— Не понимаю, товарищ генерал-лейтенант.
— И не можешь понять! Мне эта шифровка, как верующему елей. Ты хоть знаешь, чем елей знаменит?
— Признаться, не знаю…
— Разведчик!.. Разведчик все должен знать. И про религию тоже. Так вот, верующих елеем мажут после отпущения грехов. Понял? Благословение, так сказать, на праведную жизнь. А я был вроде верующего — верил, что эсэсовцы уйдут. И Матюхину верил. И он не подвел. Утвердил мою веру и оба задания выполнил… Ах, да я же обещал тебя выпороть, а потом рассказать о втором задании. Да сейчас нет времени. Они тебе сами все расскажут, а ты их опыт учтешь. Ну, спасибо тебе, Лебедев. Вовремя ты меня утешил. Ведь если честно, я и заснуть не мог, все думал: ушли или не ушли? Верил — ушли, а подтверждения ваши… академические. Теперь и тебе скажу: ушли эсэсовцы. Все ушли. Для этого и матч этот дурацкий под занавес затеяли, чтобы показать всем, кто мимо бродит: «А мы еще здесь. Мы никуда не собираемся!» Сорвал им Матюхин всю музыку. Ты, кстати, не забудь представить их, как вернутся. А то мы в спешке все забываем. Вот и ты все в майорах ходишь… Ну ладно, ладно, иди. Скажи там адъютанту, чтоб часа четыре… нет, пять не будил. Теперь я засну.
22
В свой час разведчики Матюхина снова подали условленный сигнал. Потом они перескочили дорогу и к утру вышли в расположение резервов. Отличные капониры для танков, стоянки для автомашин, жилые землянки — все добротное, все отделанное и ухоженное — были пусты. Орали сороки, но Грудинин не пугал их клекотом…
Разведчики прошлись по притрамбованным, обложенным дерном и присыпанным песочком дорожкам, заглянули в каждое помещение и облюбовали землянку на отшибе. Низкая, со сплошными нарами, зарешеченными окнами — как видно, гауптвахта. Здесь сложили тощие вещмешки и продвинулись подальше, по следам траков — они наворочали немало дерна. Обследовали еще одно брошенное становище и дальше уже не пошли. Последняя проверка подтвердила и слова Егора Грубого, и собственные наблюдения — эсэсовцы стояли там, где говорил Грубый, и ушли тогда, когда они их видели.
Разведчики вернулись в землянку, заперлись изнутри и впервые за все дни поспали всласть. В лесу дрались из-за остатков помоев сойки и сороки, противно каркали галки и вороны. Ночью поели, и Сутоцкий с Гафуром пошли к передовой давать сигналы.
Когда они вернулись, уже светало, спать не хотелось. Почистились, поели и не спеша ушли в лес.
Далекая передовая почти не прослушивалась. Отдельные орудийные выстрелы не трогали — они казались глухими и нестрашными. Когда подошли к старой, помеченной на карте дороге, там, где она круто разворачивалась и спускалась вниз, к мосту через сонную речушку, передовая вдруг ожила — раздался шип, потом серия разрывов, снова уже не шип, а рев и слившиеся в сплошной гул разрывы. Ударили «катюши», много «катюш». Наверное, больше дивизиона. Может быть, даже полк.
Разведчики приостановились. Разрывы стихли. Заполошно застрекотали сороки, пронзительно заверещали сойки.
— Неужели наших атакуют? — спросил Сутоцкий.
— Бьют-то «катюши», — неуверенно ответил Матюхин. — Может, по прорвавшимся?
— Сколько же их прорвалось, если столько огня?
— А может… началось? — нерешительно произнес Гафур.
— Не помню, чтобы артподготовка начиналась с «катюш». Ими обычно кончают. Да и рано еще. Нас же предупреждали — через неделю. А сейчас четвертый день.
Они еще погадали и услышали несколько орудийных выстрелов — хлестких, звенящих даже на расстоянии. Неожиданно неподалеку, километрах в полутора, раскатилось эхо разрыва. Лес перекатил эхо, и, когда оно умолкло, донесся слитный тяжелый гул.
— Неужели танки? — спросил Гафур.
— Похоже, — ответил Матюхин. — Только чьи?
Что спросил Сутоцкий, он не услышал: справа и слева загремели не то орудия, не то разрывы, а над лесом прошли бомбардировщики.
Воздух сразу уплотнился, стал звенящим и упругим. Артиллерийская подготовка пехотной атаки развивалась полным ходом. Грохотали орудия, глухо рвались снаряды. Постепенно пришли в себя и немецкие артиллеристы, начали отвечать, норовя подавить наши батареи.
Грохот боя ощутимо приблизился, особенно после того, как над разведчиками стали разворачиваться отбомбившиеся по вражеским батареям штурмовики.
Минут через двадцать опять сыграли «катюши». На этот раз гул их разрывов разнесся по всей передовой.
— Кажется, началось… — отметил Матюхин, решая, что же теперь им делать: сидеть на месте, идти навстречу своим или, наоборот, отходить назад, чтобы воспользоваться обстановкой и продолжить разведку.
Его раздумья прервал Гафур. Он показал вниз, на дорогу. Там мчались машины с орудиями на прицепе. Расчеты напряженно смотрели назад. Матюхин сразу определил — орудия противотанковые: низкие, разлапистые, с толстыми набалдашниками — надульными тормозами. Не снижая скорости на повороте, они понеслись к мосту.
— Драпают, что ли? — осведомился Сутоцкий.
— Похоже. Но от кого? Ведь артподготовка только что окончилась.
— Товарищ младший лейтенант, танковый гул начался перед артподготовкой.
Андрей уставился на маленького Гафура. Надо же, чертенок какой, все помнит, все замечает! И тут же сработало офицерское мышление Матюхина. Оно, как инстинкт, подсказывает сразу, четко восстанавливая или дорисовывая тактическую картину.
Да, наши танки прорвались через оборону противника внезапно, до артподготовки. Они мчатся сейчас именно по этой, кратчайшей к эсэсовцам дороге, и какой-то немецкий командир, поняв опасность стремительного танкового броска, вывел из-под огня свой резерв — противотанковую батарею и приказал ей стать в единственном на этой дороге месте, где еще есть надежда остановить танки. Таким местом был мост через реку.
— Грудинин! Перед мостом сейчас развернутся противотанкисты. Бей их по одному. Если что случится с нами — действуй самостоятельно. Остальные — за мной! Переправимся через реку и зайдем в тыл артиллеристам. Они встречают наши танки.
Матюхин бегом бросился вниз, к реке, и, поднимая оружие над головой, поплыл. Мокрый, выскочил на противоположный берег не оглядываясь — он был уверен, что разведчики не отстали от него, — вбежал в куртину. Первая машина уже развернулась на лугу и подъезжала к прибрежному кустарнику. Матюхин оглянулся. Сутоцкого и Шарафутдинова не было. Он выругался и стал глазами разыскивать их. Они барахтались еще на середине реки. Сутоцкий, погружаясь в воду, одной рукой поднимал автомат, а второй толкал Шарафутдинова.