объяснить. Вернее, рассказать. Если вы спросите об этом у священника, он ответит вам, что я спас ему жизнь. Хотя я так не считаю, ведь мы пришли в город забрать жизни.
И он открыто посмотрел на Джулию.
- А что случилось сегодня? - спросила она.
- Боюсь показаться вам... несвойственным.
- Чего, чего? Кем?
- Ну, хорошо.. Сегодня я высказал недовольство по поводу обращения с пленными детьми.
Джулия кивнула головой:
- Понятно. Тебе либо действительно несвойственны подобные поступки, либо, наоборот, ты обладаешь этими качествами, но стараешься не афишировать их.
- Я не люблю говорить об этом.
- Скажи, Антоньо, твои слова о том, что ты не вернешься к своим, они прозвучали необдуманно, были следствием твоего гнева или подавленного настроения? Погоди отвечать, выслушай меня до конца.
Джулия пыталась выжать все из этого испанца, разобраться в его характере, почувствовать его настроение, настрой, понять кто он - друг, сочувствующий, а может, просто человек, импульсивно поддающийся своим эмоциям. Если последнее, то нужно выяснить, каков же он на самом деле. Вот сейчас, когда прошло довольно много времени с момента его пленения, он производил впечатление человека умного, уравновешенного. Во всяком случае, на его лице не читалось, что он склонен к депрессии, об этом говорило и его поведение без каких-либо признаков нервозности.
"Действительно, - подумала Джулия, - он несвойственен. Но как точно он это определил. Он весь в этом слове на фоне жестокого века с его обычаями и нравами, с его дикостью и беспощадностью крестовых походов. Его помощь была бы нам кстати, если не сказать больше".
- Тони, ты искренен со мной или это игра?
- Не знаю, - честно признался он. - В своей жизни я больше грезил действительно ценными поступками, нежели совершал их. Но и дурного за собой не замечал. Я мог бы оправдаться на ваш ещё не заданный вопрос, ответив, что я - солдат, выполняю приказы командира, что оказался здесь волею случая, но делать этого не буду. Я ещё молод, но уже устал от жизни и втайне надеялся, что кто-то оборвет её. Но я и не малодушен. Просто я не разобрался в себе, у меня не было на то времени. Вы вправе судить меня, ибо я убивал, и я безропотно приму смерть.