218. ЖЕСТОКАЯ ПРАВДА
К нам пришла грозовая, жестокая правда:Не вернулись оттуда три дальних гонца.Три героя, три вестника, три космонавта —Те, что вахту свою пронесли до конца.
В карауле почетном и младший и старший.И минута молчанья. И говор затих.В полной выкладке воинской, снова на марше,Провожает Россия любимцев своих.
Над землей, в многозвездном, бездонном просторе,Ликованье разгадок и познанных тайн.Проверяя рефракторы обсерваторий,Вечно бодрствует Ньютон, не дремлет Эйнштейн.
Не смирится, не сдастся, оружья не сложитДерзновенный борец, будь он молод иль стар.И других мальчуганов опять растревожитЧей-то вызов: «Пора!» — чей-то выход на старт.
Сколько солнц — столько юных сердец во вселенной,Сколько юных сердец — столько завтрашних битв.И вовеки упрямо и самозабвенноЧеловечество славу героям трубит.
<1974>
219. МЕЙЕРХОЛЬД
Не позабудьте, как в начале векаБыла сложна дорога человека: Быть иль не быть, вот в чем вопрос!Он выходил в порфире иль в отрепьях,То Грозный царь, то неврастеник Треплев, Сжигал себя и снова рос.
Не позабудьте, что при каждой встречеОн вспыхнет, сам себе противореча, Сегодня враг, а завтра друг,Здесь Бунтовщик, там доктор Даппертутто,Безудержный, бессонный. И вот тут-то Он ждет пожатья братских рук.
Ну так всмотритесь в профиль этот острый:Ни дать ни взять — волшебник Калиостро Листает ветхие тома.Встает отряд полночного дозора,Дрожат кривые рожи «Ревизора» И маски «Горя от ума»…
Придет Октябрь. И Всеволод ЭмильичОтвергнет пыль и тлен книгохранилищ В домах родни и свояков.И в должный час на площади московскойС ним встретятся Владимир Маяковский, Сельвинский, Эрдман, Третьяков…
Не для аплодисментов, не для выгод,Но каждый шаг его, и каждый выход, И каждый дерзкий взмах руки,И каждый вольный взлет воображеньяБьют вольтажом такого напряженья, Что дергаются дураки.
Столетний сказочник, почти легенда,Он сваривает крепче автогена Любую из пройденных вех.Оборван путь его, не кончен опыт.А он торопится и нас торопит, — Как молод этот человек!
<1974>
220. НИКОЛАЮ БРАУНУ
Мой младший брат, мой славный Коля!Куда откуда ни взгляни,В одной мы обучались школе,В одном же классе в оны дни —В годах двадцатых и тридцатых,Точней сказать — в сороковых,Не закавычены в цитатах,Росли в событьях мировых.
Так юность превращалась в зрелость,И у костров солдатских грелась,И слепла в гибельном огне,Но мчится время, время мчится…Вскормила римская волчицаДвух близнецов на той войне.Но плечи нам иное бремяОтяготило навсегда —Не дремлет жизнь, торопит времяЧетырехстопный ямб труда.
Но сколько было расставаний,И сколько дружественных встречВместились в два существованья —Всё надо в памяти сберечь!
Друг другу изредка сигналя,Встречались мы по старинеНа Грибоедовском канале,На Петроградской стороне,И в Киеве, и на Ирпене,И, наконец, в Москве у нас…Хватило только бы терпенья,Над рукописями склонясь,Разворошить за датой дату,Прочесть все «где-то» и «когда-то»,Пройти весь этот сложный ход,Все главы нашего романа,В которых под руку, туманноШли Дон-Жуан и Дон-Кихот…
Но кто был кто? Какой же методПоможет нам найти ответ?Пусть разберет литературоведИ скажет: оба — тот и этот.Потом пороется в стихах,Разложит нас по разным полкам,Прислушается к кривотолкамИ кончит розыск впопыхах.
А мы дадим друг другу руки —И дальше в путь, и дальше в жизнь.Она полна утрат и муки,Но за штурвал ее — держись!
<1974>
221–222. БЕЛЛЕ АХМАДУЛИНОЙ
1. «Не трактир, так чужая таверна…»
Не трактир, так чужая таверна.Не сейчас, так в столетье любом.Я молюсь на тебя суеверно,На коленях и до полу лбом.
Родилась ты ни позже, ни раньше,Чем могла свою суть оценить.Между нами, дитя-великанша,Протянулась ничтожная нить.
Эта нить — удивленье и горечь, —Сколько прожито рядом годовВ гущине поэтических сборищ,Где дурак на бессмертье готов!
Не робей, если ты оробела.Не замри, если ты замерла.Здравствуй, Чудо по имени БеллаАхмадулина, птенчик орла!
2. НАДПИСЬ НА КНИГЕ
Кому, как не тебе одной,Кому, как не тебе единственной —Такой далекой и родной,Такой знакомой и таинственной?
А кто на самом деле ты?Бесплотный эльф? Живая женщина?С какой надзвездной высотыСпускаешься и с кем повенчана?
Двоится облик. Длится век.Ничто в былом не переменится.Из-под голубоватых векГлядит не щурясь современница.
Наверно, в юности моейТы в нашу гавань в шторме яростномПричалила из-за морейИ просияла белым парусом.
<1974>
223. ВСЁ КАК БЫЛО
Ты сойдешь с фонарем по скрипучим ступеням,Двери настежь — и прямо в ненастную тишь.Но с каким сожаленьем, с каким исступленьемТы на этой земле напоследок гостишь!
Всё как было. И снова к загадочным звездамЖадно тычется глазом слепой звездочет.Это значит, что мир окончательно создан,И пространство недвижно, и время течет.
Всё как было! Да только тебя уже нету.Ты не юн, не красив, не художник, не бог,Ненароком забрел на чужую планету,Оскорбил ее кашлем и скрипом сапог.
Припади к ней губами, согрей, рассмотри хотьЭтих мелких корней и травинок черты.Если даже она — твоя смертная прихоть,Всё равно она мать, понимаешь ли ты?
Расскажи ей о горе своем человечьем.Всех, кого схоронил ты, она сберегла.Всё как было… С тобою делиться ей нечем.Только глина, да пыль у нее, да зола.
28 октября 1945
224. ЗЕРКАЛО
Я в зеркало, как в пустоту, Всмотрелся, и раскрыласьМне на полуденном свету Полнейшая бескрылость.
Как будто там за мной неслась Орава рыжих ведьм,Смеялась, издевалась всласть, Как над ручным медведем.
Как будто там не я, а тот Топтыгин-эксцеленцаВо славу их — вот анекдот! — Выкидывал коленца.
Но это ведь не он, а я Не справа был, а слева,И под руку со мной — моя Стояла королева.
Так нагло зеркало лгало С кривой ухваткой мима.Всё было пусто и голо, Сомнительно и мнимо.
<1973>
225. НОВЫЙ ГОД
Приходит в полночь Новый год, Добрейший праздник,Ватагу лютых непогод Весельем дразнит.
И, как художник-фантазер, Войдя в поселок,На окнах вызвездил узор Абстрактных елок.
Студит шампанское на льду И тут же, с ходу,Три ноты выдул, как в дуду, В щель дымохода.
И, как бывало, ночь полна Гостей приезжих,И что ни встреча — то волна Открытий свежих.
И, как бывало, не суля Призов и премий,Вкруг Солнца вертится Земля, Движется время.
А ты, Любовь, тревожной будь, Но и беспечной,Будь молодой, как санный путь, Седой — как Млечный.
Пускай тебе хоть эта ночь Одна осталась, —Не может молодость помочь, Поможет старость!
<1974>
Сказки